Предисловие от переводчиков:

Для российских читателей Южная Африка остаётся terra incognita, особенно когда речь заходит о марксистских и левых организациях. Предлагаемая статья ценна как раз тем, что проливает свет на происходящее в политике ЮАР — локомотиве всей экономики континента. Однако чтобы лучше понять текст, следует знать несколько общих фактов об этой стране:

ЮАР была колонией Великобритании до 1961-го года, а до 1994-го года сохраняла режим апартеида, согласно которому темнокожее население считалось людьми второго сорта. Основной организацией, сражающейся против апартеида (и в конце концов победившей), был Африканский Национальный Конгресс (ANC) во главе с Нельсоном Манделой. ANC входил в Социалистический Интернационал и поэтому на словах выступал за социальную справедливость и находился в Альянсе с федерацией профсоюзов COSATU и Коммунистической Партией ЮАР (SACP). Однако после 1994-го “что-то пошло не так”, и вместо обещанного социализма единственная экономически развитая страна Африки пошла по пути зависимости от экспорта ресурсов (знакомая картина для россиян), неолиберализма и роста неравенства, а правящие “социалисты” стали превращаться в пустозвонов наподобие наших “коммунистов” из КПРФ. В отдельных случаях партия ANC опустилась даже до расстрела бастующих рабочих.

В этих условиях в ЮАР стали появляться новые левые и профсоюзные силы, бросающие вызов предателям во власти. Однако их существование и развитие наталкивается на препятствия, связанные как глобальными проблемами левых, так и с местной южно-африканской спецификой.

В этом году мы отмечаем столетие победы большевистской революции в России. Она задала стандарт (по крайней мере, до прихода к власти Сталина в середине 1920-х) того, как партия рабочих и угнетённый народ должны завоёвывать государственную власть. Она подтвердила, что низовые и рабочие движения обладают большим потенциалом даже при репрессивном царизме, а затем могут резко дорасти до полноценного участия в полудемократическом режиме (период “двоевластия” после Февральской революции), и наконец установить государственный контроль над предприятиями и оказать огромное влияние на весь остальной мир.

Критически важную роль в событиях 1917-го года сыграла революционная партия, которая смогла “пожать бурю”, потому что имела ясную идеологию, передовые кадры и стальное руководство, способное эффективно использовать имеющиеся возможности. Огромные массы неорганизованного крестьянства, нерешительный средний класс, армия и полиция не смогли предотвратить победу пролетариата, несмотря на его малочисленность, особенно по сравнению с рабочим классом Европы.

После распада СССР, ошибки советского правительства объяснялись отсутствием демократии и бюрократизацией, как утверждал лидер SACP (Коммунистической партии Южной Африки) Джо Слово (Joe Slovo) в 1990-м, либо “классовым характером Советской модели” (в критической статье его однопартийца Палло Джордана (Pallo Jordan)), подорвавшем самостоятельное освобождение как рабочих, так и общества в целом. Разница между этими версиями имеет важное значение и в наши дни.

Тем временем, современную силу рабочего и низового активизма в Африке обычно недооценивают. Есть различные способы её измерения, включая полицейскую статистику, журналистские подсчеты[1], бизнес-обзоры. Например, мировая протестная активность регистрируется в “Глобальной базе данных событий, языков и настроения” (GDELT), запущенной Центром Национальной и Кибер-Безопасности Университета Джорджа Вашингтона и анализирующей миллионы медиа-сообщений. Последние данные за ноябрь 2016 показывают, что Африка неплохо представлена на карте: горячие точки находятся в таких странах как Тунис, Ливия, Нигерия, Кот‘д Ивуар, Камерун, Танзания, Малави, Замбия и ЮАР.

Ещё один источник “больших данных” по социальным волнениям — американская военная программа “Минерва” с особым проектом по Сбору Данных о Местах Вооруженных Столкновений (ACLED). В сравнении с 2011-м годом, когда резко усилились протесты в Северной Африке (“Арабская весна”), протесты за следующие 5 лет распространились по всему континенту. Хотя в 2016-м произошло снижение активности по сравнению с 2015-м, вне всяких сомнений уровень протестов во многих частях Африки был выше, чем на пике экономического супер-цикла 2011-го года.

