«Никто не даст нам избавленья:

Ни бог, ни царь и не герой.

Добьёмся мы освобожденья

Своею собственной рукой».  

     В обыденном сознании вся история человечества представляется нескончаемой галереей выдающихся личностей и их свершений. Цари и революционеры, мудрые вожди и их жертвы, гениальные ученые, в одиночку изобретающие и запускающие ракеты к звездам, и ограниченные бюрократы, мешающие им это делать. У каждой эпохи отыскиваются свои злодеи и свои герои. И недобросовестные «популяризаторы» истории и просто пропагандисты как прежде находят сотни причин боготворить имена одних и ненавидеть других. В таком ракурсе кажется, что личности и только личности делают историю, подчас вопреки самой истории, вопреки всем объективным условиям эпохи. Так преподносят нам прошлое мифологи, но такая точка зрения противоположна самой правде и здравому смыслу. Абсолютно противоположна она и марксизму. 

    Чем сильнее разворачиваются так называемые «войны памяти», чем громче звучит перебранка сталинистов и антисталинистов, троцкистов и антитроцкистов, царебожников и ненавистников Николая II – тем труднее оказывается отделить саму историческую личность от того идеологизированного образа, который ей приписывается нашими современниками. Тем сложнее становится понять действительные условия и причины, которые заставляли ту или иную личность прошлого поступать так, а не иначе. И тем мы дальше оказываемся от исторической правды.

О ЛИЧНОСТЯХ

   Некогда Георгий Плеханов в своей хрестоматийной статье «К вопросу о роли личности в истории» писал: «Давно уже было замечено, что таланты являются всюду и всегда, где и когда существуют общественные условия, благоприятные для их развития. Это значит, что всякий талант, проявившийся в действительности, т. е. всякий талант, ставший общественной силой, есть плод общественных отношений. Но если это так, то понятно, почему талантливые люди могут, как мы сказали, изменить лишь индивидуальную физиономию, а не общее направление событий; они сами существуют только благодаря такому направлению; если бы не оно, то они никогда не перешагнули бы порога, отделяющего возможность от действительности». 

   В этих словах – суть научного понимания рассматриваемого предмета, согласно которому любой талант, любая личность – есть общественный продукт. Личность формируется в обществе, перенимая те или иные взгляды, привычки, навыки, подражая тем или иным авторитетам, которые царят в окружающей ее среде. И то общественное положение, которое занимает благодаря своим талантам и навыкам личность, обуславливается востребованностью советующих навыков и талантов все в том же обществе. Талантливый физик или химик – признается и вообще получает возможность продолжать заниматься свой научной деятельностью лишь в том обществе, в котором есть запрос на развитие физики и химии. При этом, желательно, чтобы ученый работал еще в тех областях этих наук, за исследования в которых хорошо платят и награждают. То же самое можно сказать о любой другой человеческой деятельности, о любом таланте и навыке.  

 Можно это же положение перенести и на политику. Так любой из вождей революции в прошлом или в будущем возникает вследствие запроса революционизированных масс на коренные перемены и уничтожение существующего порядка вещей. Именно тогда становится возможным возвышение фигуры революционера с талантами организатора и теоретика и его партии. Сам Маркс писал: «Ни одна революция не может быть совершена партией, она совершается только народом». Без соответственной социальной опоры невозможен никакой революционный вождь, никакая революционная партия. Точно также существование реакционного строя возможно тогда и только тогда, когда масса пребывает в пассивности, довольствуясь тем, что ей предлагают. И не имея возможности либо не желая осмыслить свое положение, масса покорно терпит установленный правящими классами порядок. 

  Если говорить об отдельном правителе, то и он не мыслим сам по себе, без соответствующего аппарата принуждения и насилия, то есть государства, лицом которого он становится. Но и его государственная «физиономия» – есть прежде всего порождение определенных властных отношений как внутри правящих классов, так и между правящими классами и массой. Оно, это лицо – является таким образом отражением этих отношений и вне них ровным счетом ничего не значит. Исходя из сказанного, становится ясным, что и реакция, и революция, и любое другое политическое явление имеют один источник – общество. А личности тех или иных лидеров – являются лишь отражением общественных отношений, обусловленных объективными историческими процессами.   

