Содержание

1. Социальные функции советского предприятия в период 1917-1965 гг.
2. Реализация косыгинской реформы
3. Фонды экономического стимулирования
4. Усиление промышленного патернализма
5. О росте потребительских настроений в советском обществе
6. Межведомственная борьба
7. Развал Союза
8. Рабочие в постсоветской России
9. Почему так произошло?
10. Ошибки руководства
11. Заключение

«…величайшим искажением основных начал Советской власти и полным отказом от социализма является всякое, прямое или косвенное, узаконение собственности рабочих отдельной фабрики или отдельной профессии на их особое производство, или их права ослаблять или тормозить распоряжения общегосударственной власти»^[1].

В.И. Ленин

«В условиях роста концентрации производства, расширения производственных связей существующие рамки хозяйственной самостоятельности стали тесными для современных социалистических предприятий и сдерживают их возможности повышения производительности труда и эффективности производства. Расширение хозяйственной самостоятельности предприятий, рост политической сознательности и активности рабочего класса открывают возможность более широкого участия коллективов под руководством партийных организаций в управлении производством»^[2].

А.Н. Косыгин

«Каждый трудовой коллектив должен отвечать за результаты своей деятельности, получив в законодательном порядке полную хозяйственную самостоятельность. Трудовые коллективы должны иметь право распоряжаться результатами своего труда, для чего ему необходимо делегировать право собственника в лице СТК до проведения приватизации»^[3].

Из обращения Союза трудовых коллективов к трудовым коллективам суверенных республик [1991, 19 октября, Москва]

О косыгинской реформе уже не один год ведется большая дискуссия среди ученых и публицистов: была ли реформа поворотной точкой, после которой начался неизбежный крах СССР, или это была последняя возможность спасти плановую экономику? Я не беру на себя задачи обобщения результатов этих споров^[4], цель моей статьи состоит в анализе реформы лишь в одной ее плоскости — влияние на рабочий класс СССР. При этом мне, безусловно, придется коснуться и сути реформы. Прежде чем перейти к подробному разбору преобразований середины 1960-х гг., представляется важным начать с исторического введения, касающегося социальной роли советского предприятия.

Социальные функции советского предприятия в период 1917-1965 гг.

С момента своего возникновения структура советского социума приобрела своеобразный вид, основывающийся на противостоянии буржуазному миру. Если во всех классово-антагонистических формациях основной экономической ячейкой общества выступала семья^[5], то в Советском Союзе дело обстояло несколько иначе. Стремясь выстроить общество на принципах коллективизма, советские руководители не раз говорили, что именно трудовой коллектив должен был стать основной социальной ячейкой социализма^[6]. И это был не просто очередной громкий лозунг, а реальность. Ставка на развитие заводского коллективизма должна была сыграть важную роль в создании ассоциации свободных производителей. В связи с этим закономерно, что в Советском Союзе промышленное предприятие было не только субъектом экономики, оно играло важную социальную роль. Завод выполнял широкий спектр непроизводственных функций: строительство детских садов, больниц, пионерских лагерей, жилья, магазинов, столовых, домов культуры и отдыха, туристических баз, создание библиотек, подсобных хозяйств, проведение спортивных мероприятий, детских утренников, распределение путевок в санатории и т.д.^[7]. В советские годы на предприятиях продолжали действовать кассы взаимопомощи. Они были организованы при заводском комитете профсоюза и выдавали рабочим краткосрочные и долгосрочные беспроцентные ссуды на покупку потребительских товаров.

Пожалуй, самое важное место в социальной инфраструктуре советского предприятия занимало жилье. Исторические корни ведомственного жилья уходят в XIX век. Строительство фабрикантами жилья для рабочих не являлось исключительно российской практикой, а было широко распространено в сельской местности европейских стран. Например, в Великобритании в деревнях вблизи залежей полезных ископаемых (железная руда, угольные копи) фабриканты строили коттеджи для своих работников. Фабриканту было выгодно сокращать путь рабочего от дома к предприятию и поддерживать дисциплину с помощью предоставления или отъема жилья. В 1901 г. 21% всех шахтеров севера Рурской области Германии проживало в жилье, построенном администрацией рудников. В Руре начала XX века активное строительство жилья было, прежде всего, обусловлено стремлением предпринимателей снизить текучесть рабочих на шахтах, которая усилилась в то время^[8].

Важно также упомянуть, что в деревне у фабрикантов как владельцев жилья не было конкурентов, и рабочих вынуждали платить двойную цену за жалкие лачуги. Неслучайно Энгельс писал о том, что система коттеджей превращала рабочих в рабов^[9]. В дальнейшем деревенские коттеджи разрастались в небольшие промышленные города. В крупных промышленных центрах большинство рабочих проживало в доходных домах и ночлежках, которые чаще всего не принадлежали фабрикантам.

В России на начальном этапе индустриализации ситуация с жильем была сходной. В конце 1890-х гг. 2/5 промышленных рабочих Российской империи проживало в рабочих казармах от предприятия, 3/5 снимало жилье у частных домовладельцев. К 1917 г. во всех районах России подавляющее большинство рабочих — от 70% — проживало на съемных квартирах^[10]. Таким образом, очевидна тенденция ухода дореволюционных предприятий от предоставления жилья рабочим, что сближало российскую промышленность с европейской.

После Октябрьской революции ситуация с жильем медленно стала меняться в другом направлении. Еще с 1920-х гг. заводы стали брать на себя часть функций социального обеспечения своих работников. Во многом это было связно с тем, что в результате экономической разрухи, вызванной Гражданской войной, государственная система продовольственного снабжения городов испытывала серьезные трудности. В данной ситуации вполне логично, что предприятия оказались заинтересованы в улучшении снабжения собственных работников. Логика руководства заводов была проста: если рабочий накормлен и имеет крышу над головой, он может принести больше пользы родному заводу, нежели полуголодный работяга.

В начале 1920-х гг. на баланс многих предприятий переводятся дома-коммуны. Согласно постановлению СНК РСФСР, правом проживания в таких домах обладают только работники предприятия^[11]. Ведомственное жилье распределялось только местными органами ВСНХ и администрацией предприятия. Несмотря на стремление заводов сохранить жилье именно за своими работниками, им это удавалось с большим трудом — в 1923 г. половина рабочих, проживающих в домах-коммунах, числилась на других предприятиях^[12]. Для того чтобы освободить жилье для нуждающихся рабочих, к концу 1920-х гг. политика в отношении людей, живущих незаконно в ведомственных домах, становится жестче. В постановлении ЦИК и СНК СССР «О жилищной политике» подтверждалось право руководство заводов и фабрик выселять из ведомственного жилого фонда лиц, утративших связь с предприятием^[13].

Советские предприятия были важными центрами, распределяющими потребительские товары. В начале 1930-х гг. в рамках системы потребительской кооперации начинают действовать закрытые рабочие кооперативы (ЗРК), через которые рабочие получали продукты по карточкам. В целом ЗРК показали низкую эффективность, так как с их созданием участились случаи коррупции и спекуляции продукцией^[14]. Для борьбы с этими явлениями было решено перевести продовольственное снабжение рабочих в подчинение администрации предприятия^[15]. В 1932 г. на всех крупных заводах созданы Отделы рабочего снабжения (ОРС). Они были органами государственной розничной торговли, обеспечивающими рабочих необходимыми товарами. Но на деле ОРСы не просто распределяли продукцию среди рабочих, а занимались организацией ее подсобного производства. Так например, на московском заводе «Серп и молот» ОРСом в начале 1930-х гг. в заводских мастерских был организован пошив обуви, одежды и нижнего белья^[16].

Закрытый рабочий кооператив в Рабочем поселке, Пермь. 1932 год.

Многие предприятия имели заводские совхозы, в которых производились овощи и мясо-молочные продукты. Так, например, флагман электрической промышленности СССР «Электрозавод» в 1931 г. получил в аренду 29 га земли под огороды для работников от Моссовета^[17]. В те же годы московскому заводу «Серп и молот» были переданы овощной трест и продовольственная база^[18]. Продовольственная база Кировского завода в 1932 г. включала в себя кролиководческий коопхоз, совхоз «Пролетарский труд» с 3762 гектарами земли, рыболовецкие артели на Финском заливе и на Чудском озере, подшефный совхоз «Красный фронтовик» в Опочецком районе^[19].