Другая база данных основана на сообщениях субъективного характера — ежегодном опросе 14 000 директоров в 138 странах, проводимого Всемирным Экономическим Форумом, результаты которого изложены в Глобальном отчете о конкурентоспособности[2]. Один из вопросов касается трудовых отношений: нужно оценить их по шкале от 1 до 7 в зависимости от того, носят ли они конфликтный характер или основаны на сотрудничестве. В отчете 2016-2017 года ВЭФ обнаружил, что модель сотрудничества в трудовых отношениях наиболее распространена в Норвегии, Швейцарии, Сингапуре, Дании и Швеции (средний бал больше 6.1).

Наиболее воинственным в течение 4 лет подряд оказался южноафриканский пролетариат (оценка ниже 2.5). Также трудовые отношения охарактеризованы как конфликтные в Чаде (3.5), Тунисе (3.6), Либерии (3.7), Мозамбике (3.7), Марокко (3,7), Лесото (3,7), Эфиопии (3,8), Танзании (3,8), Алжире (3,8), Бурунди (3,8) и Зимбабве (4,0). Эти страны оказались среди тридцати государств с наиболее воинственным пролетариатом. Тогда как наименее конфликтным были наемные работники Руанды (5,3) (18-е место по сговорчивости), Маврикий (4,8) и Уганда (4,7). В целом, трудящиеся Африки оказались наименее умеренными по сравнению с трудящимися других континентов.

В то время как обозреватели сделали мемом фразу “Африка восстаёт!”, на самом деле правильнее будет сказать, что африканцы восстают против мифов о том, что “Африка восстаёт”. Это “восстание” ни в коем случае не означает революционной ситуации, ни даже устойчивой повстанческой армии. Одна из причин этого — неспособность протестующих превратиться в единое движение, с последовательной и ясной идеологией для решения проблем своего времени, с необходимой стойкостью и проницательностью.

Франц Фанон объяснял в работе “Вперед к африканской революции”: “Чем больше я погружаюсь в культуру и политические круги, тем сильнее убеждаюсь, что наибольшей угрозой для Африки является отсутствие идеологии”.

Этого взгляда также придерживался лидер Африканской партии независимости Гвинеи и Кабо-Верде Амилкар Кабрал: “Идеологический дефицит в национальных освободительных движениях, если не сказать идейный вакуум, отражает незнание исторической реальности, которую они хотят изменить, и образует величайшую слабость в нашей борьбе против империализма, а может и величайшую слабость в любой борьбе.”

Мятеж NUMSA — случайность или начало зарождения социального движения?

В Южной Африке крупнейшим профсоюзом (330 тыс. членов по данным съезда декабря 2016 года) остается Национальный Профсоюз металлургов ЮАР (NUMSA)[3]. Что особенно часто отмечают — в том числе со скепсисом (как и большинство публицистов Pambazuka News[4]) — так это воинственность NUMSA. Особенно после её словесных баталий с рабочими националистами и “коммунистами”, связанными с про-властным Африканским Национальным Конгрессом (ANC — правящая партия в ЮАР), и “марксистами среднего класса”.

Чтобы разобраться в напряженных стычках между различными фракциями Южно-африканских марксистов, вглядимся пристальнее в историю последних недель. Хотя у NUMSA есть много причин для гнева — от господства “белого” монополистического капитала до “независимой левой интеллигенции”, наиболее решительной их борьбой стала война против прежних товарищей в Конгрессе Южно-Африканских Профсоюзов (COSATU) и их интеллектуального руководства — официальной Компартией ЮАР (SACP), которая обострилась во время съезда NUMSA в декабре 2013 года. На том съезде меня поразило, как 1400 делегатов (в основном, органайзеров) стали тащить профсоюз далеко влево, вплоть до формальных призывов к Президенту ЮАР Джейкобу Зуме уйти в отставку.

Это был неожиданный поворот, так как NUMSA в своё время поддержал Зуму, чтобы сместить Табо Мбеки (предыдущего президента, известного своими крайне неоднозначными решениями, в частности отказом признавать реальность СПИДа) в 2006-2008 году.

Вместе со сторонниками правящей коалиции профсоюзного центра COSATU и Компартии, многие в NUMSA ждали радикальных перемен в макроэкономической политике, а также увеличения гос. затрат для улучшения жизненных условий в обмен на эту поддержку Зуме. Однако, как некоторые из нас мрачно предсказывали, новый президент покорно увяз в неолиберальном проекте, чем разбил сердца рабочего класса и коммунистов.