   Несмотря на эти, казалось бы, очевидные вещи, в сознание обывателя вбивается та мысль, что вся история человечества – череда случайностей. Таковой трагической случайностью, например, была революция 1917-го года, произошедшая вследствие «большевистского заговора». Следуя взгляду приверженцев заговорщических теорий, получается, что огромные империи рассыпаются по недоразумению, вследствие роковой воли единичных личностей. И стоило только это недоразумение вовремя устранить, посадить кого нужно – все бы обошлось. В этом мировоззрении унтера Пришибеева все кажется замечательным, кроме одного – отсутствия места для общества, для народных масс. Народ в их писаниях выступает в качестве глины в ловких руках политических шарлатанов, с которой можно делать все что угодно. Куда быдлу разобраться, что ему нужно, а что нет, а уж тем более самостоятельно отстаивать свои интересы? Ведь для этого нужна какая-то замечательная личность. И такая личность отыскивается. А вслед за ней формируется соответствующий культ. 

ВЛАСТЬ САКРАЛЬНАЯ И ЛИЧНАЯ

  Культ власти, находящий свое выражение в идеологии и искусстве, так же древен, как и сам аппарат государства. Уже на одном из первых памятников объединенного Древнего Египта, – древнейшего государства в истории человечества, – палетке Нармера (ок. 3200-3000 годы до н.э.) мы видим запечатленную в камне идею величия фараона, разящего своих врагов, заметно возвышающегося над всеми прочими фигурами рельефа: писцами, солдатами, пленными. Тогда уже власть правителя обожествлялась, объявлялась связующим элементом между богами и смертными. В Египте правитель был «сыном божьим», в Императорском Риме объявлялся «живым богом», а в христианском мире – «помазанником божьим». В лице монарха сакрализировались властные отношения деспотического государства. И это происходило помимо самих качеств властителя, вне зависимости от его личности. Согласно известной теории историка-медиевиста Эрнста Канторовича, природное тело короля и его личность почти всегда находились в тени политического тела. Личность правителя менялась, но священность монаршей власти, а значит и весь строй деспотического государства, должны были оставаться неприкосновенными. 

    В Новое время, в эпоху буржуазных революций и перехода к капитализму отношение к власти стало существенно меняться. В это время появляются политические теории, отвергающие сакральную и отеческую природу государственной власти. Такие философы, как Гуго Гроций, Томас Гоббс, Джон Локк, начинают утверждать, что источником земной власти является само общество, а не высшие силы. Подобная смена взгляда влекла за собой и перемены в отношении к земным правителям. Если право их власти держится не на божественной воле, то тогда оно должно основываться на чем-то другом. И этим чем-то другим должна была стать личность самого правителя, а вернее те величайшие достоинства, мнимые и реальные, которые якобы одни и делают фигуру властителя неоспоримой и великой. Это и стало предпосылкой появления культов «великих личностей». 

   Культ Наполеона - один из первых культов личности в истории Нового времени. На создание образа «великого человека» работали лучшие художники Франции: Жак-Луи Давид, Энгр, Антуан Жан Гро. Бетховен посвятил ему одну из своих симфоний. О нем высоко отзывался Гете. Слава о его подвигах, его мужестве ходила по всей Европе. Он и сейчас воспринимается как личность, сочетающая качества гениального полководца, талантливого политика, отважного солдата и остроумного человека. Но уже здесь, в фигуре «императора революции» видны явные противоречия, которые культ «великой личности» призван был сгладить в сознании, как современников, так и потомков. На первых страницах «Войны и мира» Л. Толстого, отведенных светской болтовне посетителей салона Анны Шерер, главный герой романа Пьер Безухов так отзывается об знаменитом корсиканце: «…один Наполеон умел понять революцию, победить ее, и потому для общего блага он не мог остановиться перед жизнью одного человека (речь шла об убийстве по ложному доносу герцога Энгиенского)... Наполеон велик, потому что он стал выше революции, подавил ее злоупотребления, удержав все хорошее — и равенство граждан, и свободу слова и печати, — и только потому приобрел власть». Это сочетание деспота и революционера, героя и злодея, хранителя свобод и оккупанта в лице «великого человека» – отражает стремление примирить непримиримое. Еще в большей степени это становится заметно при рассмотрении классового аспекта правления Наполеона.

