Для каждой войны надо вырабатывать особую линию стратегического поведения; каждая война представляет частный случай, требующий установления своей особой логики, а не приложения какого-либо шаблона, хотя бы и красного¹.

Свечин А.А.

Введение

Многочисленные публикации в военных журналах, непосредственное участие в создании Полевого устава 1929 г. и реорганизации Красного армии в течение 1920-х гг. свидетельствует о выдающихся способностях Тухачевского и об его весомой роли в повышении общей боеспособности РККА. Он был одним из немногих царских офицеров, искренне пытавшихся анализировать сложнейшие вопросы военного искусства с марксистской точки зрения. Несмотря на это, необходимо констатировать, что он вульгарно трактовал марксизм, ошибочно полагая, что будущая война, в которой будет принимать участие Советский Союз, будет отличаться каким-то особым революционным характером. В подобной абсолютизации специфики войны пролетарского государства Тухачевский был не одинок. Военная доктрина, созданная Фрунзе, расширяла границы будущей большой войны до уровня глобального гражданского конфликта, в котором на стороне СССР обязательно выступит пролетариат западноевропейских стран. Весь основной руководящий костяк РККА до конца 1930-х гг. полностью разделял данное видение. Единственной оппозицией данному подходу выступали офицеры царской армии, перешедшие после Октябрьской революции на сторону красных. Речь идет, прежде всего, о А.А.Свечине, А.И. Верховенском, А.Е. Снесареве. Эти офицеры были носителями лучших традиций этой армии, и, несмотря на «классово чуждое происхождение», сделали очень много верных предположений по характеру будущей войны. Данная часть статьи акцентирует внимание читателя на теоретическом наследии Свечина.

Александр Андреевич Свечин

Этот человек родился в 1878 г. в Екатеринославле в генеральской семье. Получил первоначальное военное образование, закончив в 1895 г. Второй кадетский корпус, а в 1897 г. Михайловское артиллерийское училище. В 1903 г. Свечин по окончанию Николаевской академии Генерального штаба был произведен в штабс-капитаны и причислен к Генеральному штабу. Но Александра Андреевича никак нельзя назвать только штабным офицером, он мог талантливо командовать как полком на поле боя, так и осуществлять работу в штабе. Боевое крещение Свечин принял на посту командира роты 22-го Восточно-Сибирского полка, на полях сражения русско-японской войны. Будучи молодым офицером, Свечин подверг глубокому анализу причины поражения русской армии в войне с Японией. По его мнению, основная причина заключалась в полной некомпетенции русского военного командования, стоявшего на точке зрения стратегии XIX века. С первых своих журнальных статей и до конца жизни Свечин полагал, что армия не может ни на секунду замереть в своем развитии, почивая на достигнутых лаврах. С Францией подобная ошибка сыграла злую шутку во второй половине XIX в., когда некритично воспринимаемая стратегия Наполеона признавалась универсальной для всех войн. Наиболее современной военной доктриной в начале XX в., по мнению Свечина, обладала немецкая армия. Но это вовсе не означало, что Россия должна слепо копировать немецкие учебники. Русская армия, с учетом достижений военной техники, может опираться на многовековую историю Российского государства. А для такой опоры – военную историю необходимо хорошо знать. Вот почему Свечин всегда настаивал на том, что история эволюции военного искусства – это неразрывная часть успешной стратегии любой современной армии.

Портрет Свечина

Голос Свечина и других прогрессивно мыслящих русских офицеров командование царской армии не услышало. Вот почему к Первой Мировой войне Россия подошла не просто материально неготовой к долгому противостоянию, но с морально устаревшей концепцией ведения войны. Среди офицерства господствовала двухэтапная концепция ведения войны: непродолжительное сражение противоборствующих армий и поход, в ходе которого его участники не ведут активных боевых действий. Как верно отмечает исследователь П.В. Акульшин, понимание войны как «перманентного процесса, требующего от всех участников постоянной деятельности, стало осознаваться в ходе Первой Мировой»². В эти годы Свечин умело командует 6 Финляндским стрелковым полком, в 1917 г. он был назначен начальником отдельной морской дивизии. Войну Свечин закончил в звании генерала-майора, получив несколько орденов и почетное Георгиевское оружие. После Октябрьской революции он временно бездействует, решаясь присоединиться к Красной армии лишь в марте 1918 г. Большевики в полной мере оценили знания и профессионализм Свечина: его назначают на ответственную должность командира Смоленского района Западной завесы. В том же году на короткий срок (с августа по ноябрь) он становится начальником Всероссийского главного штаба. Не изъявляя желания принимать участие в Гражданской войне, Свечин стремится к возобновлению прерванной академической работы. С октября 1918 г. этот человек начинает работать в Академии Генштаба, занимаясь, прежде всего, анализом опыта Первой мировой войны и изучением истории военного искусства. С декабря 1918 по май 1921 года он возглавлял Военно-историческую комиссию Генштаба по использованию опыта Первой Мировой войны.

