Распад Советского Союза является сложнейшей исторической проблемой, к разрешению которой историки делают только первые серьезные шаги. Книга Дерлугьяна демофолигизирует Кавказ и его роль в разрушении СССР, возвращая кавказскую тему из области националистической мифологии в сферу социально-экономического анализа.  

Жанр рецензии предполагает, что книга о которой пойдет речь вышла в свет относительно недавно, и задача автора заключается в ответе на вопрос: почему читатель должен читать или не читать рассматриваемую книгу? В данном случае это правило не будет соблюдено. Речь пойдет о книге Георгия Дерлугьяна «Адепт Бурдьё на Кавказе: эскизы к биографии в миросистемной перспективе», которая была издана на русском языке в 2010 г. Северный и Южный Кавказ стали наиболее болезненными точками на постсоветском пространстве, на территории которых годами шли кровопролитные войны (Две чеченские войны, Карабах, Грузино-осетинская война, война в Абхазии).  В этой связи резонно спросить, а можно ли в принципе разобраться в этом сложнейшем переплетении классовых, национальных и культурных тем, которые воплощает в себе большой Кавказ? Книга Дерлугьяна – это попытка дать утвердительный ответ на заданный вопрос.

Георгий Дерлугьян

Большинство современных издательств, действующих в рамках рыночной системы, стремятся к максимальному упрощению названия: «Чем популярнее название, тем лучше». Но издательство «Территория будущего» сохранило авторское название и поэтому после его прочтения читатель впадает в продолжительный ступор: Каким образом французский социолог Пьер Бурдьё связан с Кавказом ? Этот парадокс является ключевым лейтмотивом книги.  В своем исследовании Дерлугьян пытается продемонстрировать этапы возникновения и развития национальных движений на Кавказе в конце Перестройки. Делает он это через призму синтеза двух теоретических школ – миросистемного анализа и социологии Бурдьё.

Дерлугьян пытается проложить научный мост между макро и микроисторией, политической историей и историей повседневности. Изучение советского общества встречает на своем пути много препятствий. В отношении Советского Союза господствует столько ложных стереотипов и шаблонов, что сегодня в массовом сознании циркулируют  идеологические образы СССР, а не реальные исторические факты и закономерности. Современная российская власть напоминает грабителя, который обокрал и убил свою жертву, но начинает клеветать на нее, желая представить убийство – законной мерой. Но если мы хорошенько оглянемся вокруг, то придем к выводу, что Россия продолжает как-то существовать благодаря материальному и культурному наследию, который оставил после себя Советский Союз.

Пожалуй, самую большую загадку для большинства граждан постсоветского пространства представляет собой развал СССР, который не сопровождался какой-либо внешней агрессией. В этой связи Перестройка многим советским людям кажется чем-то внезапным и алогичным. Догадки могут быть самые разные – от шпионской миссии Горбачева до череды случайностей, приведших к распаду экономики и страны. Но Перестройка по своим структурным характеристикам была вполне закономерным продолжением деградации позднесоветской системы, и люди, в ней участвовавшие, были теми же советскими гражданами, которых нам обычно изображают либо как толпу, оболваненную идеологией или скрытых диссидентов.

Как хорошо выразился советский историк М.Н. Покровский, история – это политика, опрокинутая в прошлое и зачастую, исследователь, изучающий события постфактум, пытается разместить все жизненные явления и мысли людей по каким-то определенным полкам своего идеологического тезауруса. В большинстве же случаев многие люди никогда четко не осмысливают свои взгляды и действуют, отталкиваясь от логики развития жизненной ситуации. Человек может считать себя христианином и жить вразрез с этическими нормами христианства. И никакого внутреннего противоречия у него эта ситуация не вызывает. Подобное происходило и с советскими людьми. Об этом прекрасно написал А. Юрчак в своем исследовании «Это было навсегда, пока не кончилось. Последнее советское поколение». Последнему советскому поколению посвящена и книга Дерлугьяна, но в отличие от работы Юрчака, у нее есть главный герой, через судьбу которого автор пытается реконструировать процесс превращения советского человека и коммуниста в кавказского националиста.