Снабжение рабочих продовольственными товарами давало руководству предприятий дополнительные рычаги для контроля над трудовым коллективом, но исследователи С. Журавлев и М. Мухин отметили: «…ликвидация в середине 1930-х гг. карточной системы, последующее неминуемое в условиях открытой торговли уменьшение зависимости работников от заводской системы распределения и дополнительного снабжения нарушило сложившийся баланс «взаимных интересов», выбило из рук государства и заводской администрации мощный рычаг экономического воздействия на рабочих»^[20].

Годы индустриализации в Советском Союзе характеризовались большой текучестью рабочей силы. Миллионы крестьян, приехавшие в город, сменяют одно предприятие за другим в поисках лучшего места. В своей речи на совещании хозяйственников 23 июня 1931 г. Сталин отметил текучесть рабочей силы в качестве одного из главных факторов, дестабилизирующих производство: «Раньше, в период восстановления промышленности, когда техническое оборудование было у нас несложное, а масштабы производства невелики, – можно было кое-как “терпеть” так называемую текучесть рабочей силы. Теперь – другое дело. Теперь обстановка изменилась в корне. Теперь, в период развернутой реконструкции, когда масштабы производства стали гигантскими, а техническое оборудование до крайности сложным, – текучесть рабочей силы превратилась в бич производства, дезорганизующий наши предприятия. “Терпеть” теперь текучесть рабочей силы – значит разложить нашу промышленность, уничтожить возможность выполнения производственных планов, подорвать возможность улучшения качества продукции»^[21].

Многие из крестьян, устраиваясь на заводы в города, не порывали окончательно своих связей с деревней. Вчерашние крестьяне воспроизводили многолетний опыт отходничества, работая несколько месяцев в городе, после чего возвращались в деревню на уборочные работы. По официальной статистике количество отходников в 1928/29 г. составило 4 млн. 283 тыс. человек, из которых 403 тыс. занималось сельскохозяйственными промыслами^[22].

Само слово «пролетариат» нельзя трактовать сугубо формально, предполагая, что все русские рабочие жили исключительно за счет продажи своей рабочей силы. В 1918 г. в среднем 31,3% всех рабочих РСФСР имели землю, у горнозаводских рабочих этот показатель достигал 44,4 %, а в Петербурге был наоборот самый низкий показатель 17,2 %^[23]. Спустя десятилетие Советской власти рабочие не спешили избавляться от земельных наделов. По оценке советского историка А.Г. Рашина, в 1928 г. 25% фабрично-заводских рабочих СССР имели землю в сельскохозяйственном пользовании^[24]. Деревня для многих рабочих оставалась тыловой базой, позволявшей им в случае ухудшения условий жизни и работы в городе вернуться в село. Естественно, это не способствовало созданию крепких трудовых коллективов на промышленных предприятиях. Перед администрацией остро вставали вопросы: как закрепить работника на предприятии и стимулировать его к качественному труду?

Для борьбы с «летунами» руководство многих заводов вырабатывает ряд инициатив для закрепления работников на предприятии, и важнейшую роль в этом деле сыграло предоставление жилья. В процитированной выше речи Сталина содержалось прямое указание на необходимость улучшения снабжения и жилищных условий рабочих для закрепления их на предприятии^[25]. Особую ставку Сталин предлагал делать на группу наиболее квалифицированных рабочих, которым необходимо поднять уровень зарплаты и выдвинуть вверх на руководящие должности: «…ведущие группы рабочих, составляют основное звено производства. Закрепить их за предприятием, за цехом – значит закрепить весь состав рабочих, подорвать в корне текучесть рабочей силы»^[26].

Советский плакат 1930-х гг.

Основа жилищной политики перед началом индустриализации была изложена в постановлении ЦИК и СНК СССР от 4 января 1928 г. В этом документе закреплялось приоритетное право местных Советов возводить жилье для рабочих в крупных городах. В тех же районах, где у Советов нет больших средств для осуществления жилищного строительства, возведением жилья занимаются местные фабрики и заводы, предприятия транспорта^[27].

В годы первых пятилеток предприятия занимались активным строительством жилья для рабочих. Строились в основном бараки и общежития, но к концу 1930-х гг. увеличилась доля благоустроенного жилья с основными коммуникациями (электричество, водопровод, канализация, центральное отопление). Получить подобное жилье могли особо отличившиеся работники, например, стахановцы или основные руководящие кадры предприятия: директор, главный инженер. Места в бараках и общежитиях распределялись прежде всего среди самых социально незащищенных слоев рабочих: живущих в подвалах и землянках; не имеющих постоянной жилой площади; нуждающихся в замене жилья по рекомендации врача. Жилье строилось не только на средства предприятия, но и преимущественно через государственные капиталовложения. Из секретной справки ЦСУ на имя первого заместителя председателя Совета министров СССР Кагановича Л.М. нам известно соотношение ведомственного и муниципального жилья в 1940 г. На этот год весь обобществленный городской жилищный фонд составлял 167,2 млн. м², из них различным ведомствам принадлежало 75,1 млн. м², а местным Советам — 92,1 млн м²^[28]. Причем это соотношение резко дифференцировано по городам: в крупных административных центрах (Москва, Ленинград, Киев, Ростов-на-Дону) преобладает жилье местных Советов, а в новых индустриальных городах (Сталинград, Молотов, Магнитогорск, Свердловск, Челябинск) львиная доля жилья находится в распоряжении местных предприятий.

Когда предприятие остро нуждалось в финансах для расширения жилищного строительства, государство предоставляло ему ссуды на льготных условиях. Так в 1932 г. через госбанк предприятие «Электрозавод» получило льготную ссуду в 500 тыс. рублей для строительства рабочего поселка в Измайлово. В 1928 г. жилой фонд завода составлял 13,4 тыс. м², через десять лет в 1938 эта цифра увеличилась до 27 тыс. м² без учета бараков. Всего в ведомственном жилье в 1938 г. проживало 6 846 рабочих завода вместе с семьями^[29]. Учитывая общую численность работников на 1938 год (около 18 тыс. человек), в заводском жилье проживало менее 1/3 всех занятых на предприятии. Остроту жилищной проблемы, которая стояла перед предприятиями, ярко иллюстрирует эпизод, произошедший с председателем Госплана Н.А. Вознесенским. В 1938 г. он приехал в город Ефремов Тульской области, где располагался новейший по тому времени завод синтетического каучука. Гуляя по городу, Вознесенский обнаружил улицу, где рабочие этого же завода жили в землянках мазанках, которые скорее напоминали «жилые коровники», а не человеческие жилища^[30].

В 1930-е гг. жилье становится важнейшим инструментом привлечения и удержания рабочих на заводе. В начале 1930-х гг. выходят постановления ЦИК РСФСР, которые четко закрепляли право предприятий выселять работников из ведомственного жилья за прогулы, нарушение трудовой дисциплины, уголовные преступления. И администрация не была обязана искать для уволенного альтернативное жилье. Она могла осуществить выселение в любое время года по истечении 15 дневного срока добровольного выселения^[31].

Важно отметить, что еще до косыгинской реформы предприятие могло оставлять себе часть прибыли. В период 1923-1936 гг. на советских предприятиях существовал фонд улучшения быта рабочих и служащих. В этот фонд направлялось 9-11% от чистой прибыли предприятия^[32]. В декрете СНК РСФСР от 26 мая 1925 г. было зафиксировано, что не менее 75% средств из данного фонда должно направляться на строительство жилья для рабочих^[33]. Остальные средства направлялись на строительство больниц, домов отдыха, бань, школ, библиотек и т.д.^[34]. Из фонда предприятия могли выдаваться долгосрочные льготные ссуды жилищно-строительным кооперативным товариществам, образованным из работников предприятия. В народе дома для рабочих, построенные на деньги предприятий в 1920-е гг., стали называться «фубрами» (от аббревиатуры ФУБР — фонд улучшения быта рабочих). Как правило, это были двух-трехэтажные кирпичные дома, выстроенные в конструктивистском стиле.