Первая мировая война сыграла в жизни Свечина, как и всего поколения фронтовиков, огромную роль. На глазах рушились многовековые империи и «непобедимые армии», ставя острые вопросы о будущих перспективах развития военного дела. Критическое отношение этого теоретика к стратегии сокрушения, было во многом обусловлено опытом мировой войны, в ходе которой ни одной из сторон не удалось реализовать данную стратегию в полной мере. Многие оппоненты обвиняли его в апологетике «позиционного сидения» и других форм войны на истощение. Но важно проводить четкую разделительную черту между манёвренной формой ведения боя, что в первую очередь относится к тактическому и оперативному аспекту и общестратегической концепцией ведения войны, принятой на вооружении политическим руководством страны. В этой связи необходимо уточнить, что будущая война на истощение рассматривалась Свечиным именно в стратегическом аспекте. Он полагал, что война на измор является не прихотью какого-то полководца, а исторической необходимостью, обусловленной объективными фактами. Свечин как никто другой осознавал, что XX век станет временем конца ограниченных войн как способа решения политических вопросов между великими державами, им на смену приходит тотальная война, которая задействует все экономические ресурсы страны и все ее население в жесточайшем противостоянии. Именно поэтому отправной точкой для осмысления будущей войны для него становилась не Гражданская, а Первая Мировая война.

Дискуссия о Клаузевице

Часто в публицистике можно встретить мнение о том, что бывшим царским офицерам противостояли малограмотные командиры Гражданской войны, прежде всего, выходцы из 1-й Конной армии. Данное мнение очень далеко от истины. Поддерживать военную дискуссию в 1920-е гг. на столь высоком уровне могли лишь высокообразованные военные кадры, прежде всего, выходцы из царской армии, которыми были и Тухачевский и Свечин. Это их объединяло. Но еще более важные вещи их разделяли.

Дискуссия между Тухачевским и Свечиным разгорелась в конце 1920-х гг. по вопросу: «Как правильно понимать Клаузевица?». Клаузевиц возник на горизонте Красной армии неслучайно. Страна серьезно готовилась к новой мировой войне, и поэтому активнейшим образом в СССР переводились и издавались труды немецких военных теоретиков: Клаузевица, Дельбрюка, Шлиффена (серия «Библиотека командира»). Основным специалистом по Клаузевицу, переводившим его сочинения, был Свечин. В 1932 г. в серии ЖЗЛ под его авторством вышла биография выдающегося военного стратега, признанная в современной Германией одной из классических биографий Клаузевица. Переводчик рассматривал теоретическое наследие Клаузевица через терминологию, введенную в научный оборот Дельбрюком: стратегия измора и сокрушения.

Тухачевский не соглашался со Свечиным, обвиняя его в идеализации опыта позиционной Первой мировой войны. Тухачевский полагал, что совершенно некорректно выводить из книг Клаузевица две разных стратегии, напротив, характер военных действий напрямую зависит от политической цели, которую ставит перед собой воюющая сторона. В связи с этим война может вестись с ограниченной целью (захват определенной территории) или на полное уничтожение противника. Опыт Первой мировой войны, по Тухачевскому, свидетельствует как раз о том, что способ ведения войны может меняться в ходе одной кампании, и он напрямую зависит от решений политического руководства воюющих стран. Из данного тезиса Тухачевский делал вывод: СССР будет вести в будущем не конвенциональную, а революционную войну, которая приобретет наступательный маневренный характер. Он обвинял Свечина в пропаганде «упаднической военной стратегии», которая недооценивала мощь Красной армии, что приводило в свою очередь к преувеличению технической оснащенности и общей боеспособности западных армий³.