Советские идеологи могли бесконечно рассуждать о кризисе буржуазного общества и разложении культуры «общества потребления», но так или иначе, человек в таком обществе находился во временном контексте, в то время как идеологическая конструкция советского человека не могла развиваться в принципе. Она была раз и навсегда задана. В результате, действительная жизнь советских людей была иной – под покровом идеологического официоза происходили классовые столкновения, которые находили для себя неполитическую форму выражения. Феномен позднесоветской истории проявился в том, что многие советские люди стали носителями буржуазного сознания до момента появления полноценной буржуазии в стране. В системе общественного разделения труда человек мог быть рабочим или интеллигентом, но по своим жизненным стремлениям он мало отличался от среднестатистического мелкобуржуазного обывателя в США или Западной Европе.

Усложненный процесс классового образования в позднем СССР крайне затрудняет работу исследователя.  Неудивительно, что Дерлугьян сравнивает свой труд с археологическими раскопками: «Эта книга представляет собой нечто вроде предварительного археологического раскопа. По мере своих сил, я вырыл длинную узкую траншею поперек наиболее многообещающего участка, чтобы вскрыть стратиграфию исторических слоев, выявить скрытые под землей структурные «постройки» и предложить направления для более подробных раскопок. Однако недавнее советское прошлое не просто скрыто под толщей наносов, и одними раскопками тут не обойтись. Необходимо убрать толстый слой идеологической пыли, обволакивающей место обрушения»[1].

Концепция Бурдьё

Одним из важнейших понятий французского социолога Пьера Бурдьё, которым пользуется Дерлугьян, является габитус – совокупность навыков и умений, тип поведения и отношение к окружающим людям, которые формируется у человека в период социализации. Социальные условия определяют формирование у людей разных типов габитуса – карьериста, приспособленца, воина и т.д. Габитус имеет двойственное значение: если первоначально он является проекцией социальных структур на отдельного человека, то в дальнейшем, сформировавшийся габитус, определив структуру диспозиций, реализуется в социальной практике. Это приводит к тому, что несмотря на изменения политической и социальной обстановки в стране, действия человека направляются, условно говоря, старым габитусом.

Какое отношение имеют данные размышления к Кавказу? Главный герой книги Дерлугьяна – советский интеллигент Юрий (Муса) Шанибов из Кабардино-Балкарии. Первичная социализация Шанибова проходила в 1960-е гг. В этот исторический период сформировался феномен советских шестидесятников – поколения, стремившегося к активному социальному творчеству. Первоначально Шанибов пытался реализовать свою активность в качестве директора Дома Культуры, организовывая местную молодежь. В дальнейшем он успел поработать университетским преподавателем и прокурором.  Из многочисленных фактов биографии Шанибова, Дерлугьян выделяет прежде всего те, которые привели к формированию типичного советского интеллигента шестидесятника из провинции. Нонконформистский габитус сыграл важнейшую роль в жизни Шанибова, что во многом определило его карьеру в качестве председателя Конфедерации горских народов Кавказа.

Муса Шанибов

В своих трудах Бурдьё расширил понятие капитал за рамки экономической трактовки.  Для него культурный капитал представляет собой совокупность знаний и навыков, накопленных человеком в течение жизни и позволяющих ему добиваться поставленных целей в рамках определенного социального поля. Социальное поле, по Бурдьё, это относительно автономное пространство со своими центрами силы и системой действующих правил.  С точки зрения Дерлугьяна, нонконформистский габитус Шанибова был сформирован именно в условиях оттепели и активной урбанизации южных районов СССР в 1950-1960-х гг. В это время сельская молодежь приезжала в города, получала образование и постепенно становилась на ноги. Благодаря советской социальной системе такие люди как Шанибов могли наработать весомый культурный и социальный капитал (неформальный авторитет и влияние в коллективе), но политическая система не позволяла в полной мере реализовать полученный капитал в рамках существующих социальных полей. Трамплином, который позволил таким людям как Шанибов допрыгнуть до сферы большой политики, стала Перестройка.

