Популярный новостной сайт блокируется по запросу прокуратуры. Обоснование блокировки — на сайте есть экстремистские публикации.

Блогер публикует для десятка своих френдов небольшой текст с фотографией и отправляется в кабинет следователя, а оттуда в суд — получать многотысячный штраф за экстремизм.

Преподаватель пишет книгу, в которой пытается подвергнуть историческому анализу одну из религиозных систем, и тратит годы в судах на то, чтобы отстоять свое творение в целом, ограничившись несколькими купюрами в местах, сочтённых экстремистскими.

Молодой мужчина демонстрирует плакат на митинге и скоро узнает от полиции, что отставным офицером ВМФ на него написана кляуза с обвинением в экстремизме. Пенсионер, возбудившийся от плаката до уровня ненависти к некой социальной группе, выступает в качестве потерпевшего, а активист — обвиняемого.

Все это не исключительные события, а картинки обыденной жизни в современной России. Так что же это такое «экстремизм»?

История понятия

Слово «экстремизм» происходит от extremus, что в переводе с латыни означает «крайний».
Впервые латинское слово extremus в политическом смысле в своих работах стал употреблять французский просветитель Шарль Монтескье, вкладывая в него негативное значение. В период Великой Французской революции его впервые применили журналисты для обозначения крайне левых и крайне правых политических сил (extrémité gauche», «extrémité droite»).

Сам термин «экстремизм» как таковой  появился в 1838 году в многотомном философском словаре немецкого философа Вильгельма Трауготта Круга: «Экстремистами являются те, которые не хотят признавать середину и находят удовольствие в крайностях. Но обычно их называют ультра».

С 50-х гг. XIX в. термин «экстремизм» появился в политической прессе Англии и употреблялся поначалу весьма вольно вплоть до того, что экстремистом величали лидера либеральной партии и премьер-министра лорда Пальмерстона.

Из британских газет термин перекочевал в журналистику США. Во время Гражданской войны (1861 - 1865 гг.) газеты северных демократов-примиренцев  называли представителей враждующих сторон Юга и Севера «экстремистами обеих частей страны» («extremists of both parts of the country»).

Французские журналисты позаимствовали моду на термин «экстремизм» у своих англоязычных коллег и вновь стали все более активно применять его с 1870-х для обозначения крайних левых и крайних правых политических сил. Это было связано с тем, что применение для этой цели распространенного термина «радикализм» (от лат. radicalis – «коренной») именно во Франции затруднялось существованием политического движения радикалов (левое крыло буржуазных республиканцев). Путаница, возникавшая у читателей, в ряде случаев привела даже к судебным процессам против газет. Ко времени Первой мировой войны (1914 - 1918 гг.) термин «экстремизм» прочно закрепился во французской журналистике.

В юридической литературе впервые термин «экстремизм» употребил в первой четверти ХХ века французский юрист М. Лерой для обозначения фанатичной веры в политический идеал. Лерой воспользовался термином для анализа событий Гражданской войны в России. Из действовавших тогда на политической арене России идейных направлений Лерой назвал «красным экстремизмом» большевизм и «белым экстремизмом» монархизм.

В тот же период идеологический концепт «экстремизм» наряду с концептом «тоталитаризм» впервые официально был взят на вооружение одной из буржуазных партий Италии — центристской Народной партией, которая одной из целей своей программы 1923 года провозгласила борьбу с правым и левым экстремизмом.

Стоит отметить, что до 1950-х термин «экстремизм» даже в научной, юридической и политической литературе не имел такого широкого распространения как термин «радикализм». Ситуация изменилась после выхода ряда работ американских политологов (в основном эмигрантов из Германии, в т. ч. Теодора Адорно), основными идеями которых было определение экстремизма как отрицания демократии в ее либеральном понимании и как крайней формы «радикализма», ведущей общество к «тоталитаризму».

Таким образом, был разработан идеологический концепт, связывающий воедино все без исключения радикальные политические идеологии под грифом «экстремизм» на почве их якобы нелюбви к демократии. Именно данный концепт стал основой для искусственного соединения либералами коммунизма и фашизма в одну общую категорию, а также для тенденциозных «научных» работ, «доказывающих» родство этих идеологий.

Постепенно в работах политологов термин «экстремизм» стал применяться не только к политическому, но и религиозному радикализму, а затем вообще ко всем радикальным идеологиям, не вписывающимся в либеральную демократию.

Концепт «экстремизм» в ряде стран (Турция, Германия, Израиль, Италия, Франция и другие) стал обоснованием для репрессий против политической оппозиции. В первую очередь это коснулось левых сил. В нескольких странах Центральной и Восточной Европы (Венгрия, Польша, Чехия и другие) данный концепт является одним из обоснований запрета коммунистической идеологии.