  Генерал Наполеон пришел к власти на самом излете Французской революции в ходе переворота 18 брюмера 1799 года. За ним стояла революционная армия и надежды молодой французской буржуазии в его лице обрести порядок и защиту своих интересов, как от смутьянов внутри страны, так и от внешних врагов. Амбиции и надежды французской буржуазии были вполне удовлетворены. Она смогла не только сохранить полученные в ходе революции богатства, но еще и приумножить их за счет ограбления соседних стран. В то же самое время правление Наполеона было ознаменовано политикой примирения со старым и разрывом с революцией. Наполеон открыл границы Франции для бежавших эмигрантов-аристократов, вернул католичество, возродил дворянские титулы и сам короновался императором. Французская буржуазия приняла все это без тени смущения. Главное завоевание революции осталось за ней – собственность. Политика солидаризма, угадывающаяся за каждым жестом императора, продиктованная идеей поженить старое и новое, нищету и богатство, знатность и бесправие во благо великой нации – предполагала военного вождя и внешнюю угрозу. Ничто так не сплачивает разъятое классовыми противоречиями общество, как война. Наполеоновские войны призваны были решить накопившиеся проблемы. 

На некоторое время война стала для молодой французской нации кровавой лотерей, приносящей ордена, звания и даже титулы для одних, но также смерть для многих других, она стала для многих средством выбиться из низов и обрести богатство. И вот сын бондаря Ней и сын крестьянина Ланн становятся маршалами империи, а сын трактирщика Мюрат помимо маршальского звания получает корону Неаполя.

   Но война закончилась и, к горю пережившей революцию нации, не в пользу Франции. Поэт Альфред де Мюссе писал: «Подобно тому как путник идет день и ночь под дождем и под солнцем, не замечая ни опасностей, ни утомления, пока он в дороге, и, только оказавшись в кругу семьи, у очага, испытывает беспредельную усталость и едва добирается до постели, - так Франция, вдова Цезаря, внезапно ощутила свою рану. Она ослабела и заснула таким глубоким сном, что ее старые короли, сочтя ее мертвой, надели на нее белый саван. Старая поседевшая армия, выбившись из сил, вернулась домой, и в очагах покинутых замков вновь зажглось унылое пламя». Старый режим снова воцарился в стране Робеспьера и Дантона. Но именно в это время культ императора обретает новую жизнь, становится народным.  Великий монарх Бонапарт противопоставляется блеклым монархам Бурбонам, вернувшимся из изгнания и вернувших собственность в руки реакционной аристократии и духовенства, а еще растоптавших ряд буржуазных свобод. Эта вера в доброго императора, – как она схожа с упованием некоторых наших «красных патриотов» на приход нового вождя народов, – сыграет с Францией дурную шутку.   

       «Гегель где-то отмечает, что все великие всемирно-исторические события и личности появляются, так сказать, дважды. Он забыл прибавить: первый раз в виде трагедии, второй раз в виде фарса», – пишет Маркс спустя 37 лет после свержения Бонапарта. Мечта французских реваншистов о возвращении императора к этому времени сбылась. Во Франции снова воцарился Наполеон, Луи Наполеон – племянник талантливого полководца. Он был, как дядя, амбициозен и старался представить себя его продолжателем. Однако ситуация в Европе к этому времени существенно переменилась. И если в начале XIX в. бонапартистская Франция представлялась страной с наиболее сильным и прогрессивным европейским режимом, то во второй половине века – бонапартизм в полной мере показал свой реакционный характер и неадекватность текущему политическому моменту. Вместо великих побед Францию ждали бесполезные военные авантюры, вместо господства в Европе - сокрушительный разгром во франко-прусской войне (1870-1871 гг.). Так Франция заплатила за свой культ «великого человека».     