В социальном каркасе Советского Союза Дерлугьян выделяет три ключевых социальных слоя, которые сыграли важнейшую роль в Перестройке: номенклатура, национальная интеллигенция, субпролетариат. Стоит отметить, что развитие событий на пространствах Северного и Южного Кавказа, по Дерлугьяну, определялось специфическим сочетанием вышеуказанных социальных слоев. Перестройку начали советские чиновники из центра ( центральная номенклатура), но она не смогла предвидеть, что с демонтажем однопартийной системы в стране может произойти разрушение советского государства в центре и на периферии. Кризис советской системы вытолкнул на политическую арены субпролетарские слои, которые ранее занимались личным и семейным выживанием. Под субпролетариатом, Дерлугьян понимает недавних крестьян, переселившихся в города и живущих за счет разовых заработков (шабашек).  Жизненные условия вынуждали их к созданию небольших, но сплоченных коллективов, в составе которых они ездили на заработки. Дерлугьян отмечает, что в рамках таких бригад шабашников нарабатывались навыки совместной работы (культурный капитал), которые в будущем будут использованы в войнах на постсоветском пространстве. Таким образом произошло использование социального капитала в рамках другого социально поля – националистическое движение и война.

 Больше всего субпролетариев находилось в наименее индустриализированных и урбанизированных областях, где имелась возможность получить сторонний заработок – Северный и Южный Кавказ. Пожалуй, одним из слабых мест исследования Дерлугьяна является игнорирование какой-то точной экономической статистики. Несмотря на то, что субпролетарии относились к теневой экономике в СССР, значительная часть пролетариата была деклассирована в начале 1990-х годов. И здесь интересно проследить какое количество людей присоединилось к субпролетарским массам: насколько они выросли? Пролетариат в книге Дерлугьяна отходит на второй план, автор изображает его скорее в качестве зрителя происходящих политических событий, нежели их активного участника. Стоит предположить, что не все было так однозначно.

Одна из центральных тем книги – Чеченская война и ее предпосылки. В качестве причин начала войны автор называет прежде всего: 1) Распад государственных структур и дискредитация постсоветской бюрократии на территории Чечни в лице Д. Завгаева; 2) Большое число субпролетариев, населяющие горные районы Чечни и пригороды Грозного; 3) Распад федеральных органов власти; 4) Отсутствие значительного числа представителей национальной чеченской интеллигенции, имевшей опыт участия в Перестройке. Вышеуказанные причины обусловили быстрый перехват субпролетарскими элементами власти в Чечне и стремительная исламизация национального движения. Молодые безработные парни, располагавшие воинственным габитусом, не нашли ничего лучшего, чем реализовать свой культурный капитал на войне. Типичным примером этого является судьба Ш. Басаева, который вместе с другими чеченцами сначала едет воевать в Абхазию и Азербайджан, а позже возвращаются с военным опытом обратно в Чечню.  Важно отметить, что воинственный габитус горцев уже традиционно реализуется в спорте в мирное время. Неслучайно после завершения двух Чеченских войн молодежь из чеченских и дагестанских сел устремилась в спорт, используя его как важнейший социальный лифт для данного региона.

Шамиль Басаев

В соседней Кабардино-Балкарии бюрократия занимала более прочные позиции, так как в основном состояла из местных жителей, которые с советских времен выстраивали сеть клановых связей, обеспечивавших стабильное существование властной иерархии.  После распада СССР местная бюрократия была в значительно степени деморализована и потеряла власть на определенный момент, но развитие и упадок национального движения привели к консервативной стабилизации, на волне которой постсоветская номенклатура смогла восстановить свою власть и систему клановых связей.

Миросистемный анализ

Важно отметить, что развитие политической ситуации на Кавказе очень удачно сплетается в книге с общемировыми процессами. Дерлугьян характеризует СССР как государство догоняющего развития. Он выделяет три ключевых фактора, определивших кризис советской модели: 1) Гонка вооружений и поддержка союзных режимов в странах Третьего мира; 2) Пролетаризация значительной части населения Советского Союза; 3) Деградация бюрократии.

Автор пишет: «Противостояние одновременно силам НАТО и маоистскому Китаю плюс субсидии политически зависимым союзникам и приобретение клиентов в Третьем мире создавали в сумме колоссальное экономическое бремя, которое по институциональным причинам не могло быть коммерциализировано и оборачивалось чистыми издержками»[2].