«Фубры» в Ногинске (Московская область)

В 1931 г. постановление СТО определяло, что тресты должны были оставлять предприятиям часть их прибыли, предусмотренную промфинпланом. При этом 50% от сверхприбыли предприятия могли использовать на улучшение быта рабочих и на индивидуальное премирование^[35]. В 1936 г. создан фонд директора, который мог тратиться на строительство жилья, клубов, столовых для рабочих, индивидуальное премирование, на дополнительные капитальные работы и т.д. В первом случае утверждалась четкая граница в 4% от полученной предприятием чистой прибыли в пределах утвержденного плана; 50% от сверхплановой прибыли^[36]. В случае, если работа предприятия по плану не предусматривала прибыли, фонд директора пополнялся на 3% от экономии, полученной предприятием от заданного ему по плану снижения себестоимости, и дополнительно 50% от сверхпланового снижения себестоимости^[37]. В общей сумме фонд директора не мог превышать 5% от фонда заработной платы. Так, например, в 1928 г. на московском «Электрозаводе» выплаты из прибыли в социальный фонд предприятия составили 507 тыс. рублей (в среднем на одного работника приходилось 113-114 рублей, что было чуть больше среднемесячной зарплаты рабочего). Через пять лет отчисления в социальные фонды выросли до 8 688 тыс. рублей (около 480 рублей на работника в год, что составляло 2 с лишним среднемесячных оклада рабочих)^[38].

В годы Великой Отечественной войны фонд директора был упразднен, но в 1946 г. вновь восстановлен. В постановлении перечислялись четыре условия для отчислений фонда: 1) выполнение планового задания; 2) производство продукции строго по установленному ассортименту; 3) выполнение задания по снижению себестоимости продукции; 4) выполнение плана по прибыли от реализации продукции. Размеры отчислений были скорректированы. В 1948 г. нормы отчисления в фонд директора от прибыли составили 5 % от плановой и 45% от сверхплановой для ряда отраслей тяжелой индустрии (машиностроение, металлургия, угольная нефтяная; для всех остальных — 2,5% и 30%^[39].

Говоря о прибыли, нужно отметить, что понятие прибыли в плановом хозяйстве не тождественно прибыли при капитализме. Что это значит? В рыночной экономике основным мотивом деятельности всех экономических субъектов выступает максимизации прибыли — превращенной формы прибавочной стоимости, которая присваивается собственником средств производства в результате реализации на рынке произведенной продукции. В плановой экономике прибыль играет роль одного из учетных показателей, демонстрирующих эффективную работу предприятий (разность между выручкой в оптовых ценах предприятия и полной себестоимостью реализованной продукции). Основной мотив деятельности предприятий — выполнение директивного плана на основе государственного снабжения и реализации продукции. В результате выполнения плана каждым предприятием достигалась рентабельность всего народного хозяйства, в рамках которого интересы части были подчинены интересу целого, а не наоборот^[40]. В плановом хозяйстве прибыль имеет условное, подчиненное значение, так как основывается на директивных ценах. Из расчетов экономиста В.Д. Белкина, в 1959 г. общая прибыль в народном хозяйстве СССР, включая налог с оборота, составила 55 млрд. рублей. Из них: 30 млрд. рублей (60%) приходилось на легкую промышленность, и только 12,6 млрд. рублей на тяжелую^[41]. Этот на первый взгляд парадокс обуславливался тем фактом, что цены на товары тяжелой промышленности были ниже стоимости их производства, а на товары легкой промышленности — наоборот, выше. С помощью диспаритета цен обеспечивалось изъятие в пользу государственного фонда накопления прибавочного продукта из промышленности и балансировка товарно-денежного покрытия. В условиях отсутствия эквивалентного обмена невозможно точно сказать какие предприятия прибыльны, а какие нет.

В связи с тем, что в сталинской экономике прибыль для предприятия не считалась главной целью работы, а также крайне малым процентом от прибыли, который шел в фонд директора (4 %), данный фонд не играл какой-либо существенной экономической роли, так как почти весь прибавочный продукт, созданный рабочими, изымался государством. Хотя есть и другие мнения. Например, историк А.В. Островский пишет о создании фонда директора: «Таким образом, был создан один из легальных источников накопления, сыгравший определенную роль в перерождении партийно-советской номенклатуры»^[42]. Аргументов в подтверждение своей мысли Островский, к сожалению, не приводит. Интересные данные есть в статье А.В. Сметанина^[43]. Исследователь сумел отыскать документы о фонде директора по отдельным предприятиям. На основе этих документов можно прийти к выводу о том, что формы распределения средств из фонда директора сильно варьировалось от предприятия к предприятию. Например, Управление культуры Пермского облисполкома в начале 1960-х гг. осуществляло строгий контроль за распределением средств местных предприятий («Ремпромкомбината» и «Облкнигторга»). Учитывался каждый рубль. Но на другом предприятии Перми в конце 1950-х гг. инспекторы народного контроля зафиксировали факт направления части фонда директора в виде «материальной помощи» за год директору (2500 р.), главному инженеру (2500 р.), заместителю директора (1350 р.) и бухгалтеру (700 р.)^[44].

В 1955 г. на основе фонда директора возник фонд предприятия для улучшения культурно-бытовых условий работников и совершенствования производства, который образовывался по нормативам от 1 до 6% плановой и 30–50% сверхплановой прибыли^[45]. Нормативы отчисление в фонд предприятия были дифференцированы для разных отраслей: самые высокие в 6 % для черной металлургии, угольной, нефтяной промышленности; 4% для химической промышленности, авиационной, автомобильной, тракторной и т.д.; 1% для министерств промышленных товаров широкого потребления, министерств продовольственных товаров. Образование фонда также ставили в зависимость от четырех вышеуказанных условий, здесь никаких изменений не было. В начале 1960-х гг. фонды предприятия распространяются за рамки промышленности, они создаются в строительстве, снабженческих и сбытовых организациях, на предприятиях транспорта, связи и торговли, на хлебоприемных предприятиях, на коммунальных предприятиях и предприятиях бытового обслуживания населения, на предприятиях и судах флота рыбной промышленности, на машиносчетных станциях и фабриках механизированного учета, в проектных организациях, на киностудиях^[46].

Нацеленность Хрущева на децентрализацию системы управления касалась не только министерств, но и предприятий. В 1955 г. вышли постановления Совета Министров СССР «О некоторых дополнительных правах министров СССР» и «О расширении прав директоров предприятий». Первое постановление позволяло министерствам оставлять себе резерв капиталовложений до 5% от общего объема капиталовложений, которые должны пойти на предприятия; резерв материалов и оборудования в пределах до 5% от выделенных министерству фондов; использовать до 50% сверхплановой прибыли предприятий и организаций для оказания временной финансовой помощи другим предприятиям и организациям министерства; разрешать предприятиям и организациям передавать другим государственным и кооперативным предприятиям и организациям излишние, неиспользуемые фондируемые материалы, оборудование и запасные части, не принятые соответствующими органами сбыта для реализации^[47].

Второе постановление усилило автономию директора в распределения фонда предприятий, в сфере планирования, капитального строительства. Теперь они могли: утверждать развернутый техпромфинплан предприятия по всем количественным и качественным показателям на основе годового плана; изменять в пределах квартала планы производства оборудования и изделий, кроме массовой продукции, при согласии заказчика на досрочную поставку или перенесение срока поставки внутри квартала, с извещением об этом сбытовой организации министерства (ведомства); устанавливать цены на продукцию и тарифы на услуги, на которые не имеется утвержденных цен и тарифов; утверждать на основе установленного предприятию годового (с поквартальной разбивкой) плана капитального строительства и ввода в действие новых мощностей месячные планы капитального строительства с последующим извещением об этом вышестоящей организации; вносить изменения в титульные списки строительства, с соответствующим перераспределением средств по отдельным объектам (по согласованию с подрядчиком), но без изменения объемов и сроков ввода в действие новых мощностей, с сообщением об этом вышестоящей организации^[48].

В 1963 г. Хрущев отправил записку в Президиум ЦК КПСС, в которой утверждалось, что, отдав министерствам и ведомствам право распоряжаться частью капитальных вложений, они их используют преимущественно на жилищное строительство: «Так, министром (среднего машиностроения СССР — прим. автора) т. Славским за 1960-1962 годы на жилищное строительство в Москве было выделено 21 миллион рублей и построено 148 тысяч квадратных метров жилой площади. Спрашивается, почему это происходит? Потому, что ему выделяют денежные средства для нужд обороны страны, считая, что министр сумеет правильно распорядиться этими средствами и использует их по прямому назначению, но из-за бесконтрольности часть выделенных средств он использует не по прямому назначению <…> Надо сказать, что такие факты есть не только в Москве. То же самое происходит и в столицах союзных республик, и ряде областных центров»^[49]. Хрущев полагал, что выделение капиталовложений в целом по отраслям и только крупным заводам, а не конкретным предприятиям, приводит к распылению ресурсов и их использованию на непроизводственные цели. Только в одной Москве за период 1960-1962 гг. было построено почти 10 млн м² жилой площади, при запланированных 6,8 млн м². За счет средств, выделенных министерствам, было построено 2,8 млн м².^[50]

Все вышесказанное крайне важно учитывать для понимания тех экономических процессов, которые предшествовали косыгинской реформе. Если снова обратиться к уже упоминаемой справке ЦСУ от 1953 г., то в ней можно обнаружить интересный факт — именно в конце 1940-х гг. ведомственный жилищный фонд^[51] стал превалировать над жилищным фондом местных советов. За 12 лет ведомственный жилищный фонд вырос на 78%.