МАРКС, ГОСУДАРСТВО И РЕВОЛЮЦИЯ

   Маркс в 1877 году в письме Вильгельму Блосу по поводу борьбы с лассальянством и его идеей «государственного социализма» писал: «Мы оба [Маркс и Энгельс], не дадим и ломаного гроша за популярность. Вот, например, доказательство: из отвращения ко всякому культу личности я во время существования Интернационала никогда не допускал до огласки многочисленные обращения, в которых признавались мои заслуги и которыми мне надоедали из разных стран, — я даже никогда не отвечал на них, разве только изредка за них отчитывал. Первое вступление Энгельса и мое в тайное общество коммунистов произошло под тем непременным условием, что из устава будет выброшено все, что содействует суеверному преклонению перед авторитетами (Лассаль впоследствии поступал как раз наоборот)». Такое отношение к авторитетам характерно было вообще для всего творчества основателей марксизма, в большей степени склонных громить и критиковать идейных вождей XIX века в лице Прудона, Бакунина, Фейербаха, а не слепо принимать их учения. Во многом сам марксизм вышел из критики и ревизии социалистических и материалистических учений своего времени. Классики, как следует из приведенного высказывания, никогда не стремились к славе, к статусу небожителей в коммунистическом движении. Развиваемая ими теория отводила самое незначительное место отдельным личностям, стремясь всегда их вписать в контекст классовых отношений того или иного времени. Будь то работы, посвященные Крестьянской войне в Германии XVI века, или анализ современных событий – везде в их текстах мы находим личностей, творящих историю не по собственному гениальному разумению, но сообща с теми или иными слоями и классами, выразителями воли которой они выступают или выступали.    

      Уже одно то, что было сказано об отношении к личности и истории в марксизме, делает неуместным всякое сравнение теории Маркса с религией и подразумевает отсутствие всякого культового почитания ее представителей. Но, скажет критик, как же так выходит, что теория говорит одно, а практика другое? Откуда тогда такое чрезмерное возвеличивание коммунистических вождей? Культы вокруг Ленина, Мао, Ким Ир Сена, Сталина? Прежде, чем подойти к ответу на эти вопросы, нужно обратить внимание на особенности, свойственные вообще всякой государственной идеологии.  

  Парадоксально, но всякое государство, будучи аппаратом принуждения и подавления личности, будучи по устройству своему обезличенным механизмом со множеством бюрократических инстанций, правил и полицейских дубинок, само воспроизводит идеологию, где неизменно присутствует «культ выдающихся личностей». История государства, вписанная в эту идеологию, это повествование о мудрых и глупых правителях, их успехах или ошибках. Личность властителя тем самым становится в представлении государственной идеологии тем субъектом истории, который замещает классовое общество с разнообразием его социальных слоев и их интересов. Так мы получаем поистине кафкианский парадокс. Обезличенному государству и стоящему за ним правящему классу или слою, необходима личность как видимость, как идол, или икона. Не случайно поэтому всякий политический переворот, даже мнимый, сопровождается святотатством, когда летят вниз портреты и бюсты столь чтимых совсем недавно царей, вождей и президентов. Наличие у государств с коммунистической идеологией своих «выдающихся личностей» лишь говорит о наличии у них государственной идеологии. О том, что всякое государство вообще имеет свою идеологию – вряд ли можно спорить. О том, что эта идеология призывает к уважению своих символов и личностей, ее представляющих, – тоже. В самой прогрессивной демократии, так же, как и при самой суровой диктатуре, «лицо главы» висит в школьных, армейских и чиновничьих кабинетах и требует соответствующего обращения и внимания. Стоит ли поэтому ставить в упрек советскому либо иному другому государству, исповедующему коммунистические принципы, что оно имеет свои символы, своих политических героев?    

     Однако, говоря об упомянутых культах личностей, как и вообще об особом почитании тех или иных исторических персонажей, будь то Джордж Вашингтон – в США, Уинстон Черчилль – в Англии, нужно учитывать условия их появления, их значение и место в прошлом и настоящем политическом дискурсе. Прижизненным ли этот культ, это почитание являлось, как у Сталина или Ким Ир Сена, или же, главным образом, посмертным, как у Ленина? В какой стране, с какими политическими традициями он возник? В стране, где фигуру правителя долгое время принято было обожествлять, как во многих азиатских государствах, либо в стране европейской? И, наконец, самое главное. Какое политическое содержание стоит за той или иной фигурой? Как содержание это менялось и каково оно теперь? 