Пролетаризация населения Советского Союза привела к удорожанию труда, вследствие роста потребностей рабочих. Иссяк мощный мобилизационный источник для роста советской экономики – дешевый труд бывших крестьян. Рост потребления в послевоенные годы соотносился с бурным экономическим ростом, но в конце 1960-х гг. произошел разрыв – темпы роста экономики начали снижаться, а уровень потребления продолжал расти. В своей институциональной основе советская экономика не могла соответствовать обществу потребления, в построении которого советское руководство со времен Хрущева стало соревноваться с Западом. Из этого кризиса советское руководство выбрало самый худший из возможных выходов: продолжать повышать финансовые вливания в тяжелую промышленность, а товары народного потребления импортировать за счет нефтедолларов.  Таким образом великая индустриальная держава столкнулась с поразительным парадоксом: Советский Союз мог изготовлять высококачественное оружие и космические корабли, но с трудом производил в достаточном количестве и качестве товары народного потребления.

Принципиальная ошибка СССР заключалась в игре с империалистическими странами на их поле – пространстве общества потребления. СССР развивался по иной экономической логике, нежели империалистические страны, он не мог участвовать в экономической эксплуатации колоний и получать сверхприбыли за счет вывоза капитала и ресурсов из стран Третьего мира. Напротив, как выше было отмечено, Советский Союз финансировал дружественные режимы на периферии в обмен на политическую лояльность. Все это приводило советскую экономику к отставанию, которое сопровождалось неадекватными решениями руководства и ростом уровня потребления, который не опирался на реальный вес экономики.     

Спад темпов развития СССР во многом был обусловлен также возрастающей деградацией советского руководства. Важнейшую роль в этом процессе играла консервативная инерция, которая позволяла бюрократии продолжать пользоваться высоким статусом в обществе и материальными благами, без каких-либо резких поворотов и непредвиденных осложнений в ходе назревших реформ. Спорным является утверждение Дерлугьяна о консервативном габитусе советской номенклатуры, который обусловил такой тип поведения. Советские бюрократы, руководившие индустриализацией в 1930-х гг. и брежневская номенклатура 1970-х гг. сильно различаются между собой. В сталинский период все этажи номенклатуры платили за неэффективную работу своей головой и, на наш взгляд, значительная часть этих людей была людьми идейными, не нацеленными на узкокорыстные цели.  Приход к власти Брежнева ознаменовал для советской бюрократии лучший этап в ее истории. Она быстро старела и постепенно упускала из рук штурвал управления страной.

Одним из главных слабых мест книги Дерлугьяна является применения концепции габитуса. Данный инструментарий хорошо применим в отношении небольших коллективов и слоев, которые занимают достаточно специфическое положение в обществе. Их нельзя классифицировать как социальный класс, и для понимания мотивов деятельности таких людей нужно хорошо представлять условия их социализации в обществе. Но когда Дерлугьян пытается подменить габитусом классовое сознание у него получаются крайне спорные выводы. Одним из ярких примеров этого является тезис о том, что постсоветский правящий класс руководствовался в своих действиях целью бегства от последствий распада союзного государства. Автор пишет: «…оказавшиеся в 1989 г. под давлением груза бесчисленных проблем и внутренних протестов советские номенклатурные руководители во многом против своего желания преобразовались в капиталистов и глав независимых государств. Служило ли подобное преобразование личным и классовым интересам номенклатуры? Вероятно, не вполне так, учитывая общее ослабление их геополитических и статусных позиций в мироэкономике, отбросившее осколки бывшего СССР на периферию»[3].

В этой связи Дерлугьян говорит о проявлении инстинктивного социального знания бюрократии – габитуса. Здесь кроется основная теоретическая слабость рассматриваемой книги – абсолютизация «социального инстинкта» и замещение им осознанного классового действия. Именно поэтому Дерлугьян переоценивает общее политическое значение действий субпролетариата, который в авторском анализе полностью заслоняет пролетариат – многомиллионный класс. Дерлугьян не хочет замечать того, что значительная часть бывших или действующих рабочих участвовала в националистических движениях в 1990-е гг. Если предположить, что это было так, то концепция габитуса не может объяснить их участие в социальных конфликтах, так как «социальный инстинкт» советских рабочих был консервативным и конформистским, как об этом пишет сам автор.