Кампания по разоблачению «реакционных идей» Свечина достигла своего пика в 1931 г. В феврале Свечин был арестован по обвинению в участии в деятельности контрреволюционной организации, т.н. дело «Весна». В апреле того же года на открытом заседании пленума секции по изучению проблем войны Ленинградского отделения Коммунистической академии при ЦИК СССР, Тухачевский выступил с отдельным докладом, посвященным критике Свечина. Оппонент говорил с трибуны: «Мы видим у него статьи озлобленного порядка и антисоветского содержания…, – и далее. – В развитии военной теории иметь правильную вооруженность марксистско-ленинским методом является основной задачей, и в свете этой задачи очищение нашей военной мысли от всякого свечинского наноса является вопросом первостепенной и первоочередной важности»⁴. Но Свечин недолго просидел в тюрьме: в феврале 1932 г. его освобождают и назначают на работу в Разведывательном управлении Генерального штаба. Некоторые историки высказывают предположение, что его освобождение связанно с обострением отношений СССР и Японии, вследствие чего стал востребованным опыт и знания выдающихся людей эпохи.

Фото Тухачевского

Тюрьма не сломила моральный дух ученого и офицера. Он пытался в своей работе творчески развивать интеллектуальную традицию, связанную с именем Клаузевица. Для него война представляла собой крайне многоплановую область человеческой деятельности, которая включает в себя, наряду с военным фронтом, фронт политической и экономической борьбы. Такой системный взгляд на войну предполагал, что цель военной кампании должна определяться не только волей политического руководства, но в главном – объективным и комплексным учетом экономического, политического, военного потенциала страны и ее места на международной арене. В связи чем, столкновение великих держав в XX веке неизбежно приведет к растягиванию войны на несколько лет. Рост производительных сил революционным образом повилял на развитие военного искусства, и поэтому, Свечин полагал, что стратегия сокрушения – это часть военного дела раннебуржуазных стран, в период развитого капитализма – преобладающей формы войны становится борьба на измор.

Все великие державы перед началом Первой мировой войны полагали, что война затянется максимум на несколько месяцев, и за этот период четко определится победитель. Такие расчеты строились на основе стратегии сокрушения, которая по мысли европейских военных стратегов, позволит одним или серией мощных ударов принудить противника к подписанию мира. Многие европейские политики также полагали, что столь разорительная война не может продлиться продолжительный период. Действительность оказалась совершенно иной: война растянулась на целых четыре года, в ходе которых каждый участник подвергся тяжелому социально-экономическому истощению. Обобщив итоги Первой Мировой войны, Свечин пришел к выводу о необходимости теоретического обоснования стратегии измора, которая была крайне непопулярна у многих поколений европейских военных писателей.

Противоречия между измором и сокрушением выходят далеко за рамки простой альтернативы: наступление или оборона. Вопрос состоит в том, куда воюющее государство направит свои основные силы и в какой мере ?⁵ Стратегия сокрушения нацелена с помощью одной или серии операций уничтожить противника. В этой связи, Свечин писал о том, что данная стратегия в конечном итоге упирается в успешность основной военной операции. Ее провал означает и крах всего стратегического плана, чему подтверждением являлся провал плана Шлиффена в Первой Мировой в связи с остановкой немецкого наступления на Марне. Одна операция затмевает собой основную цель войны. Оперативный аспект берет верх над стратегическим. Для Свечина стратегия измора не означает пассивного ожидания, напротив, современная война - многогранный процесс, включающий в себя военное, экономическое, политическое, культурное противостояние. Отсутствие активных боевых действий может сопровождаться активным наступлением на политическом или экономическом фронте. В то время как стратегия сокрушения линейна, стратегия измора имеет многовекторный характер – серия ударов на разных участках глобального фронта войны в целях общей победы. «Стратегия сокрушения едина, и допускает каждый раз лишь одно правильное решение. А в стратегии измора напряжение борьбы на вооруженном фронте может быть различным и, соответственно каждой ступени напряжения, имеется свое правильное решение»⁶, - пишет Свечин. Это форма реализации материального превосходства одного государства над другим, когда отсутствует возможность закончить войну одним решительным ударом. Именно поэтому противостояние протекает не в форме обмена сокрушительными ударами, а в форме соревнования по скорости подготовки материальных предпосылок для такого удара.