  Прежде всего, всякий образ, использующийся в политической борьбе, выступает, как правило, в качестве символа, служащего сближению близких по духу и взглядам людей. Символ имеет при этом то в некотором отношении отрицательное свойство, что лишен сам по себе какого-либо конкретного содержания. Он является тем, что может сводить вместе различные по смыслу представления, понятия и концепции. 

   Так Сталин, как символ, для одних – это «красный имперец» и патриот, для других марксистский теоретик и революционер, а для третьих – борец с пятой колонной, то есть государственный охранитель. Троцкий – для одних будет символом идейного борца-марксиста, для других – опасного оппозиционера, разрушителя государства, для третьих – русофобом, мечтающим о мировой революции за счет русских. При таком наплыве всевозможных интерпретаций и представлений – уже сама постановка вопроса «Троцкий или Сталин?» становится затруднительной. Потому что для начала следует спросить: «Какого Сталина вы имеете в виду?» и «Какого Троцкого?». 

    Так мы имеем на примере образа той или иной личности, того или иного символа широкое смысловое поле, вписать в которое можно все что угодно. Это позволяет спекулировать знакомыми символами в интересах различных политических сил. Это делает возможным такие мифологические построения, которые призваны сбить с толку людей, привлеченных священными для них образами. И вот уже мы видим партии, называющие себя коммунистическими или социалистическими, но ничего общего с коммунизмом или социализмом не имеющие, мы видим вождей их, размахивающих красными флагами и в то же время занимающих соглашательскую и охранительскую позицию. Мы видим «коммунистическую» республику Китай с олигархическим устройством и империалистическими аппетитами. И единственным оружием против них, этих оборотней, которого они изо всех сил сторонятся, остается революционная практика. Она означает продуктивную, ориентированную на интересы трудящихся и имеющую непосредственную с ними связь деятельность, а не имитацию политической активности. Это практика созидания, а не повторения. Она требует подходов, соответствующих текущему моменту, актуальным повесткам и смелым требованиям. Она обратна мифотворчеству. Французский структуралист Ролан Барт писал: «Везде, где человек говорит   для того, чтобы преобразовать реальность, а не для того, чтобы законсервировать ее в виде того или иного образа, везде, где его речь связана с производством вещей, метаязык совпадает с языком-объектом, и возникновение мифа становится невозможным. Вот почему истинно революционный язык не может быть мифическим… Революция СОЗИДАЕТ мир, и ее язык, весь ее язык, функционально вовлечен в этот творческий акт… Подобно тому, как отречение буржуазии от собственного имени в равной мере определяет и буржуазную идеологию и миф, так и называние вещей своими именами означает наличие революционной идеологии и отсутствие всякого мифотворчества. Буржуазия скрывает тот факт, что она буржуазия, и тем самым порождает мифы; революция же открыто заявляет о себе как о революции и тем самым делает невозможным возникновение мифов». 

  Ни одно поистине революционное движение никогда не призывало к возвращению к старому, хотя и всегда стояло на защите многих прогрессивных идей и завоеваний прошлого. Оно не открещивается от старых символов, но и не возводит их в Абсолют. Оно говорит на языке современности. Революция – это творческий процесс, преобразующий общество и человека. Он требует свежих сил и мыслей. Невозможно вернуться в СССР, нельзя, к горю для одних и к немалому счастью других, воскресить ушедшего от нас революционного вождя. Смиритесь, воскрешение невозможно. Возможно лишь рождение нового. Это новое зависит от нашей борьбы и от тех материальных условий, которые уже сейчас для него подготавливает наш мир. 

О КУЛЬТЕ ОДНОЙ ЛИЧНОСТИ

  Пожалуй, у большинства наших соотечественников понятие «культ личности» ассоциативно связано с фигурой И. Сталина. Для немалого количества людей в России она является той точкой, относительно которой выстраивается вся система их политических координат. Вопрос «Ты за Сталина или против Сталина?»  нередко означает: «Ты враг или друг нам?». Означенный выше «сталиноцентризм» свидетельствует о том, что культ личности «вождя народов» никуда не делся. Более того, статистика показывает, что в обществе, несмотря на долгую «разъяснительную работу», проводимую с населением нашими СМИ и нашей либеральной и консервативной интеллигенцией о недопустимости почитания «кровавого» диктатора, популярность Сталина продолжает только расти. Как показал мартовский опрос 2019 года, проводимый Левада-центром, «суммарный уровень положительного отношения к советскому вождю достиг максимального показателя за все годы исследований». Казалось бы, можно радоваться провалу пропагандистской обработки населения и ждать приток сторонников в ряды левых сил. Но не все так просто. 