Недовольство президентом Зумой неизбежно переросло в протесты. И вскоре глава страны в отчаянии начал прибегать к двуличной риторике. Например, в протестах рабочих он видел заговор стран Запада против правительства, но при этом отказывался обвинять кого-либо напрямую, чтобы не портить с ними отношения.

Что касается протестов NUMSA против всего правящего Альянса[5], то ещё несколько лет назад казалось, будто они вызваны расстрелом в августе 2012-го 34 рабочих с платиновых шахт, которые требовали повышения прожиточного минимума до 1520 долларов в месяц. Делегаты NUMSA были глубоко шокированы просмотром фильма “Расстрел горняков” (Miners Shot Down) Рехальда Десаи, который позже получил премию Эмми в номинации документальный фильм.

Но на самом деле, семена радикализации в профсоюзе были посеяны ещё в 2008-м, когда его лидером стал Ирвин Джим. Подобно всем хорошим профсоюзам, NUMSA приходилось направлять огромные ресурсы на повседневные задачи по поддержке своих активистов[6] — то, чем должна заниматься любая сила в рабочем движении перед тем, как идти в большую политику. При всех недостатках такой тактики, организации всё же удалось сделать несколько шагов от “рабочего корпоративизма” (или выражаясь классически — “экономизма” — прим. пер.), в котором погряз Альянс, подводящий рабочих с 1994-го года, в сторону независимого боевого движения. С 2008-го года NUMSA и её участники

  • восстановили силы левых внутри профсоюза (после саморазрушительной эры президента Мбеки при руководстве Силумко Нондвангу)
  • продвинули в публичное пространство новые аргументы против классового предательства неолиберального блока в правящей партии ANC, действовавшего в течение всего периода правления президентов Манделы, Мбеки и Зумы)
  • помогли понять, где у SACP и COSATU кроются самые слабые места в их защите Национального Конгресса. Это привело к широким открытым дебатам и специальному съезду NUMSA в 2013-м, где впервые прозвучал призыв об отставке Зумы.
  • выдержали то, что многие считали серьёзной (и этнически окрашенной из-за вовлечённости провинции-”бантустана” КваЗулу-Натал[7]) угрозой со стороны нового профсоюза металлургов под предводительством бывшего президента NUMSA Седрика Джины.
  • одержали победу в пятинедельной национальной забастовке в 2014-м, и с тех пор успешно борются с деиндустриализацией, несмотря на падение цен на алюминий и сталь, а также демпинг, ставший смертельной угрозой для металлургических заводов.
  • увеличили членство в профсоюзе до 330 тысяч.
  • довели политические противоречия с проф. центром COSATU до крайности, что привело к выходу из него не только NUMSA, но и супер-популярного генерального секретаря Звелинзиму Вави, который ушёл слишком “влево” на радость другим лидерам COSATU.
  • проводили массовые демонстрации (например, 30 тысяч протестующих против коррупции в 2015-м, несмотря на неуклюжие провалы в попытках создать альянсы с либеральными течениями гражданского общества);
  • поддерживали недовольство членов профсоюза и вообще пролетариев правящим классом, включая Зуму, Рамафозу, Гордана и Патела (хотя последние два на Конгрессе в 2016-м пытались мимикрировать под друзей NUMSA), и поэтому не оказались вовлечены в электоральные выборы в ANC в 2017-м с его междоусобными войнами (в отличие от COSATU, который поддержал Рамафозу)
  • собрали диссидентов внутри COSATU в блок (имеющий на пике 9 профсоюзов), а также выпустили заявление (в мае 2016-го), что уже в этом году будет создана новая рабочая федерация
  • открыли возможность для создания новой рабочей партии

(и это далеко не полный список)

Последние два пункта — новая федерация профсоюзов под руководством Звелензимы Вави и возможная рабочая партия — два основных проекта на обозримое будущее. Проект Объединенного Фронта недолго обсуждался в 2013-14, но провалился в 2016-м (по некоторым существенным причинам, которые невозможно корректно описать в этой статье), сделав чужаками многих естественных союзников и потеряв часть уважаемых активистов.