Жилищный фонд местных Советов, министерств и ведомств за 1940-1952 гг. (в млн. м²)^[52]

Таким образом, в советской жилищной политике присутствовало явное противоречие. В постановлении от 1928 г. говорилось о приоритете строительства муниципального жилья, в то время как к 1940 г. ведомственное жилье по площади приближалось к муниципальному, а в конце 1940-х гг. превзошло его. Чем это объясняется? Советские власти в годы индустриализации столкнулись с острейшей необходимостью формировать устойчивые заводские коллективы. Стране был необходим новый тип квалифицированного рабочего, полностью осевшего в городе. Муниципальное жилье, предоставленное рабочему, фактически не возлагало на него никаких обязательств, в то время как место в заводском общежитии или бараке привязывало рабочего к предприятию. Это была вынужденная мера, которая обуславливались превращением СССР в индустриальную державу. Городские Советы располагали меньшими ресурсами, чем бурно развивающиеся промышленные предприятия^[53]. Политика индустриализации определяла не только основные направления государственных капиталовложений, но и формы ведения жилищного строительства. Завод становился для рабочего не просто местом работы, но и источником получения большинства благ и услуг. В условиях милитаризации общества и подготовки к войне со второй половины 1930-х гг. государство стало перекладывать социальное обеспечение рабочих исключительно на фонды предприятия. Как отмечает исследователь В.С. Тяжельникова: «Суть произошедших после 1940 г. изменений состояла в том, что завод превратился в закрытую систему. Это был факт социальной жизни, основной итог форсированной индустриализации. В условиях постоянных перебоев на потребительском рынке, закрыв заводские ворота, государство переложило на предприятие всю совокупность социальных рисков, связанных с поддержанием рабочей силы»^[54].

Из приведенных данных очевидно, что уже в конце 1940-х гг. присутствовала тенденция расширения сети социальных ведомственных объектов, при этом строительство ряда объектов шло вразрез с планами правительства. Ключевой вопрос состоит в том, чем это было вызвано? На мой взгляд, объяснение этого явления неразрывно связано с проблемой возрастания текучести рабочей силы после завершения войны. Об этом свидетельствует увеличение с 1946 г. числа осужденных по Указу от 20 июня 1940 г.^[55] Судя по косвенным фактам, уже в этот период обостряется конкуренция за рабочую силу между министерствами. Неслучайно в выше процитированной записке Хрущева упоминается также министр угольной промышленности Д.Г. Оника: «В свое время, когда министром угольной промышленности был тов. Оника (1946-1947 гг. — прим. автора), он поступал как разгулявшийся на ярмарке богатый купец, который разбрасывал серебро девчатам, а те хватали, кто сколько успеет. Так и он. Попросят клуб – пожалуйста, кинотеатр – пожалуйста, театр, стадион – тоже можно. Одним словом, действовал с купеческим размахом. А ведь средства предназначались на строительство шахт, обогатительных фабрик, на развитие угольной промышленности»^[56]. Оника, естественно, не был купцом по своему менталитету, он руководствовался вполне прагматичными мотивами: процент текучести рабочей силы в угольной промышленности был одним из самых высоких по всему народному хозяйству^[57], в связи с чем, активным строительством социальных объектов министр попросту хотел закрепить кадры на шахтах, откуда рабочие массово уходили в поисках менее тяжелой работы. С 1948 г. до середины 1950-х гг. текучесть рабочей силы вновь ослабевает, что связано с восстановлением страны и налаживанием продовольственного снабжения городов.

В 1951 г. указом президиума Верховного Совета СССР судебная ответственность за прогулы, кроме неоднократных случаев, была заменена мерами дисциплинарного и общественного воздействия^[58]. А уже в 1956 г. судебная ответственность была полностью упразднена в отношении самовольного оставления работы, опоздания и прогулы (от 2 до 4 месяцев тюремного заключения в зависимости от правонарушения), которая действовала с 1940 г.^[59]. Это решение стало частью хрущевской «оттепели», нацеленной на повышение роли экономического фактора в трудовой мотивации. После отмены уголовных наказаний мы можем наблюдать рост текучести рабочей силы, прежде всего в тяжелой промышленности (угольная промышленность, металлургия, машиностроение) и строительстве, если брать географический фактор, то лидировали Западная Сибирь и Дальний Восток. Основными причинами для ухода рабочих стало отсутствие жилья, плохие условия труда, низкая зарплата^[60]. Если рассматривать женщин, занятых в промышленности, то ведущей причиной для их увольнения стало отсутствие при заводах детских учреждений по уходу за ребенком. Для администрации предприятий это было серьезной проблемой, так как они лишались квалифицированных работниц. Так, например, на комбинате «Вождь пролетариата» в Егорьевске в 1961 г. на каждую сотню работающих женщин приходилось 8 мест для детей в детском садике. Из-за нехватки мест в детских садах с комбината уволилось 470 квалифицированных работниц^[61]. Во второй половине 1960-х гг. в Кузбассе 60% процентов неработающих женщин трудоспособного возраста не могли выйти на работу из-за отсутствия мест для их детей в детсадах^[62]. Подобная ситуация сложилась в Красноярском крае и Новосибирской области.

Непосредственно перед косыгинской реформой, в 1964 г. из фондов предприятий по всей промышленности СССР на удовлетворение социально-культурных потребностей было направлено 380 млн. рублей, что составило 6 рублей в расчете на одного работника в год^[63]. К концу 1960-х г. на одного работника приходилось от 40 до 70 рублей^[64].

Средства поощрительных фондов промышленных предприятий (миллионов рублей)^[65]

Из данной таблицы мы видим, что поощрительные фонды промышленных предприятий выросли за десятилетие в несколько раз, но они все равно составляли крайне небольшую сумму по сравнению с расходами государственного бюджета на социально-культурные мероприятия. В 1960 г. государственные расходы на социально-культурные мероприятия составили почти 25 млрд рублей, при доходах в 77,1 млрд. рублей^[66]. Расходы промышленных предприятий, кооперативных, профсоюзных и других общественных организаций на социально-культурные мероприятия составили 4,3 млрд. рублей за 1960-й г.^[67].

Таким образом, с момента возникновения Советской власти предприятия в условиях кризиса снабжения городов стали брать на себя социальные функции обеспечения своих работников самым необходимым — продовольствием и одеждой. С жильем ситуация обстояла намного сложнее, первоначально у заводов не было средств для ведения массового жилищного строительства. В 1930-е гг. значительная часть государственных капиталовложений идет на строительство не муниципального, а ведомственного жилья. Заводской патернализм в раннем СССР стал следствием переплетения как экономических, так и идеологических причин (ставка на коллективизм). Государство в силу острой нужды перекладывало на администрацию предприятий функции заботы о собственных рабочих, а руководство предприятий в свою очередь пыталось бороться с огромной текучкой кадров с помощью предоставления дополнительных материальных льгот помимо зарплаты — продовольственное снабжение, предоставление в пользование земельного участка, обеспечение жильем и др.

В конце 1930-х гг. на первый план в борьбе с текучестью кадров выходит идеологические и репрессивные меры. Страна готовится к войне, в связи с чем государство концентрирует в своих руках все ресурсы, фонд директора упраздняется. После войны продолжают действовать уголовные наказания за самовольное оставление работы. Проблема «летунов» обострилась в связи с либерализацией рабочего законодательства в 1956 г. Для решения данной проблемы, министерства попытались привлечь к себе дополнительную рабочую силу с помощью расширения жилищного строительства. Этому способствует децентрализация системы управления экономикой, на которую идет Хрущев. Во время косыгинских реформ заводской патернализм получил новый импульс для своего развития.