Термин «экстремизм» в СССР и РФ

В СССР до второй половины 1950-х термин «экстремизм» мало применялся в прессе и литературе. В первую очередь это было связано с позитивным отношением советского руководства и общества к революционным и радикальным идеологиям левого направления. Радикальные правые идеологии с 1920-х, как правило, обозначались собирательным концептом «фашизм».

Толковый словарь Дмитрия Ушакова, изданный в 1935-1940 годах дает такое определение термина:
«Экстремизм (от лат. extremus — «крайний») — склонность, приверженность к крайним взглядам и мерам, преимущественно в политике».

Понятие «экстремизм» постепенно входило в публицистический оборот в связи с официальным негативным отношением правящих кругов СССР к левым террористическим организациям типа «Красных бригад», а также в гораздо большей степени для обозначения наиболее радикальных правых военизированных организаций. Советская публицистика вплоть до 1991 года четко связывала понятие «экстремизм» с вооруженным насилием террористического характера. Отразилось такое представление и в официальных документах.

Но ближе к концу СССР в документах государственной власти стало появляться и другое понимание термина «экстремизм». Так, в Указе Президиума Верховного Совета СССР «Об объявлении чрезвычайного положения в Нагорно-Карабахской автономной и некоторых других районах» от 15.01.1990 г. постулировалось: «экстремистски настроенные группировки организуют массовые беспорядки, провоцируют забастовки, разжигают национальную рознь и вражду».

Как видно из приведенной цитаты, горбачевское руководство считало экстремизмом уже не только вооруженное насилие, но и стачки и радикальную националистическую пропаганду.

Тем не менее, в общественном сознании россиян понятие «экстремизм» еще очень долго связывалось только с понятиями «терроризм» и «фашизм».

В 1999 году Фондом «Общественное мнение» (ФОМ) был проведен соцопрос с целью выяснения массовых представлений об экстремистских организациях России. Респондентам был задан открытый (предполагающий ответ в свободной форме) вопрос: «Какие экстремистские организации Вы знаете?». Ответили на него только 20 % опрошенных, остальные затруднились с ответом. При этом ответы распределились следующим образом (в % от числа опрошенных): РНЕ и другие националисты и фашисты — 14%, чеченские и иные исламские террористы - 8%, остальные набрали не более 1%.

«Террористическая» составляющая в 1990-х была закреплена массированной пропагандой в СМИ против чеченских сепаратистов и их террористической практики. Постоянное именование Басаева и прочих экстремистами прочно установило в массовом сознании негативное отношение к «экстремистам», отождествляемым с террористами.

«Антиэкстремизм» как многоцелевой инструмент путинского режима

Впервые в России использовать понятие «экстремизм» для прикрытия репрессий против политической оппозиции попробовал еще Ельцин.

В 1995 году по итогам массовых студенческих выступлений против реформы Асмолова-Тихонова вышел указ президента № 310 «О мерах по обеспечению согласованных действий органов государственной власти в борьбе с проявлениями фашизма и иных форм политического экстремизма в Российской Федерации» (в путинской редакции 2004 года действует до сих пор). В нем впервые была предпринята попытка смешать в одну кучу фашизм и все прочие радикальные идеологии, а также сделать упор на борьбе не только с национальной и религиозной, но и с совершенно неопределенной - так называемой социальной рознью. Однако первый блин вышел комом: чиновники были слишком заняты личным обогащением и не особо старались на ниве борьбы с «экстремизмом».

Настоящая работа по борьбе с «экстремизмом» началась в 1999/2000 году с приходом к власти Путина.

Интеллектуальные усилия чиновничества были направлены на создание закона о противодействии экстремизму, дающего репрессивному аппарату широкие возможности по расправе с политической оппозицией всех цветов и оттенков.

Плодом этого умственного подвига стал принятый после фанатских беспорядков в центре Москвы Федеральный закон от 25 июля 2002 г. «О противодействии экстремистской деятельности», дающий настолько широкое определение «экстремизма», что под него стало возможно подвести все что угодно: от персональной критики конкретного чиновника до абстрактных философских рассуждений. Интересно, что в первой редакции закона «экстремистской» считалась деятельность по разжиганию социальной розни только в случае сопряжения с насилием, но впоследствии эта формулировка была изменена, и социальную рознь приравняли ко всем другим видам розни.

Любопытно также, что закон противоречит статье 1 подписанной Россией Шанхайской конвенции от 15 июня 2001 года «О борьбе с терроризмом, сепаратизмом и экстремизмом», определяющей экстремизм как деяние, направленное на насильственный захват власти или насильственное удержание власти, а также на насильственное изменение конституционного строя государства, а равно насильственное посягательство на общественную безопасность, в том числе организация в этих целях незаконных вооруженных формирований или участие в них, и преследуемые в уголовном порядке.