    Нужно понимать, что культ личности Сталина, как и иной другой культ, имеет довольно обширный материал для подчас взаимоисключающих трактовок, как под знаком плюс, так и под знаком минус. И одно только одобрение фигуры Сталина довольно мало говорит о настоящих взглядах людей, его выражающих. Уже одно то, что, согласно опросам, в одно и то же время большая часть россиян одобряет коммунистического лидера и его абсолютную противоположность, консервативно-либерального Путина, заставляет о многом задуматься. Так в 2017 году, согласно опросам Левада-центра, Сталин занял первое, а Путин второе место в рейтинге выдающихся личностей России. 

   Более поразительным является факт популярности Сталина у ряда правых, в том числе настроенных явно антикоммунистически. Примером этого служит книга А. Елисеева «Правда о 1937 годе». В ней автор утверждает, что в 30-е гг. в СССР существовало четыре партийные группы («левые консерваторы», «национал-большевики», «социал-демократы» и «левые милитаристы»), которые дестабилизировали положение дел в стране. Сам Сталин якобы был близок к «национал-большевистским» кругам, взявшим курс «на создание мощного Советского государства, которое возродило бы старые державные традиции на новом уровне».  Елисеев пишет в своей книге: «Генералиссимус начинает кампанию по постепенной дискредитации Ленина. Так, в ответе на письмо профессора Е. Разина, специалиста по военной истории, Сталин заявил об отсутствии у Ленина компетенции в военных вопросах. Сказать такое о человеке, руководившем Россией в период Гражданской войны и интервенции, было равносильно тому, чтобы вообще поставить под сомнение его государственную компетенцию. Одновременно наращивалась пропаганда русского национального патриотизма, бичевались “безродные космополиты”, утверждался культ русских царей. В народе упорно ходил слух о том, что Сталин возродит монархию, а себя сделает новым царем. Вряд ли, конечно, он бы пошел на такой шаг, но показателен сам факт наличия подобных настроений. И наконец, была полностью прекращена антирелигиозная пропаганда, и Русская православная церковь стремительно отвоевывала ранее сданные позиции. Процесс перерастания социалистической революции в революцию национальную шел, но шел по-сталински – медленно, осторожно, с уступками партократии, с использованием затяжных бюрократических маневров и дворцовых интриг. В результате Сталин упустил время – 5 марта он скончался, после чего партийные догматики свернули все сталинские начинания. Будь в распоряжении Сталина собственная политическая сила, придерживающаяся его оригинальных воззрений на социалистическое строительство в СССР, ход исторического развития пошел бы по-другому. В этом случае Сталин смог бы открыто провозгласить свою идейно-политическую платформу и покончить с коммунизмом в стране». 

   Такой бредовой точки зрения вторят книги известного конспиролога Н. Старикова, ставящего в заслугу Сталина разгром «пятой колонны» в лице шпионов-большевиков Троцкого, Бухарина, Рыкова и т. д. Вот, что Стариков говорит о «возрождении» России Сталиным: «Заслуга Сталина — в том, что он потом это всё собрал воедино и, выбрав момент, когда он мог это сделать —  вернул русскую традицию: погоны, офицерскую честь, государство».