Также стоит отметить роль резерва. По мнению Свечина, в рамках стратегии сокрушения речь может идти только об оперативном резерве, так как весь военный кругозор ограничивается рамками одной генеральной операции. В войне на измор первоочередную роль играют стратегические резервы, так перспектива военного стратега крайне углубляется во времени и включает в себя все этапы ведения войны⁷. Свечин писал: «Сама стратегия измора вовсе не означает вялого ведения войны, пассивного ожидания развала неприятельского базиса. Она видит, прежде всего, невозможность достигнуть одним броском конечной цели и расчленяет путь к ней на несколько самостоятельных этапов. Достижение каждого этапа должно означать известный выигрыш наш в мощи над противником. Уничтожение неприятельских вооруженных сил, не являясь единственным средством, представляется и для стратегии измора весьма желательным, и такие предприятия, как Танненберг и Капоретто, прекрасно укладываются в ее рамки»⁸.

Наступление РККА

Многие советские политики и полководцы в начале 1930-х гг. не верили в затяжную войну, связывая ее краткосрочность с неизбежным развалом тыла и нарастающей революцией в буржуазных странах. Сталин в Отчетном докладе XVII съезду партии в 1934 г. говорил : «Едва ли можно сомневаться, что эта война будет самой опасной для буржуазии войной. Она будет самой опасной не только потому, что народы СССР будут драться на смерть за завоевания революции. Она будет самой опасной для буржуазии ещё потому, что война будет происходить не только на фронтах, но и в тылу у противника. Буржуазия может не сомневаться, что многочисленные друзья рабочего класса СССР в Европе и Азии постараются ударить в тыл своим угнетателям, которые затеяли преступную войну против отечества рабочего класса всех стран. И пусть не пеняют на нас господа буржуа, если они на другой день после такой войны не досчитаются некоторых близких им правительств, ныне благополучно царствующих «милостью божией»⁹.

В связи с этим Свечин задавал справедливый вопрос : «Но можно ли готовить армию лишь к безудержному наступлению, возможному лишь в обстановке восстания всего населения в тылу врага, как это было в борьбе с Колчаком ?»¹⁰. Советское руководство не смогло себе честно признаться в том, что приход нацистов к власти в Германии означал для европейских левых сокрушительное поражение. Ставка на развал тыла также не учитывала способности фашистских режимов проводить очень эффективную пропагандистку кампанию, сплачивающую нацию в «корпоративном единстве». Свечин крайне резко выступал против оптимистических расчетов многих командующих РККА: «Сильное в классовом отношении и значительное государство едва ли может быть опрокинуто приемами сокрушения без длительной подготовки путем измора»¹¹. В связи со всем вышесказанным на политическое руководство страны ложится огромная ответственность в определении политических целей в будущей войне и стратегии ее достижения.

Другой важной заслугой Свечина было защита идеи необходимости создания «интегрального полководца». Современный уровень вооруженной борьбы требует максимальной концентрации политической, военной и экономической власти в одном лице, или что чаще встречается, в одном централизованном органе управления. Это позволяет наиболее эффективным образом и с меньшими проволочками использовать все ресурсы государства для решения военных задач¹². В годы Великой Отечественной войны данная идея была успешна реализована в виде создания Государственного Комитета Обороны во главе со Сталиным.

Важное место Свечин также отводил промышленному производству и мобилизации в разгар самой войны. Первая Мировая война продемонстрировали, что ведущие европейские страны оказались способны за считанные месяцы к созданию мощного военизированного производства, осуществляющего перманентную мобилизацию. По мнению Свечина, исход войны будет зависеть от того, какая из стран сможет обеспечить в течение всего противостояния проведение перманентной мобилизации. Традиционно мобилизацию рассматривали как ряд подготовительных мер, предшествующих войне. Свечин же дополнял традиционное значение новым смыслом и выступал за планомерное наращивание военного производства и новых воинских соединений в ходе самой военной кампании¹³. В связи с тем, что мобилизационный потенциал великих держав в Первую мировую войну оказался огромен, они были способны восстанавливать те ощутимые потери в живой силе и технике, которые претерпели в первый год противостояния. Опираясь на данные выводы, Свечин скептически смотрел на возможность применения стратегии сокрушения в будущей большой войне, но полностью не исключал такой возможности.