С нашей точки зрения и сам автор об этом не раз упоминает. Демонтаж советской системы был реализацией планов позднесоветской бюрократии по превращению себя в буржуазию и встраиванию СССР в мировой рынок на максимально выгодных для себя условиях. Возможно, что развал союзного государства стал тем последствием, которое советская номенклатура не учла. Но это вовсе не отменяет того факта, что в конце 1980-х гг. советская номенклатура не отступала, а осознано наступала ради превращения себя в полноправную буржуазию со всеми вытекающими для страны последствиями.

Немаловажной проблемой также является то, что Дерлугьян, стараясь применить теорию Бурдьё к советскому обществу, делит его в идеологическом плане на ряд автономных зон. В каждой зоне существует свой тип габитуса и преобладает определенный тип капитала. В конечном итоге это приводит к отсутствию какой либо культурой целостности в рамках одного общества, оно оказывается раздробленным на малосвязанные с друг другом социальные слои.

Распад Советского Союза и социалистического лагеря означал для большинства постсоветских стран превращение в мировую периферию. С Советским Союзом трагически оборвалась глобальная попытка государств догоняющего развития пересмотреть устои существующей миросистемы. Постсоветские элиты предпочли договориться со странами  империалистического ядра, обеспечив себе место компрадоров на службе у ведущих империалистических стран. В этой связи Дерлугьян высказывает спорную, но достаточно интересную мысль: на сегодняшний день ключевую роль в эксплуатации и сохранении отсталости на мировой периферии играют не страны ядра, а коррумпированные элиты зависимых стран. Своей политикой они жертвует национальными интересами ради узкокорыстных целей своего класса. Ярким подтверждением данного тезиса является судьба Советского Союза, правящий костяк которого без внешнего военного вторжения предпочел почетную капитуляцию продолжению борьбы с со странами ядра. Но проблема распада СССР гораздо шире темы предательства номенклатуры, основной вопрос заключается в том, где находятся пределы развития модели догоняющего развития?

С точки зрения Дерлугьяна, данная модель достигла пределов в СССР к 1970-м гг., когда были выполнены основные задачи: создание крепкого национального государства, индустриализация, культурная революция, урбанизация основной части страны.  Для дальнейшего роста были необходимы глубокие реформы, которые бы могли привести к формированию новой модели развития Советского государства. Но советское руководство не пошло на это, что и привело к печальным результатам: «Вместо назревшей демократизации исторически происходит стагнация. Выполнившая свою функцию диктатура догоняющего развития не демонтируется и не заменяется более автономными механизмами, а просто устаревает и вырождается в своих прежних формах»[4].  

Заключение

Важнейшей заслугой Дерлугьяна является опровержение распространившихся мифов о некоей особой природе национальной культуры «кавказцев», которая обусловила ожесточенные войны 1990-х гг. Данная мифология ничего не объясняет, потому что на развалинах государств догоняющего развития воевали сербы с хорватами, босняки с сербами и другие народы. На постсоветском пространстве, кроме Кавказа, война полыхала на просторах Таджикистана, где развернулась самая настоящая гражданская война.  

Дерлугьян пытается увязать все эти конфликты с общим кризисом модели догоняющего развития, после разрушения которой на историческую сцену вышли силы, находившиеся ранее на обочине истории. Дерлугьян пишет: «Жизненная траектория Юрия Мухамедовича удивительно полно воплотила в себе взлет и падение советского проекта догоняющей модернизации»[5]. Таким образом судьба Шанибова – это миниатюрная история аграрной периферийной окраины, которой на определенный момент удалось порвать с отсталостью, но в конечно счете она снова вернулся к периферийному статусу, но безусловно на иной основе по сравнению с началом 20 века.

Книгу Дерлугьяна стоит внимательно прочитать, так как это одно из немногих исследований, возвращающих кавказскую тему из области националистической мифологии в сферу социально-экономического анализа.  

Ссылки:

1. Дерлугьян Г. «Адепт Бурдье на Кавказе: эскизы к биографии в миросистемной перспективе» — М. : Территория будущего, 2010. С. 468.

2.Там же. С.151.

3.Там же. С. 224.

4.Там же. С.490.

5.Там же. С. 11.