   Во многом парадоксальным кажется почитание Сталина у некоторых представителей РПЦ. Понятие «православный сталинизм», кажущееся оксюмороном, как ни удивительно, более чем находит в постсоветской России свое воплощение. Одним из наиболее известных выразителей этого течения мысли был протоиерей Д. Дудко, или о. Дмитрий.  Вот его размышления о «богоданности» руководителя советского государства: «Если с Божественной точки зрения посмотреть на Сталина, то это, в самом деле, был особый человек, Богом данный, Богом хранимый, об этом пишут даже его противники. Если бы победил Троцкий с его перманентной революцией… все мы были бы трудовой армией для тёмных сил. Но именно Сталин доказал практически, что социализм можно построить в одной стране и сохранил Россию… Поэтому я, как православный христианин и русский патриот, низко кланяюсь Сталину». А вот как о. Дмитрий расправляется с несовместимостью материалистического учения марксизма, последователем которого Сталин был, с религиозной верой: «Не случайно философ Н. Бердяев говорил: „Атеизм – это дверь к Богу с чёрного хода“… Сталин с внешней стороны атеист, но на самом деле он верующий человек, это можно было бы показать на фактах… Не случайно в Русской православной церкви ему пропели, когда он умер, даже „Вечную память“, так случайно не могло произойти в самое „безбожное“ время. Не случайно он и учился в Духовной семинарии, хотя и потерял там веру, но чтобы по-настоящему её приобрести…»    

   Конечно, все эти воззрения на Сталина кажутся людям, даже посредственно разбирающимся в истории СССР, абсурдными, плодом больной фантазии. И все же они показывают, как под видом слепого почитания той или иной исторической фигуры может скрываться идейный подлог. Как, например, культ Сталина, являвшегося в действительности марксистом-интернационалистом, может быть перенят и использован откровенными националистами и черносотенцами. Отчасти такому обращению с указанной фигурой способствует огромная популярность самого Сталина, использовать которую стараются разные силы, в том числе антикоммунистические. Так политическая личность на определенном этапе становится жертвой собственного культа. 

  Сам советский лидер еще при жизни не раз выражал неодобрение чрезмерному восхвалению собственной персоны. Известно, например, письмо Сталина в «Детиздат» от 1939 года относительно издания «Рассказов о детстве Сталина» с преувеличенно положительным описанием будущего вождя в юном возрасте: «Я решительно против издания “Рассказов о детстве Сталина”. Книжка изобилует массой фактических неверностей, искажений, преувеличений, незаслуженных восхвалений. Автора ввели в заблуждение охотники до сказок, брехуны (может быть, “добросовестные” брехуны), подхалимы. Жаль автора, но факт остается фактом. Но это не главное. Главное состоит в том, что книжка имеет тенденцию вкоренить в сознание советских детей (и людей вообще) культ личностей, вождей, непогрешимых героев. Это опасно, вредно. Теория “героев” и “толпы” есть не большевистская, а эсеровская теория. Герои делают народ, превращают его из толпы в народ – говорят эсеры. Народ делает героев – отвечают эсерам большевики. Книжка льет воду на мельницу эсеров. Всякая такая книжка будет лить воду на мельницу эсеров, будет вредить нашему общему большевистскому делу. Советую сжечь книжку. И. СТАЛИН»  

   Нельзя, однако, утверждать, что И. Сталин вовсе не прикладывал руку к созданию своего политического образа. В знаменитом «Кратком курсе ВКП(б)», выходившем при личном участии Сталина, он представлен второй после Ленина по значимости фигурой в партии и главным организатором Октябрьской революции. Об этом в «Кратком курсе» говорится следующее: «16 октября состоялось расширенное заседание ЦК партии.  На нем был избран Партийный центр по руководству восстанием во главе с тов.  Сталиным. Этот Партийный центр являлся руководящим ядром Военно-революционного комитета при Петроградском Совете и руководил практически всем восстанием». О том, что помимо Сталина в руководстве Партийного центра принимали участие А. С. Бубнов, Ф. Э. Дзержинский, Я. М. Свердлов и М. С. Урицкий – умалчивается, как и то, что Партийный центр сам входил тогда в состав Петроградского военно-революционного комитета под председательством Троцкого. Роль оппонентов по политической борьбе Сталина в лице Троцкого, Зиновьева, Каменева, Бухарина и т.д. в «Кратком курсе» вообще либо замалчивалась, либо оценивалась сугубо отрицательно. Впрочем, это не отменяет реальной значимости Сталина в истории СССР и партии большевиков. 