Военные стратеги РККА, отталкиваясь от политического вектора развития Советского Союза, готовили Красную армию к наступательной войне против объединенного фронта империалистических стран. Для них Рубиконом противостояния становился вопрос о классовой несовместимости двух миров – буржуазного и социалистического. Они явно недооценивали возможность столкновения между разными буржуазными странами, ведущими борьбу за ресурсы и сферы влияния в Европе. В этом смысле, советская военная наука в 1930-е гг. рассматривала будущую Вторую мировую войну в своем роде как отрицание Первой мировой. На место конвенциональной империалистической войны должна была прийти революционно-классовая, в результате которой в Западной Европе будет установлен социалистический строй. То есть новая война как бы продолжала Гражданскую, но в гораздо больших масштабах. Начальник кафедры армейских операций Военной академии Генерального штаба Г.С. Иссерсон в своей книге «Эволюция оперативного искусства» писал: «Весь смысл классовой борьбы превращает для нас прогрессивную войну в стратегическое наступление на всякого нападающего на нас врага и сокрушение его громовыми, уничтожающими ударами. Наша будущая война, являющаяся продолжением гражданской войны 1918-1921 гг. на новом этапе ее развития, может поэтому исходить только из основ стратегии наступления и сокрушения»¹⁴.

Агитационный плакат СССР

Свечин резко выступал против таких взглядов, полагая, что будущую мировую войну нужно рассматривать в широком контексте исторической эволюции военного дела со времен наполеоновских походов ко времени Мольтке старшего и Первой Мировой войны. Он писал: «Чистым кустарничеством было бы, если бы мы попытались разрешить теоретические задачи, лежащие на современном поколении военных работников, самым тщательным и внимательным анализом гражданской войны. Гражданская война в такой же мере не полно характеризует переживаемую нами эпоху в военном отношении, как, положим, самый широкий локаут, самая грандиозная стачка характеризует ее в экономическом отношении. Гражданская война охватывает всего лишь часть подлежащих нашему исследованию явлений. И точно также мы едва ли уйдем сколько-нибудь далеко, противопоставляя тезе – мировой войне, антитезу – войну гражданскую. Надо возвыситься до синтеза, который мы найдем только в военном искусстве эпохи империализма»¹⁵.

В действительности Вторая мировая война представляла собой комбинированный тип конфликта, в структуре которого война содержалась в двух формах: империалистической и революционно-классовой. До 1941 г. Вторая Мировая война протекала по принципам конвенциональной войны между империалистическими странами, после вступления в войну Советского Союза характер войны усложнился, в связи с тем, что в нем были представлены уже три социально-экономических уклада: модель «свободного рынка» (США, Великобритания), «рыночная автаркия» (Германия, Италия), «сталинский социализм» (СССР). В связи со всем вышесказанным, можно утверждать, что Вторая Мировая война переросла классический империалистический формат Первой мировой, но не приобрела окончательно революционно-классовый характер. К сожалению, ведущие советские политики и стратеги не были готовы к такому «усложнению», стараясь всё рассматривать в упрощенном виде как столкновение СССР с «единым империалистическим лагерем».

Важно понимать, что советские военные не были полностью свободны в выстраивании своих военно-стратегических планах, они находились в жестких политических рамках. Основополагающее противоречие внешней политики СССР 1930-х гг. заключалось в том, что Советский Союз был напрямую заинтересован в сломе Версальской системы. Её можно было разрушить только двумя путями: серией пролетарских революций или большой войной в Европе. С приходом нацистов к власти в Германии и крушением Испанской республики окончательно угас революционный вектор, данный Европе непосредственно Великим Октябрем. Для советского руководства стало очевидным, что дамоклов меч приближающейся войны повис над Европой. СССР находился в противоречивом положении, т.к. он был заинтересован в начале войны, что позволило бы пересмотреть границы, установленные Версалем, но вместе с тем советское руководство опасалось того, что Великобритании и Франции удастся натравить Германию на СССР. Это бы обессилило обе страны и обеспечило победу странам-охранителям Версальской системы. Противоречивость советской внешней политики напрямую повлияла на сущность военной доктрины Красной армии: установка на создание армии-наступления в духе стратегии сокрушения сталкивалась с реалиями европейской политики, в ходе которой СССР не хотел нападать первым, стремясь максимально оттянуть для себя начало войны. Это привело к стратегической ошибке: отражение агрессии рассматривалась в качестве промежуточной, второстепенной задачи, а не как очень сложный, самостоятельный этап военной кампании.