Реализация косыгинской реформы

Экономическую реформу середины 1960-х гг. необходимо рассматривать в контексте хрущевских преобразований. Административная реформа Н.С. Хрущева, начатая в 1957 г., была нацелена на переустройство системы управления экономикой страны на основе территориального принципа. Хрущев обосновывал свои действия стремлением связать интересы производства и регионов, тем самым стимулируя инициативу на местах. Разветвленная система отраслевого управления экономикой (30 союзных и 21 союзно-республиканское министерство), по мнению Хрущева, не могла больше обеспечивать должную оперативность в решение важных хозяйственных вопросов^[68]. Взамен отраслевых министерств создавались совнархозы, вся страна делилась на 105 экономических районов. Но после двух лет быстрого роста обнаружились серьезные проблемы в новой структуре управления, связанные с ростом местничества. Совнархозы замыкались в рамках интересов своих регионов, слабо координируя свою деятельность с общими целями развития страны. В ответ на это еще при Хрущеве началась рецентрализация системы управления: в 1962 г. 105 совнархозов объединили в 43, а в качестве руководящего экономического органа был создан Высший совет народного хозяйства (ВСНХ)^[69].

Хрущев приписывал себе борьбу против разрастания бюрократии в министерствах. Действительно, в результате упразднения ряда министерств в 1960 г. аппарат государственного и хозяйственного управления сократился на 1/3 по сравнению с 1950 г.^[70], хотя после 1960 г. он опять стал расти. В связи с этим совершенно закономерно, что поход Хрущева против набравших силу министерств, а в дальнейшем попытка разделить партию по территориальному принципу (город и село) настроило советскую бюрократию резко против реформатора^[71]. Семилетка и организационные реформы в значительной степени дезорганизовали народное хозяйство, что прямым образом отразилось на темпах роста национального дохода и производительности труда, которые стали падать с конца 1950-х гг.^[72] Общее недовольство Хрущевым ярко выразил М.А. Суслов на Пленуме ЦК КПСС 14 октября 1964: «Хрущев буквально страдал зудом всевозможных реорганизаций и перестроек, слепо верил в какую-то магическую, таинственную силу. А на деле эти перестройки и реорганизации лишь бесцельно дергали людей, сеяли среди них чувство растерянности, неуверенности»^[73].

В октябре 1964 г. Хрущев был смещен с должности первого секретаря ЦК КПСС. Уход Хрущева вовсе не означал полного прекращения реформ. Преобразования, последующие после снятия Никиты Сергеевича, носили двойственный характер — они как восстанавливали прежние институты управления, так и включали элементы нововведений. В 1965 г. ликвидировались совнархозы, на их месте создавались отраслевые министерства. Как справедливо отмечает исследователь Ю. Г. Павленко, безболезненный возврат к министерствам был во многом обусловлен тем фактом, что организационная структура совнархоза — небольшие отраслевые министерства в регионах — полностью копировала прежнею структуру управления^[74]. Поэтому Брежневу и Косыгину ничего с нуля не пришлось создавать. Возрождение отраслевого управления стало отрицанием «волюнтаристского курса» Хрущева. Но сама дискуссия о новых методах экономического стимулирования началась еще до снятия Никиты Сергеевича^[75]. На XXII съезде КПСС Хрущев говорил: «Мы должны поднять значение прибыли, рентабельности. В интересах лучшего выполнения планов надо дать предприятию больше возможностей распоряжаться прибылью, шире использовать ее для поощрения хорошей работы своего коллектива, для расширения производства. Большое значение имеет разработка и внедрение форм коллективного стимулирования с тем, чтобы материально заинтересовать каждого работника не только в результатах своей работы, но и в результатах всего коллективного труда»^[76].

После XXII съезда КПСС на страницах главных советских газет («Правда», «Известия») развернулась экономическая дискуссия, которая сводилась к вопросу: как заинтересовать предприятия брать более напряженные планы? Среди участников дискуссии были В. С. Немчинов, О.К. Антонов, М. З. Бор, Л. М. Гатовский, Е. Г. Либерман^[77] и другие экономисты. Наиболее известным, безусловно, стал харьковский экономист Либерман. В сентябре 1962 г. в «Правде» вышла его статья «План, прибыль, премия», которая стала своего рода теоретическим манифестом экономической реформы 1965 г.

Как свидетельствует экономист В. Белкин, работавший в Центральном экономико-математическом институте (ЦЭМИ), организационная подготовка реформы проводилась с начала 1960-х гг. в Госэкономсовете, который возглавлял А. Засядько. После расформирования вышеназванного органа подготовкой реформы занимались Госкомитет по науке и технике во главе с Л. А. Ваагом и Академия наук^[78]. Финальную работу по подготовке реформы выполняла специальная комиссия при Совмине, созданная после Пленума в ноябре 1964 г. В эту комиссию вошли: А. В. Бачурин от Госплана, Л. М. Гатовский, директор НИИ' экономики Госплана, А. Н. Ефимов, заместитель председателя Госкомитета по труду и зарплате, Б. М. Сухаревский, К. Н. Плотников, Г. М. Сорокин^[79].

Эти факты говорят о том, что еще до 1965 г. высшее партийное руководство прощупывало возможные варианты реформ. Реформа не стала индивидуальным скоропалительным творением Косыгина или Либермана^[80], а являлась результатом коллективной работы крупнейших советских экономистов и производственников в течение нескольких лет^[81]. Интересно, что в одной из своих последних книг Либерман сам подчеркивал, что западные СМИ сильно преувеличили роль отдельных экономистов в подготовке реформы^[82]. Спустя 50 с лишним лет в публикациях некоторых консервативных публицистов роль Либермана в проводившихся реформах приобретает даже некоторые мефистофельские очертания. Утверждается почему-то, что он эмигрировал в США^[83], хотя Евсей Григорьевич умер от инфаркта в 1981 г. в Харькове. На самом деле, влияние экономистов-теоретиков на Косыгина сильно преувеличено. Как отмечают практически все люди, работавшие с премьером, он был далек от углубления в проблемы теории и всегда опирался на знания и опыт практиков^[84]. Исследовательница Л. Н. Лазарева пришла к важному выводу: «…при работе над реформой, шли не от теории — к практике, а наоборот, А. Н. Косыгин, в первую очередь, доверял именно экономистам-практикам. А «теоретикам» предоставлялась возможность лишь подводить базу под тем, что было «нащупано» в хозяйственной деятельности предприятий нового и, как казалось, удачного»^[85]. На мой взгляд, в изучении хода подготовки реформы крайне важно обращать внимание на те процессы, которые происходили в низовом звене экономической системы — на предприятиях. С 1930-х гг. директорский корпус стремился к получению большей автономии. Но в тот период государство его успешно подавляло. В 1960 гг. в связи с активным формированием в советской системе полузакрытых корпораций на базе министерств, директорский корпус смог частично реализовать свое стремление к автономии. Таким образом, идеи, изложенные Либерманом и другими советскими экономистами, не определили вектор развития реформ, они стали лишь теоретическим обобщением процесса ведомственной децентрализации, который переживала советская экономика в тот период.

После прихода к власти Л. И. Брежнева в 1964 г., Косыгин становится председателем Совета министров. С этого момента он выступает основным политическим лицом, продвигающим экономическую реформу. Реформа стартовала после Пленума ЦК КПСС в сентябре 1965 г., основным докладчиком на котором был председатель Совета Министров^[86]. Организационным центром экономических преобразований стала созданная при Госплане СССР Межведомственная комиссия (МВК), работу которой фактически контролировал Косыгин^[87]. Именно МВК должна была осуществить отбор первых предприятий, на которых начнется осуществляться реформа; вырабатывать методические указания по переводу предприятий на новую систему экономического стимулирования; согласовывать нормы отчисления в фонды стимулирования; оценивать эффективность работы предприятия в новых условиях^[88]. Реформа реализовывалась постепенно.

Удельный вес предприятий, переведенных на новую систему хозяйствования в промышленности (в %)^[89]

К концу пятилетки она охватила практически всю промышленность, транспорт, предприятия бытового обслуживания и связи. Важно отметить, что для первого этапа эксперимента отбирались лучшие предприятия в своей отрасли^[90]. В рамках проекта выбранным предприятиям обеспечивали приоритетное финансирование и снабжение. Изначально условия экспериментов были не объективны, они не позволяли на старте увидеть работу средних и отстающих предприятий по новым правилам. Очевидно, что организаторы шли на это сознательно, желая представить предварительные результаты реформы в наиболее лучшем свете.