Закон «О противодействии экстремистской деятельности» дополнил Уголовный кодекс РФ статьями, предусматривающими ответственность за различную «экстремистскую» деятельность с максимальным наказанием в виде лишения свободы сроком до 10 лет (в текущей редакции после очередного ужесточения). «Экстремистские» мотивы стали отягчающими обстоятельствами для таких преступлений как убийство и другие.

Одновременно с принятием закона был дан старт масштабной кампании в СМИ, имеющей целью перенести выработанное ранее у населения негативное отношение к «экстремистам» на несистемную политическую оппозицию. Властям удалось добиться определенных успехов в этом направлении. Опросы Левада-центра в 2002 и 2007 показали, что примерно треть граждан согласна, что даже высказывание, не содержащее призывов к насилию, может считаться экстремизмом.

Большинство россиян не приняло вдалбливаемое через «ящик» новое понимание «экстремизма», но к случаям расправы над неугодными относится, как правило, безразлично, а значительная часть граждан еще и с опаской за себя («как бы чего не вышло», «как бы не впутали в дело» при общении с «экстремистами»).

Следует отметить, что определенная часть российских левых поддерживает репрессии за «слова», когда они касаются политических противников, например, националистов. Так, известия об уголовных делах, возбуждаемых против националистов за высказывания, всегда сопровождаются в соцсетях комментами левых типа «так ему и надо!». Некоторые левые доходят до того, что наивно требуют от властей сохранить антиэкстремистское законодательство, но применять его только против возбуждения национальной и религиозной розни. Рассчитывая руками буржуазного государства заткнуть рот оппонентам, они не учитывают, что, репрессируя националистов или либералов, власти всего лишь модерируют данные политические движения в нужном направлении. Требование «правильного антиэкстремизма» существенно ослабляет позицию левых сил в борьбе за необходимую для пропаганды свободу слова, делает ее непоследовательной.

Однако борьба с «экстремизмом» служит не только цели подавления политической оппозиции и модерации политического пространства. Антиэкстремистские законы стали для чиновников и бизнесменов как средством защиты власти своих социальных групп над обществом, так и важным инструментом в сведении счетов с их персональными критиками. Если раньше требовалось подбросить наркотики или завести не очень удобное с точки зрения личного пиара дело о клевете, то сейчас стала возможной расправа с оппонентами под предлогом защиты общества от «экстремизма». За примерами даже не надо обращаться к истории. Прямо сейчас на наших глазах в Саратове Центр «Э» ведет травлю журналиста Сергея Вилкова, выступившего с разоблачениями местного строительного лобби. Вилкову пытаются пришить «экстремистские» националистические публикации в сети хотя он является антифашистом и в действительности публиковал националистические материалы, сопровождая их жёсткой критикой.

Большое значение антиэкстремистские законы имеют для буржуазии и в плане борьбы с профсоюзным движением. Любые выступления в защиту трудовых прав могут быть записаны в разряд «экстремистских». За примерами далеко ходить не надо, буквально месяц назад Центр «Э» в Калуге произвел массовое задержание активистов на профсоюзном собрании.

Борьба с профсоюзами, оппозицией и критиками конкретных влиятельных лиц — важные цели применения антиэкстремистского законодательства, но важнейшей его целью является создание в обществе атмосферы страха и отчуждения от «экстремистов», боязни какой-либо политической активности. Именно этой цели служит так называемый «бытовой антиэкстремизм», когда к ответственности привлекают аполитичных людей, разово или совершенно случайно осмелившихся покуситься на честь и достоинство социальной группы «власть» или репостивших что-то «экстремистское». Хрестоматийным уже в этом смысле стал пример дела Евгении Вычигиной, реальная  вина которой с точки зрения «правоохранителей» заключалась не в подтверждении отметки на «экстремистском» видео, а в том, что она осмелилась добавить в друзья в соцсети политически неблагонадежного человека.

Антиэкстремистское законодательство непрерывно ужесточается, что показывает страх власть имущих перед ростом низовой самоорганизации народа. Каждое решение Думы об усилении наказаний за «экстремизм» означает, что пространство для пропаганды и агитации левых сил снова увеличилось, а протестный потенциал масс возрос.

В то же время в силу малой численности, слабой организованности и небольшого количества квалифицированных активистских кадров российский «антиэкстремизм» достаточно эффективен в борьбе с левыми. Властям зачастую бывает достаточно отправить в зону на пару лет всего одного ключевого активиста, чтобы остановить на этот период всякую работу в целом городе. Поэтому выработка эффективных методов противостояния давлению неправомерного «антиэкстремизма» является одной из ключевых задач для левых на современном этапе борьбы.