И хотя Вави как профсоюзный лидер представляет широкое, открытое течение, охватывающее идеи от Национально-Демократической Революции (НДР, основной стратегической “цели” Конгресса Южной Африки с момента отмены апартеида[8]) до радикально-гражданского общества, профсоюз NUMSA недавно указал, что имеет своё особое мнение о Национально-Демократической Революции. В его интерпретации Африке необходим марксистско-ленинский профсоюз, который приведет к созданию авангардной рабочей партии. Это, впрочем, не нравится левым интеллектуалам, который окрестили позицию NUMSA как “догматический марксизм-ленинизм”, на что идеологи профсоюза в ответ называют их “бесполезными мелкобуржуазными радикально-эпатажными паразитами”.

Если же говорить откровенно, то NUMSA — это скорее массивное судно, бороздящее глубокие и изменчивые воды в неизведанных областях, в то время как левая интеллигенция плавает на шлюпке по известным местам на отмели. Замечу, что в таких местах “плавают” и такие, как я — автор этой статьи, так как условия в ЮАР еще не созрели, чтобы левые организации перестали выполнять роль проповедников и реконструкторов и начали эффективно работать как “школы активизма”.

Однако что, если ко времени выборов 2019-го года авангард NUMSA найдёт способ действовать параллельно, в коалиции (или даже объединившись) с крупнейшей левой партией в стране — Борцами за Экономическое Освобождение (Economic Freedom Fighters — EFF)? Напомню, после её образования количество проголосовавших за EFF увеличилось с 6% в 2014 до 8% при муниципальных выборах в 2016-м. Такое количество избирателей позволило свергнуть ANC в городских советах Йоханнесбурга и Претории, поскольку EFF образовала коалицию с правоцентристским Демократическим Альянсом. Кстати, этот несчастливый брачный союз может распасться до 2019-го, возможно на фоне борьбы EFF и ANC за неизбежно растущие протесты населения из-за качества предоставления услуг в городах и посёлках.

При этом правящая ANC на национальных выборах 2004 получила 69%, а в 2016 — всего 54% на муниципальных опросах. Это говорит о том, что в узком электоральном смысле для левых партий существует громадный потенциал по влиянию на национальную политику. Однако, если обе называющие себя “марксистско-ленинскими” организациями NUMSA и EFF соединятся в коалицию, поможет ли это перейти от разового успеха NUMSA к устойчивому движению NUMSA-EFF?

Джулиус Малема

Этот сценарий не кажется для многих независимых левых привлекательным, из-за общих сомнений насчёт лидера EFF Джулиуса Малемы (воспоминания о его поддержке правящей партии ANC в провинции Лимпопо до сих пор вызывает озноб у многих). Из-за своей позиции Малема может вернуть 10 с лишних процентов голосов (имеющихся у EFF в перспективе к 2019-му году) обратно в ANC, если превратится из лидера в “серого кардинала”, как в августе 2016-го в Йоханнесбурге и Цване. Этот сценарий предполагает, что рейтинг ANC упадёт ниже 50%, и все оппозиционные партии вместе бросят вызов правящей. Малема рассказал в своем выступлении в прошлом году, что если такая возможность представится в 2019-м, он сначала разрушит ANC и затем пересоздаст её в союзе с EFF. Но при правлении Сирила Рамафозы, Нкосазаны Дламини-Зумы или Звели Мкхизи, такой перехват управления в ANC вряд ли осуществим.

При таком сценарии, противоядием от перерождения неолиберально-националистического курса с новыми элитами (то есть, замены лиц без замены системы) мог бы стать союз с рабочей партией или её влияние на колеблющуюся EFF. Это то, от чего некоторые в NUMSA предпочли бы отказаться, поскольку мелкобуржуазный радикализм EFF то достигает пика, то уходит в популизм — тактика, которая, я надеюсь, когда-нибудь докажет свою несостоятельность. Но в реальности трудно судить о 2019-м т.к. события в левой политике ЮАР трудно предсказуемы.Также, на мой взгляд, южноафриканские политические условия пригодны для создания гораздо более могущественного движения — типа “Объединенного сопротивления” левых сил, как называют в США протесты против фашизма Трампа. И если бы ситуация в ЮАР была более предсказуемой, я бы предположил, что мы уже давно могли бы создать низовой коммунизм, вместо остаточного официозного “Коммунизма с большой К”, который до сих пор доминирует в странах и областях с “реальной политикой”.[9]

Глубокие корни и хрупкая поверхность южноафриканского коммунизма

Чтобы проиллюстрировать загадку о глубоких корнях и хрупкой поверхности, стоит прежде всего задуматься, что значит участвовать во всех этих битвах для лидеров NUMSA. Их непосредственный опыт подсказывает, что риторика марксизма-ленинизма в данном случае имеет смысл, так как:

  1. Официозная коммунистическая партия SACP (по факту подконтрольная ANC) медленно умирает, особенно с учётом давних слухов о предстоящей чистке в ЦК и молодёжью, постоянно пытающейся сместить партийных боссов с насиженных мест
  2. Постоянные неудачи “жёлтого” профсоюза COSATU на всех политических фронтах может подтолкнуть несколько членских организаций не только к требованию отставки Зумы (вряд ли он уйдёт до выборов в 2019-м), но и к разрушению всего Альянса в течение примерно года.