Либерман на обложке журнала «Time»

Реформа базировалась на стремлении усилить производственную мотивацию низового экономического звена (предприятие) за счет увеличения его хозяйственной и финансовой самостоятельности. В ответ на это предприятия должны были использовать все свои основные и оборотные фонды. Хронической проблемой для Госплана еще со сталинских лет стало сокрытие ресурсов директорами предприятий. Практика сокрытия фондов усилилась в годы семилетки, так как функции Госплана были сильно урезаны. В 1959 г. планирование было разделено на два органа: Госэкономсовет занимался составлением стратегического проекта развития народного хозяйства на 20 лет, а также корректировкой семилетнего плана; на плечи Госплана ложились семилетний и годовые планы^[91]. Политику Хрущева по созданию двух параллельных органов исследователь В. Л. Некрасов назвал «институциональной конкуренцией» — порядок, обеспечивающий конкуренцию между различными государственными органами и учреждениями для повышения эффективности их работы при решении общих задач^[92]. Вследствие организационной чехарды Госплан частично утратил учет и контроль фондов предприятий. Как писали в своей работе Т. Иоффе и В. М. Кудров: «Сверхнормативные запасы сырья на предприятиях огромны <…> Велики и запасы неустановленного оборудования в СССР, которые лишь за 1961-1964 гг. увеличились на 1,3 млрд. рублей. По имеющимся оценкам, запасы неустановленного оборудования в СССР составляют 6 млрд. рублей, запасы товаров в розничной и оптовой торговли — 35 млрд рублей или 18% от национального дохода, в США же — 30 млрд долларов или 8,5% от национального дохода»^[93].

Сокрытие фондов было вызвано практикой выработки плана от достигнутого уровня. Если предприятие значительно перевыполняло план, то в следующую пятилетку план увеличивался, т.е. отталкивался от достигнутого ранее уровня плюс небольшой процент прироста производства. Поэтому руководство предприятий старалось скрыть часть производственного фонда, чтобы получить небольшой план, и использовать скрытые ресурсы для его выполнения^[94]. Выполненный план означал премии для коллектива и возможное повышение по карьерной лестнице для руководства. С появлением тысячи новых предприятий и целых министерств в послевоенные годы, Госплан все с меньшим успехом мог учитывать ресурсы каждого предприятия. Советские экономисты стали размышлять над тем, как заинтересовать трудовой коллектив предприятия работать больше и лучше.

В качестве средства борьбы с сокрытием фондов увеличилась хозяйственная самостоятельность промышленных предприятий за счет снижения плановых показателей (с 30 до 9^[95]) и изменения главного индикатора эффективности работы предприятия с валовых показателей и снижения себестоимости на прибыль и рентабельность по отношению к стоимости основных и оборотных фондов. Предприятие теперь могло определять детальную номенклатуру и объемы выпускаемой продукции, рост производительности труда, проводить нецентрализованные капиталовложения, контролировать численность работников и их среднюю заработную плату.

Таким образом, по задумке реформаторов, предприятие теперь будет заинтересованно вскрывать свои резервы и брать более напряженные планы. Как писал Либерман в статье «Еще раз о плане, прибыли и премии»: «Полезно заметить, что речь идет не о реформе показателей, а о реформе взаимоотношений предприятий с народным хозяйством. Поэтому странно, когда спорят о том, что лучше – нормативная стоимость обработки, например, или прибыль? Прибыль должна выступать как общая, конечная мера эффективности»^[96]. При этом необходимо отметить, что натуральные показатели сохранялись по «важнейшей номенклатуре изделий». Межведомственная комиссия не устанавливала конкретный перечень «важнейших изделий», их должны были определять министерства. Данная мера оставила в руках министерств рычаги контроля за ассортиментом товаров, которые выпускало предприятие^[97].

В качестве еще одной меры борьбы с накоплением предприятий ресурсов про запас была введена плата за фонды, составившая в среднем 6% от прибыли^[98]. Если раньше предприятия рассматривались как часть государственной собственности, и платы за пользование фондами не было, то после реформы, при сохранении формального статуса государственного предприятия, завод был вынужден платить государству процент с прибыли за использование фондов. По задумке, теперь предприятию было невыгодно иметь лишние неиспользуемые ресурсы, так как за них придется платить. На деле, данный шаг, как и вся реформа, привел к размыванию института государственной собственности, способствуя постепенному выделению из нее групповой собственности.

Фонды экономического стимулирования

Важной частью косыгинской реформы стало усиление мотивации трудящихся за счет роста материального стимулирования^[99]. Государство лишь определяло общий размер фонда заработной платы, а его распределение осуществлялось директором. Тем самым по проекту у руководства появилась возможность увольнять часть сотрудников, увеличивая зарплату оставшимся. Подобная мера реализована в ходе эксперимента на Щекинском химкомбинате в 1967 г.^[100] На этом предприятии рабочие совмещали несколько профессий (токарь и наладчик, основной и ремонтный рабочий), за счет чего высвобождалась рабочая сила. Зарплата уволенных распределялась среди оставшихся работников. В дальнейшем практика увольнений не получила широкого распространения, во многом, потому что она остро ставила вопрос о возможной безработице части рабочих. Как это утверждалось в советской литературе, уничтожение безработицы со времен НЭПа стало одним из важнейших достижений советского социализма. Реформа могла поставить это достижение под сомнение.

Как писал тот же Либерман: «Важно связать воедино коллективную и индивидуальную материальную заинтересованность. Пусть предприятие имеет побольше свободы в использовании «своей» части прибыли!»^[101]. На практике это было реализовано в виде создания на базе фонда предприятия трех фондов экономического стимулирования: фонд материального поощрения, фонд социально-культурных мероприятий и жилищного строительства и фонд развития производства^[102]. Первый фонд шел на премиальные выплаты рабочим и служащим или на одноразовые выплаты в связи с острой необходимостью; за счет второго фонда предполагалось улучшать культурно-бытовые условия жизни рабочих; третий фонд шел на технологическое обновление производства. Формирование первых двух фондов происходило из отчислений от прибыли в процентах к фонду заработной платы по групповым нормативам, т.е. за каждый процент роста реализованной продукции и рентабельности. Фонд развития производства зависел от прибыли, амортизационных отчислений и выручки от реализации излишнего имущества, входящего в состав основных фондов^[103].

В постановлении ЦК КПСС и Совета Министров специально оговаривалось: если фонд материального стимулирования полностью не потрачен, его остатки переходят на следующий год и не изымаются государством^[104]. Распределение фонда материального поощрения осуществлялось в ходе переговоров между администрацией предприятия и профсоюзной организацией. Как было указано выше, наполнение фондов стимулирования напрямую зависело от уровня роста реализованной продукции и рентабельности. Если план по прибыли и реализованной продукции не выполнялся, то отчисления в фонды все равно производились, но в пониженных размерах. При этом определялся барьер, ниже которого не могли падать фонды стимулирования даже в случае полностью убыточности завода — 40 % от запланированных показателей^[105]. В этом заключалось одно из главных отличий ФЭК от того же фонда директора, который мог вообще быть равен нулю, если не выполнены четыре основных условия. Важнейшее условие наполнения фонда директора прежних лет — снижение себестоимости — не учитывалось при образовании фондов после косыгинской реформы. Важно отметить динамику роста части прибыли, которая оставалось предприятию:

Распределение прибыли промышленных предприятий (в процентах)^[106]

Составлено автором на основе следующих книг: Народное хозяйство СССР в 1970 году (Статистический ежегодник), М., 1971; Народное хозяйство СССР в 1983 году (Статистический ежегодник). М.,1984; Народное хозяйство СССР в 1988 году (Статистический ежегодник) М.,1989.; Народное хозяйство СССР за 70 лет. Юбилейный статистический ежегодник. М.,1987.

Из вышеприведенной таблицы видны две основные тенденции — резкий рост доли прибыли, оставляемой предприятию, в годы реформ (1965-1970 гг., 1987-1990 г.) и стабильные 40 % (плюс-минус 2%) во временном промежутке 1970-1985 гг. 1987-1988 гг. стали важной границей, ознаменовавшей резкий рост части прибыли, оставляемой предприятию — она поднялась с 45 по 52%^[108]. Ее большая доля (81%) была направлена в фонды экономического стимулирования. Многолетний председатель Госплана Н. К. Байбаков писал в своих воспоминаниях: «В чём же причина неудачи реформы (1965 г. — прим. автора)? Причина, я считаю, не единственная. Прежде всего, неправильно был решён вопрос о разграничении функций государства, его центра, с одной стороны, министерств и республик — с другой. На практике это привело к тому, что средства, доходная часть бюджета ушли на предприятия, а расходы остались за государством»^[109].