Агитационный плакат СССР

Свечин очень точно писал: «В сознании Красной армии решительно нет требуемого соответствия в оценке значения обороны и наступления. Если приходится обороняться, дело признается плохим. Помыслы, энергия, инициатива, внимание – все уходит на наступление и его подготовку. Традиции гражданской и смешиваемый с ними ее опыт толкают к презрению к обороне. Не надо, чтобы первые недели будущей войны принесли начальников и войска жесткое разочарование. Армия будет подготовлена к войне, если она будет уметь обороняться, а для этого нужен перелом в литературе, уставах, занятиях и особенно в маневрах»¹⁶. К мыслям Свечина, озвученным еще в 1926 г., политическое и военное руководство СССР не прислушалось. В полевом уставе РККА 1939 г. было записано: «2. Войну мы будем вести наступательно, с самой решительной целью полного разгрома противника на его же территории»¹⁷. В параграфе 10 говорилось: «Наступательный бой есть основной вид действий РККА. Противник должен быть смело и стремительно атакован всюду, где он будет обнаружен»¹⁸.

Ответственность за вышеуказанную ошибку несет, в первую очередь, политическое руководство Советского Союза, которое не смогло правильно соотнести тактические и стратегические цели своей внешней политики с военной доктриной Красной армии. Результат любой военной кампании Свечин ставил в зависимость от ответа на двойной вопрос: Насколько стратегия правильно отражает политические задачи государства? И насколько политики правильно учитывают те материальные факторы, которые лежат в основе военной стратегии?

Здесь стоит привести один интересный факт. В 1946 г. советский военный историк Е.А. Разин написал письмо Сталину. В своем письме Разин выступил против негативной переоценки место Клаузевица в истории военного искусства, которое получило развитие в статье Мещерякова «Клаузевиц и немецкая военная идеология», опубликованной в журнале «Военная мысль». Мещеряков писал о том, что Клаузевиц стоит ниже военно-теоретической мысли своего времени, вследствие чего он не понял сущности и природы войны. Данная ревизия традиционного отношения марксистов к наследию Клаузевица, установленного Лениным и Энгельсом, не было личной инициативой отдельного автора, а стало следствием националистического уклона советского руководства в послевоенный период. Разин выступил резко против очернения Клаузевица и просил Сталина разъяснить этот вопрос.

Ответ Сталина же оказался очень содержательным и интересным. Сталин писал о том, что Ленин читал Клаузевица, прежде всего, как политик и не вникал в специальные военные вопросы. Клаузевиц хорошо для своего времени отметил связь политики и войны, но, не смотря на это, наследники Ленина должны «раскритиковать» не только Клаузевица, но и «Мольтке, Шлиффена, Людендорфа, Кейтеля и других носителей военной идеологии в Германии»¹⁹. Сталин считал, что нужно покончить с «незаслуженным уважением» к немецкой военной школе. Что касается Клаузевица, то он безвозвратно устарел и сегодня смешно брать у него уроки²⁰.

Сама постановка Сталиным в один ряд Клаузевица, Людендорфа и Кейтеля, на наш взгляд, совершенно некорректна, учитывая всю противоположность военного и политического наследия вышеназванных деятелей. Но что более поражает в письме Сталина, так это его концовка. Сталин упрекает Разина за отсутствие в его тезисах раздела, посвященного контрнаступлению. По его мнению, «контрнаступление является очень интересным видом наступления»²¹. В подтверждение своих слов он приводит исторические примеры: действия парфян против Красса и Отечественная война 1812 г. Кто читал главный труд Клаузевица «О войне», тот прекрасно знает какое значение Клаузевиц отводил активной обороне. Активную оборону, в ходе которой противник теряет наступательный потенциал и силы для отражения контрудара, Клаузевиц считал сильнейшей формой ведения войны. Сталин в своем письме формально отвергая наследие Клаузевица, фактически становится на его точку зрения. Сложно сказать, делал ли он это сознательно или нет. Но одной из сильных сторон Сталина как политика было умение хорошо усваивать и выдвигать чужие идет от своего имени. Маловероятно, что он был плохо знаком с книгами Клаузевица, скорее всего здесь можно говорить об очередном политическом маневре с его стороны.