Если эти процессы действительно проявят себя в ближайшем будущем, то риторика NUMSA должна рассматриваться не как марксистско-ленинский догматизм, а как продуманная политическая позиция, чтобы переманить как можно больше кадров среди тех, кто сейчас наконец отказывается от правящей партии ANC (некоторые профсоюзные органайзеры уже выдвигались от оппозиционной EFF на последних выборах). Попытка NUMSA достучаться до умов и сердец авторитетного Освободительного Движения в ЮАР похожа то, что происходило (и потерпело крах) в Зимбабве у “Движения за Демократические Перемены”, которое начинало свою жизнь как рабочая партия (на Конгрессе Трудящихся в Читунгвизе в январе 1999-го), но быстро скатилось вправо. Борьба с ANC с использованием его же собственной “левой” риторики Национально-Демократической Революции представляет хорошую альтернативу для активистов рабочего класса, которые сталкиваются с отчуждением от народа из-за того, что их опыт политической работы связан с лояльностью к правящей партии ANC.

Историческая роль NUMSA, на мой взгляд, заключается в постоянных напоминаниях электорату, поддерживающему программу Национально-Демократической Революции ANC, о том, что существует логичное объяснение всем поражениям COSATU и SACP внутри Альянса: а именно, что партийные и профсоюзные лидеры превращаются в жирных котов, неотличимых от боссов в корпорациях. Хотя сторонние наблюдатели высказывают схожие претензии и к NUMSA, где различия между лидерами и рядовыми членами всё ещё огромно, так же как различие между работниками NUMSA (тяжелейшим трудом выбивавшим себе пятизначные оклады) и беднейшими жителями ЮАР.

Тем не менее, позиция NUMSA вполне определена: это идея Национально-Демократической Революции как “двухэтапной революции”. И да, она верна как концепция и стратегия, но её исполнение было доверено не тем людям, потому что правящий Альянс ANC, COSATU и SACP чувствует себя слишком комфортно в неолибально-националистическом статусе кво.

Обоснование выбранной стратегии для читателей может оказаться недостаточным. Однако нужно помнить, что программа Национально-Демократической Революции все ещё пользуется широким доверием среди тех, кто считает популистский национализм ANC, используемый до отмены апартеида в 1994-м, наиболее авторитетным политическим проектом в Южной Африке. Даже после 23 лет “освобождения” этот проект сохраняет свои глубокие корни в обществе. И вполне возможно, что новое руководство Африканского Национального Конгресса (вероятно, Дламини-Зума или Рамафоза) сохранит больше 50% голосов избирателей на ближайший выборный цикл и далее.

Так как читатели могут быть мало знакомы с принципами и теорией Национально-Демократической Революции и тезисом “о предательстве”, выбор стратегии не так легко обосновать. Говоря вкратце, первая стадия НДР — “политическое царство” (то есть, формальная независимость государства и народа) — была достигнута в 1994; а достижение второй стадии — экономической справедливости — давно уже просрочено. И основной барьер заключается в политическом господстве ANC и любой из его фракций: от патерналистской группы Зумы и Гупты (в народе именуемой “Зупта”) до неолиберального казначейского блока в правительстве.

Южная Африка находится в глубоком кризисе, и очень печально видеть, что несмотря на усилия NUMSA и EFF, а также антикапиталистическую риторику SACP-COSATU, лишь две группы доминируют в политике: “Зупта” и неолиберальное правительство. Вот поэтому успеха можно добиться, если как раз использовать их риторику Национально-Демократической Революции, тем более что “красные” лидеры типа Малемы, Джима и Вави определённо знают свой электорат лучше чем я.