Если рассмотреть динамику расширения фондов экономического стимулирования в денежных показателях, то рост представляется еще более серьезным.

Средства фондов экономического стимулирования промышленных предприятий (миллионов рублей)^[110]

Таблица «Рост сбережений населения на вкладах в сберегательных кассах» ^[116]

Процессу расширения фондов стимулирования сопутствовал рост средней зарплаты работников. По официальной статистике, в 1965-1970 гг. средняя зарплата рабочих и служащих выросла с 96,5 рублей до 122 рублей, средняя зарплата занятых в сельском хозяйстве выросла с 75 рублей до 101 рубля^[111]. Была также повышена минимальная заработная плата до 45 рублей, введены пенсии для колхозников. За восьмую пятилетку фактические денежные доходы населения превысили запланированные цифры на 53 млрд. рублей^[112]. Значительно увеличились выплаты и льготы из фондов общественного потребления: в 1965 г. они составляли 182 рублей на человека, в 1970 г. — 262 рубля^[113]. За 1966-1970 гг. сбережения граждан в сберегательных кассах и Госбанке выросли с 18,7 млрд. до 46,6 млрд^[114]. По данным Госбанка, около 8—10 млрд. руб. вкладов в 1970 г. составили неудовлетворенный спрос населения на товары и платные услуги^[115].

Для того, чтобы повысить прибыли предприятий в 1967 г., были подняты оптовые цены, но розничные цены росли крайне медленно^[117]. Таким образом, совершенно неслучайно, что именно в конце восьмой пятилетки основную долю доходов госбюджет СССР стал получать с прибыли (87 млрд. рублей), а не с налога с оборота (49,4 млрд. рублей), как ранее^[118]. Традиционное превалирование в двухканальной системе налогообложения советских предприятий налога с оборота над прибылью обусловлено диспаритетом цен, когда цены на средства производства были занижены, а цены на продовольствие и товары легкой промышленности — наоборот, завышены. Такой диспаритет цен был установлен для балансировки товарного покрытия зарплат работников, большая часть которых занята в тяжелой промышленности. Помимо этого, традиционно зарплата у рабочих в тяжелой промышленности была значительно выше, чем у рабочих занятых в легкой — в среднем на 30-35%^[119].

С начала 1970-х гг. каждую пятилетку выходили «Основные положения об образовании и расходовании фондов стимулирования», в которых четко фиксировалось, что процент увеличения или сокращения фондов должен быть неразрывно связан с показателями прибыли, рентабельности^[120]. Важно отметить, что, начиная с девятой пятилетки (1971-1975 гг.), министерство устанавливало для всех предприятий на каждый год пятилетки абсолютные суммы фонда стимулирования и стабильные нормативы отчисления от прибыли в этот фонд. Увеличение или уменьшение фонда материального стимулирования стало зависеть от объемов реализованной продукции, уровня расчетной прибыльности, роста производительности труда (показатель введен в 1971 г.) и удельного веса продукции высшей категории в общем объеме производства^[121].

Эти нововведения понадобились для борьбы с практикой необоснованных отчислений в фонды, в ситуации, когда прибыль предприятия сокращалась. Опережающими темпами по отношению к прибыли фонды стимулирования росли на текстильных предприятиях Узбекской ССР. В 1969 г. балансовая прибыль по отношению к прибыли 1968 г. составила 94,1%, а фонды экономического стимулирования 108,4%^[122]. Рентабельность на Минском заводе холодильников снизилась с 34,4% в 1968 г. до 31,2% в 1969 г., фонд материального поощрения за год увеличился с 339 тыс. рублей до 409 тыс. рублей^[123]. На 14 заводах из первых 43-х, переведенных на новые условия работы, было зафиксировано превышение роста заработка над темпами роста производительности труда. В Ленинграде такое явление в 1966 г. было обнаружено на 8 предприятиях из 30.

Важный нюанс состоял в том, за счет чего достигалась прибыль. Уже на первых этапах реформы стало очевидно, что руководство предприятий располагает широким арсеналом средств для накрутки прибыли. На многих заводах осуществлялся сдвиг ассортимента в пользу дорогой продукции и скрытый рост цен через незначительную модификацию старой продукции^[124]. Как писали Г. Ханин и В. Селюнин: «…неучтенный, скрытый рост оптовых цен, к примеру, на продукцию машиностроения достиг в пореформенной пятилетке 33 против 18 процентов в предшествующем пятилетии. (Вот, кстати, откуда взялись красивые показатели эффекта (косыгинской — прим. автора) реформы)^[125]».

Так, например, на Невском машиностроительном заводе 77% сверхплановой прибыли получено в 1966 г. за счет ассортиментных сдвигов и изменения оптовых цен, 22% — благодаря сверхплановой реализации и лишь 0,6% — на основе снижения себестоимости^[126]. Согласно данным Госбанка, за период 1971-1985 гг. за счет структурных сдвигов в ассортименте продукции и качестве товаров розничные цены увеличились на 25%^[127]. Либерман писал в одной из своих книг: «План, на наш взгляд, должен ставить перед производством конечные цели, но не регламентировать непосредственно способы их достижения в рамках предприятия, что лишало бы предприятия необходимой маневренности в нахождении оптимальных решений для выполнения плановых заданий»^[128]. Предприятия в принципе и выполняли план по прибыли, только своими методами.

По первым методическим указаниями, нормативы отчисления в фонды стимулирования для каждого предприятия определялись Междуведомственной комиссией (МВК). В случае если эти нормативы превышали показатели, установленные для предприятия, производившего продукцию одного сегмента, предприятию нужно было согласовывать завышенные нормативы с МВК. Первоначально, когда на новые правила работы перевели небольшую часть предприятий, комиссия могла устанавливать нормативы для каждого из них, но когда в 1967 г. реформа затронула целые отрасли народного хозяйства, возникли серьезные сложности с контролем всех предприятий^[129]. Вследствие этого МВК была вынуждена устанавливать показатели для целых отраслей. Именно неспособность МВК проконтролировать каждое предприятие в огромной экономике приводила к расширению фондов стимулирования, которые опережали по темпам рост прибыли и производительности труда на заводах. К этому добавлялся тот факт, что с первых лет реализации реформы большинство вопросов о расширении фондов стимулирования, обсуждаемые на заседаниях МВК, принимались в пользу министерств^[130]. В этом сказывался ведомственный лоббизм со стороны ряда членов комиссии, которые совмещали свою работу в МВК с работой в одном из министерств. Байбаков писал в своих воспоминаниях: «Проанализировав состояние отраслевой экономики за первый год эксперимента, Алексей Николаевич (Косыгин — прим. автора) пришел к выводу, что, предоставив предприятиям свободу маневрирования, мы не сумели установить за ними действенный контроль. В результате начался опережающий рост заработной платы по сравнению с повышением производительности труда»^[131].

В рамках борьбы со скрытой инфляцией Совет Министров СССР 30 сентября 1968 г. выпустил постановление «О мерах по улучшению практики применения новой системы планирования и экономического стимулирования производства»^[132]. В нем говорилось, что в случае опережения роста заработной платы над ростом производительности труда, часть средств фондов стимулирования зачислялась в резерв предприятия или направлялась в текущему году в фонд социально-культурных мероприятий и жилищного строительства. Таким образом, независимо от трудового вклада коллектива, работники все равно поощрялись через расширение общественных фондов потребления предприятия. В постановлении также оговаривались многочисленные исключения, когда опережающий рост зарплаты не должен вести за собой каких-либо санкций: постановление не применяется в связи с ухудшением горно-геологических условий, освоением новой техники, реконструкцией производства или капитальным ремонтом основных агрегатов и установок, а также на предприятиях пищевой, мясной, молочной и легкой промышленности — в связи с уменьшением количества и ухудшением качества перерабатываемого сельскохозяйственного сырья и на энергетических предприятиях — в связи со снижением потребления энергии или неблагоприятными гидрометеорологическими условиями^[133].