   Говоря о популярности Сталина в прошлом и настоящем, трудно обойти стороной знаменитый и даже, как некоторые полагают, судьбоносный для страны доклад Н. Хрущева на XX съезде КПСС «О культе личности и его последствиях», зачитанный в 1956 году. С него принято отсчитывать начало десталинизации. Оценки этого доклада разнятся как в левой среде, так и за ее пределами. Ограничусь лишь указанием на следующий порок хрущевского доклада. Это тенденциозность и попытка приписать все просчеты сталинского бюрократического аппарата, к которому сам Хрущев и его сподвижники относились, и все просчеты военного руководства в ходе Великой Отечественной войны лично Сталину. Оказывалось, согласно Хрущеву, что за всем плохим в нашем советском прошлом стоит одна личность. Разгромив один культ личности Сталина - под знаком плюс, Хрущев, осознавая то или нет, способствовал появлению другого культа личности советского вождя – уже под знаком минус. Этот культ стал эксплуатироваться и по сей день эксплуатируется антисоветски настроенной общественностью. Впрочем, ни культ под знаком плюс, ни культ под знаком минус не отражает всей правды. 

    Закончить разговор о культе советского вождя хотелось бы цитатой Лиона Фейхтвангера из книги «Москва 1937», передающей слова Сталина по рассматриваемой здесь теме: «На мое замечание о безвкусном, преувеличенном преклонении перед его личностью он пожал плечами. Он извинил своих крестьян и рабочих тем, что они были слишком заняты другими делами и не могли развить в себе хороший вкус, и слегка пошутил по поводу сотен тысяч увеличенных до чудовищных размеров портретов человека с усами – портретов, которые мелькают у него перед глазами во время демонстраций. Я указываю ему на то, что даже люди, несомненно обладающие вкусом, выставляют его бюсты и портреты – да еще какие! – в местах, к которым они не имеют никакого отношения, как, например, на выставке Рембрандта. Тут он становится серьезен. Он высказывает предположение, что это люди, которые довольно поздно признали существующий режим и теперь стараются доказать свою преданность с удвоенным усердием. Да, он считает возможным, что тут действует умысел вредителей, пытающихся таким образом дискредитировать его. “Подхалимствующий дурак, – сердито сказал Сталин, – приносит больше вреда, чем сотня врагов”.  

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

    Всякий разговор по существу о событиях прошлого или настоящего не может ограничиваться рассмотрением качеств и желаний тех или иных личностей, сколь бы значимо их фигуры не выступали. Воля отдельной личности мало что значит, если она не подкреплена совокупной волей многих других личностей, если она не подкреплена конкретными интересами того или иного класса или социального слоя. Нелепо искать объяснений репрессиям прошлого в маниакальном желании одного человека или даже группки людей пролить как можно больше крови. Точно так же нелепым выглядит объяснение общественного прогресса благими намерениями отдельной личности. Развитие общества это сложный, зачастую противоречивый процесс, не сводимый к односложным ответам. 

   Для преобразования общества, для позитивных его изменений мало просто поставить одну личность на место другой. С последним многие парламентские республики сами неплохо справляются, перетасовывая с определенной регулярностью чиновничьи и руководящие фигуры. Существенные перемены в обществе осуществляются посредством перемен в общественных отношениях, касающихся и политики, и экономики, замены одних способов организации общества и экономики иными. Наивно думать, что коррупцию и произвол властей можно побороть, просто заменив одних людей, нечестных, на других, кажущихся более честными. Эти замены, если и оказываются действенными, общей картины не меняют. И тому свидетельством вся наша политическая действительность. 

   Точно также для того, чтобы позитивные изменения происходили, невозможно ограничиваться ожиданием прихода выдающегося лидера, который все за всех решит и двинет борьбу за права трудящихся в правильном направлении. Левое движение, чтобы победить, должно действовать адекватно сложившейся социальной, политической и экономической реальности. Необходимо исходить из понимания действительных проблем трудящихся, которые могут как осознаваться ими, так и не осознаваться. Нужно работать с людьми, а не с революционными образами и символами. Нужно двигаться к пониманию реальных запросов общества и отвечать на них. Нужно накапливать знания для подчинения революционной теории текущему моменту. Только тогда, при совокупном усилии как отдельных личностей, так и стоящих за ними рабочих масс, возможны какие-либо перемены. Будущее рабочего класса в руках самого рабочего класса.