Обращаясь к левой интеллигенции, нужно спросить, совершили ли марксисты среднего класса (как автор статьи) ошибки, которые помешали профсоюзу NUMSA набрать силу? Определенно, да. Ни одна инициатива инициатива ультра-левых не смогла привлечь рабочих, и ещё меньше — их лидеров. В отличие от Северной Африки во время Арабской Весны, смесь из интеллигенции, прогрессивных негосударственных организаций, социальных движений, разочарованных граждан и активистов “креативного рабочего класса” не смогла получить такой массовой поддержки, как у EFF и NUMSA.

Может быть, не на выборах 2019-го, но в Южной Африке настанет момент, когда способность видеть дальше риторических перепалок, а также непосредственная работа по набору и подготовке кадров станут важнее политической конъюнктуры. Во время, гораздо более близкое к решающей схватке, когда способность создавать союзы станет необходимой для выживания, смогут ли многочисленные рабочие NUMSA выйти на улицы вместе с левыми движениями, а не против них?

В конце концов, сейчас отличное время, чтобы быть активистом (или хотя бы кабинетным академиком, как я) во имя социальной справедливости в Южной Африке:

  • NUMSA не поражена репрессиями, не разрушена политикой “разделяй и властвуй” и представляет наиболее серьёзную опасность для капиталистов; Профсоюз объединенных пищевиков (Food and Allied Workers Union) ушел от COSATU, а Ассоциация Горняков и Строительных Рабочих (Association of Mineworkers and Construction Union) выстояла в период кризиса горной отрасли в 2014-16 года.
  • Рабочие до сих пор считаются наиболее воинственным классом, в то время как неравенство в ЮАР резко растёт, а класс капиталистов (по данным  PricewaterhouseCoopers) остаётся наиболее коррумпированным.
  • EFF стала более сильной и политически устойчивой.
  • Очень интересно узнать, как будут развиваться события в провинции Гаутенг, где идет борьба между EFF и ANC за лидерство в протестах.
  • Общины в населённых пунктах продолжают интенсивно протестовать против отсутствия или низкого качества коммунальных услуг, повышения цен и наглости политиков, несмотря на усиливающиеся репрессии государства и совершенствование систем слежки.
  • Хотя студенческое движение недавно пошло на спад после замечательного начала в 2015-м, оно всё ещё имеет потенциал для будущих мобилизаций и создания альянсов.
  • Социальные движения, коалиция “Право знать” (Right2Know), феминистки, ЛГБТ-активисты, инициатива за Равное Образование (Equal Education), за доступное лечение против СПИДа (Treatment Action Campaign) и другие протестующие успешно привлекают внимание к своим проблемам и часто добиваются побед в своих кампаниях.

Вопрос только в том, сможет ли инфраструктура, поддерживающая всё это (включая и дополнительные структуры, населённые невнятными академиками типа меня и читающих эту статью), расти и прогрессировать с той скоростью, которую потребует от неё сама действительность?

Вывод: поймать вихрь

Восстания в Африке начиная с 2011-го года преподали множество уроков о том, что в случае с массовыми демонстрациями за демократию и социальную справедливость, достаточно сильными чтобы сменить власть (как в Гамбии (2017), Буркина-Фасо (2014), Сенегале (2012), Тунисе (2011)), — час X наступает неожиданно. Обычно всё начинается с роста недовольства, а затем происходит внезапный взрыв. Дальнейшее развитие событий включает в себя угрозу контр-революции, которая, например, была отражена в Буркина-Фасо в 2015, но победила в Египте и Ливии, подавив прогрессивные социальные движения (в обоих случаях это происходило при поддержке западных империалистов, в том числе поставок вооружения и военного вмешательства).

Сможет ли Южная Африка столкнутся со своим “тунисским днём” как прогнозировал Моелести Мбеки — “счастливым днём” восстания уже к январю 2020-го? Смогут ли африканцы усилить и обновить свою борьбу, включив новые методы, которые стали доступны в странах с пост-диктаторскими режимами? Сумеют ли добиться такого же успеха, как при поражении политики экс-президента Табо Мбеки, когда миллионы людей получили бесплатный доступ к медицинским услугам, а средняя продолжительность жизни увеличилась с 52 до 62 лет?

Ощущение стагнации, постоянной смены прогресса и регресса во многих регионах, включая Южную Африку отражает то, насколько трудно рабочим, угнетённым, прогрессивному среднему классу, социальным движениям и другим демократическим группам создавать альянсы. Африканское восстание против неолиберальной стратегии экспортной и ресурсной зависимости всё ещё не имеет сильной идеологии. Такая идеология была более очевидной в 1960-70-х — когда господствовала идея развития с опорой на собственные силы. Лагосский план действий (известная в ЮАР программа по развитию экономической самодостаточности Африки) тоже отразил эту идею в своих документах.