В 1990-е гг. началось переиздание многих трудов Свечина. Появилось множество публицистических и научных публикаций, в которых происходила радикальная переоценка позиций господствовавшей ранее советской историографии. Свечин противопоставлялся Тухачевскому и другим советским военным, отстаивающим эффективность для Советского Союза использования стратегии сокрушения. Данная переоценка привела к ошибочному выводу: Свечин во всех своих прогнозах оказался прав, а его оппоненты, соответственно, нет. Но история не представляет собой чистого тетрадного листа, в которой записи делаются только черными чернилами. В истории крайне мало чего-то однозначного и категоричного. А без понимания всей противоречивости исторического процесса мы никогда ни достигнем научной истины.

Историческая действительность была куда сложнее каких-либо пропагандистских и публицистических штампов: в стратегической оценке будущей войны Свечин оказался полностью прав. Действительно, Вторая Мировая война приняла затяжной характер, в ходе которой стратегия измора победила стратегию сокрушения (немецкий «блицкриг»). Но Свечин полагал, что стратегия сокрушения может применяться, в первую очередь, в отношении небольших государств, не располагающих серьезной армией и тылом. Большие государства, при отсутствии политического разложения, смогут выдержать сокрушительный натиск противника с помощью перманентной мобилизации, чему примером была Первая Мировая война. Свечин в полной мере не учитывал то революционное значение, которое приобретет техника в будущей войне и в первую очередь это касалось танков. Он полагал, что решающее значение будет играть пехота и в связи с этим призывал обратить внимание на развитие средств ближнего боя. Он писал: «Буржуазные государства стоят перед альтернативой — или вовсе отказаться от ставки на бой и остаться у разбитого корыта артиллерийского тарана, или организовать отборную пехоту, обреченную, однако, на быстрое вырождение, на разжижение ее такими пополнениями, которые будут в лучшем случае способны рвать, а не сражаться. Война для них складывается под угрозой срыва возможности успешного ближнего боя: существует для них только два возможных метода борьбы с этим срывом — моторизация, которая может оказать содействие ускорению хода событий и позволит закончить войну прежде, чем пехота вовсе развалится, и танки — эрзац пехоты, умеющей наступать с боем. Не случайно танки сделали свою карьеру в конце мировой войны, в обстановке вырождения и разложения пехоты. Но, по существу, возможности влияния на войну моторизации и танкизации ограниченны, в особенности в условиях востока Европы и при широком распространении в пехоте батальонных орудий, крупнокалиберных пулеметов, минометов, специальных фугасов и прочих противотанковых средств»²². И далее: «Государство, которое имеет шансы вступить с успехом в борьбу за качество пехоты и может рассчитывать связать интересы масс с достижением победы, сделало бы чрезвычайную оплошность, если бы не стало на этот путь с первых шагов войны. Немногие теперешние буржуазные государства способны в короткое время перенести потерю 350 тыс. бойцов, которая сгубила Австрию. Надо только при этом досмотреть, чтобы своя собственная пехота не так потерпела бы в качестве, как это произошло с русской пехотой к весне 1915 года»²³.

Свечин писал: «Для успеха сокрушения нужны сотни тысяч пленных, поголовное уничтожение целых армий, захват тысяч пушек, складов, обозов. Только такие успехи могут предотвратить полное неравенство при конечном расчете»²⁴. Разгром вермахтом Польши и Франции за считанные недели продемонстрировал эффективность операций на сокрушение, если они осуществляются с помощью скоординированного действия всех родов войск и внезапного удара. Но тем не менее столь, крупные победы не позволили Германии выиграть войну. Вот почему необходимо рассматривать вклад в развитие военного искусства советских военных в разных аспектах. Свечин сделал вклад в стратегию, а Тухачевский и Триандофиллов в оперативное искусство. Вторая Мировая война доказала эффективность теории глубокого боя.

Фото Свечина в заключении

К сожалению, такое условное примирение разных позиций мы можем сделать лишь постфактум. Как было показано выше в конце 1920-х гг. и начале 1930-х гг. между «измористами» и «сокрушителями» шла непримиримая борьба, победу в которой одержали сторонники Тухачевского. Несмотря на это, судьбы Свечина и Тухачевского сложились одинаково трагично : Тухачевского по ложному обвинению расстреляли в 1937 г., а Свечина в 1938 г. После своей гибели эти люди не ушли в не бытие, они оставили творческое наследие, которое помогло нашему народу одержать победу в Великой Отечественной войне.