Может, новая идеология будет связана с экосоциализмом и философией Убунту (“человечность” в переводе с языка зулу) в совокупности с идеей деглобализированной экономики. Или получит распространение южноафриканская версия марксизма-ленинизма, которая будет рождена в профсоюзе NUMSA. Ничто не может быть точно предсказано при нынешней конъюнктуре. Единственный приемлемый вариант стратегии, на мой взгляд, заключается в недогматическом принятии различных сил, таким образом, что любые их принципы, стратегии, анализ, тактики и союзы должны встречаться с уважением и товарищеской критикой.

Дискуссия о NUMSA, возможно, ещё не дошла до наиболее здоровой стадии исследования, но по крайней мере у нас уже есть дискуссия и есть исследование, а это первые шаги для совершения идеологического прорыва, так что пессимизм Фанона и Кабрала скоро может превратиться в натуральный афро-оптимизм, достойный продолжающейся борьбы стольких африканских активистов.

 

Примечания:

[1] Эти источники ненадёжны, что постоянно подтверждают исследователи Университета Йоханнесбурга — Джейн Дункан (Jane Duncan), Питер Александр (Peter Alexander), Карин Рунсиманн (Carin Runcimann) и Трэвор Нгване (Trevor Ngwane)

[2] Это “самый продолжительный и широкий обзор среди подобных, охватывающий мнение бизнесменов со всего мира по ряду тем, для которых статистика ненадёжна, устарела или вообще отсутствует“. Хотя Африка представлена в наименьшей степени, по крайней мере были опрошены десятки руководителей в 34 странах, в том числе наибольшее число по Африке было опрошено в Руанде — 120 (в США — 485), а в Габоне меньше всего — 33. Нас здесь интересует ежегодный вопрос: “В вашей стране, как вы охарактеризуете отношения между рабочими и работодателями? 1 = полностью конфликтные; 7 = полностью основанными на сотрудничестве.”

[3] По правде сказать, я присутствовал на конгрессе NUMSA как волонтёр от организации “Друзья NUMSA”, поэтому статья написана не без пристрастности, хотя я никак не повлиял на выработку марксистско-ленинской позиции NUMSA.

[4] Примечание редакции: Pambazuka News — крупное пан-африканское издание и рассылка, посвящённые борьбе за социальное равенство. Оригинал данной статьи был опубликован именно там.

[5] Примечание редакции: Под Альянсом здесь понимается коалиция Африканского Национального Конгресса (АНК), официального проф. центра COSATU и Компартии (SACP).

[6] Примечание редакции: “Повседневная поддержка членов профсоюза” — это то, к чему у нас бы отнесли распределение путёвок в санатории, подарков на новый год, профсоюзные скидки и т.д.

[7] Примечание редакции: Большинство населения провинции КваЗулу-Натал — это собственно нация Зулу, в отличие от других провинций.

[8] Примечание редакции: Национально-Демократическая Революция (National Democratic Revolution) — концепция правящей партии ANC, повторяющая аналогичные идеи национально-освободительной борьбы XX-го века (как, например, на Кубе) и происходящая из ленинских теорий о буржуазно-демократической революции. Коротко говоря, концепция состоит в том, что угнетённая нация сначала должна получить независимость и базовые гражданские права (что для ЮАР произошло в 1994-м с отменой апартеида), а уже затем сражаться за построение полноценного социализма.

[9] Примечание редакции: Под “Коммунизмом с большой К” автор понимает оппортунистов типа российской КПРФ, КПУ на Украине и т.д. и т.п.

 

Об авторе:

Патрик Бонд (Patrick Bond) — профессор политической экономии в Университете Йоханнесбурга, руководитель Университета при Центре Гражданского Общества в провинции КваЗулу-Натал, в городе Дурбан. Его последняя книга BRICS: An Anti-Capitalist Critique (co-edited with Ana Garcia), опубликованная в Pluto (London), Haymarket (Chicago), Jacana (Joburg) и Aakar (Delhi).

Оригинал статьи: https://www.pambazuka.org/democracy-governance/african-labour-and-social-militancy-marxist-framing-and-revolutionary-movement