Косыгинская реформа привела к увеличению экономических возможностей директорского корпуса. Это стало закономерным следствием отсутствия институтов рабочего контроля за деятельностью заводского начальства. Известны случаи, когда по итогам года директор получал премию в размере 10-12 окладов^[134]. На заседаниях Совмина перед Косыгиным ставили вопрос: как директор завода при соблюдении всех законов может получать зарплату в два и более раз большую, чем министр? Косыгин отвечал: «Учитесь работать у таких директоров»^[135].

Власть администрации над рабочим коллективом усиливалась за счет возможности распределения жилого фонда и премиальных выплат^[136]. Рабочий, стоящий в очереди на квартиру от предприятия, был заинтересован в проявлении максимальной лояльности в отношении к руководству, так как от последнего зависело, когда именно рабочий получит это жилье. Доля премий, в соответствии с постановлением^[137], в составе фонда заработной платы рабочих увеличивалась, но все равно оставалась сравнительно небольшой. В связи с этим этот фактор не сыграл существенной роли в усилении мотивации рабочих лучше трудиться, средняя зарплата все равно росла при относительно стабильных ценах. В 1969 г. доля премий составляла 7,2% от суммы денежных доходов населения, в 1950 г. этот показатель равнялся 2,5%^[138].

Состав фонда заработной платы рабочих в промышленности по видам выплат %^[139]

В фонде заработной платы служащих доля премиальной части была выше.

Состав фонда заработной платы служащих в промышленности по видам выплат % ^[140]

Из вышеприведенной статистики мы видим, что реформа 1965 г. не привела к кардинальному увеличению доли фонда заработной платы промышленных рабочих, которая приходилась на премиальную часть (увеличение премии сдельщика с 3,1 до 5,6%). Материальный эффект от премий почувствовало прежде всего руководство предприятий (увеличение премиальной части с 9,2 до 17%). Важный вопрос заключается в том, какой процент работников от общего количества занятых на предприятии получал премию? Подробных данных по этой теме мне не удалось найти, но некоторые советские исследователи отмечали, что премию за редким исключением получали «фактически все работники»^[141]. Это безусловно снижало функцию премии как поощрительной выплаты за добросовестный труд, превращая ее в дополнительную надбавку (13-я зарплата) к основному заработку.

Важно также подчеркнуть, что сами предприятия сильно отличались друг от друга по уровню прибыли. Завод, который мог быстрее обновлять ассортимент своей продукции, находился в более выгодной ситуации, чем предприятие с более стабильным ассортиментом. Важную роль играло и качество снабжения. В условиях отсутствия рынка средств производства, государственное снабжение зависело от расстановки приоритетов экономического развития со стороны центрального руководства. В связи с этим предприятия тяжелой промышленности находились в явном выигрыше. Как писали Н.М. Римашевская и А.А. Римашевский: «Наша экономика привела к тому, что любой работник предприятия, производящего оборонную продукцию, за одинаковый труд получает значительно большее денежное вознаграждение, чем рабочий, производящий предметы потребления»^[142].

Привязка эффективности работы предприятия, фондов стимулирования к стоимостным показателям зачастую приводила к тому, что было выгодно производить именно дорогую продукцию, целенаправленно завышая ее трудоемкость и материалоемкость. Соответственно, дешевые товары оказывалось невыгодно производить, и они вымывались из ассортимента. Таким образом, косыгинская реформа поставила ряд предприятий в более выгодные условия, позволив их коллективам получать незаслуженное премирование лишь за счет роста стоимостных показателей. Подобная практика усиливалась постановлением ЦК КПСС и Совета Министров от 12 июля 1979 г. «Об улучшении планирования и усилении воздействия хозяйственного механизма на повышение эффективности производства и качества работы»^[143]. Если ранее фонд зарплаты определялся на основе численности работников и средней зарплаты, то теперь вводился норматив заработной платы на рубль продукции. Таким образом фонд зарплаты связывался со стоимостными показателями («чем дороже, тем лучше»), а не с трудоемкостью продукции.

Усиление промышленного патернализма

Косыгинская реформа базировалась на историческом наследии предшествующих лет — социальной опеке предприятий над своими рабочими. Важно отметить, что реформа не просто использовала существующие экономические тенденции, она их качественным образом усиливала. Это усиление произошло за счет увеличения доли прибыли, оставляемой предприятию. Соответственно, у завода появились финансовые возможности для улучшения бытовых условий жизни свои работников. Наряду с тремя вышеназванными фондами стимулирования существовали и другие: фонд ширпотреба; фонд отчислений из прибыли, полученной от реализации новых товаров бытовой химии; премии по итогам социалистического соревнования, фонд развития местной промышленности. Средства из этих фондов также шли на жилищное строительство, культурно-просветительские учреждения, премии. Хотя львиная доля (90-95%)^[144] трат предприятий на «соцкультбыт» руководства предприятий брало из трех основных фондов экономического стимулирования, созданных в ходе косыгинской реформы, наличие микрофондов вело к распылению ресурсов.

Интересно сравнить соотношение расходов на социально-культурные мероприятия из государственного бюджета и других источников (промышленные предприятия, кооперативные, профсоюзные организации, колхозы) на протяжении нескольких десятилетий.

Соотношение расходов на социально-культурные мероприятия и науку из государственного бюджета и иных источников (в млрд. рублей)^[145]

Существенное увеличение фондов экономического стимулирования привело к тому, что заводы становились отдельным социальным пространством внутри государства со своей системой производства и распределения. В качестве примера можно привести Автомобильный завод им. Ленинского комсомола (АЗЛК) в Москве и легендарный Кировский завод в Ленинграде. В позднесоветские годы социальный фонд АЗЛК составляли следующие объекты: спортивный комплекс (дворец спорта, стадион, три футбольных поля, крытый каток с искусственным льдом, крытый теннисный корт); Дворец культуры на 1100 посадочных мест; 28 детских садов; медицинский центр (медсанчасть, поликлиника, больница на паях с автомобильным заводом им. Лихачева); детский городок в г. Чехове; комбинат питания; Дом быта; 14 общежитий; 16 жилых домов^[146].

Перед акционированием в 1992 г. на балансе Кировского завода находилось 292 ведомственных объекта. Кировской завод даже после муниципализации 122 жилых домов, 19 заводских общежитий, 10 дошкольных учреждений^[147] продолжал владеть в середине 2000-х гг. следующими объектами: стадион «Кировец», санаторий «Белые ночи» (Сочи), детский оздоровительный лагерь «Юный Кировец» (Ленинградская область), детский пансионат с лечением «Кировец» (Краснодарский край, пос. Кабардинка), санаторий «Стрельна» (Ленинградская область), поликлиника Кировского завода^[148]. И подобная практика строительства социальных объектов была характерна для большинства промышленных предприятий СССР. На АвтоВАЗе в Тольятти пошли еще дальше — в 1970-е гг. на территории завода были построены заводская стоматологическая поликлиника и целый медицинский центр в три этажа^[149].

Пансионат «Белые ночи» в 25 км. от Сочи, построенный для работников Кировского завода.

Предприятие могло осуществлять строительство вышеназванных объектов только за свой счет или участвовать в долевом строительстве вместе с другими предприятиями или государством^[150]. Так, например, в 1969 г. Лиепайский металлургический завод «Сарканайнс металургс» передал Управлению курортами Латвийской ССР 120 тыс. рублей на долевое участие в строительстве санатория^[151]. Предприятия также могли брать для строительства социальных объектов ссуды или кредиты в Стройбанке СССР, если они имели к началу строительства не менее 50% средств. В связи с активным социальным строительством, которое начали вести предприятия, остро стоял вопрос о строительных материалах. Зачастую на строительство социальных объектов шли ресурсы, которые были отправлены центром на решение производственных вопросов^[152]. Все это усугубляло проблему долгостроев и распыления капиталовложений, от которых сильно страдала советская экономика.

Завод и его многочисленные ответвления становились своего рода городской индустриальной общиной со своими институтами социализации и вертикалью власти, которая оказывала существенное влияние не только на работников предприятия, но и на все население, живущее рядом с предприятием. Завод не просто использовал существующую рабочую силу, он непосредственным образом участвовал в ее воспроизводстве. Предприятие сопровождало человека на всех этапах жизни. На многих предприятиях существовали денежные выплаты и подарки в связи с особыми событиями в жизни работников. Так, например, на Кировском заводе работникам вручали подарки по следующим поводам: день совершеннолетия (памятный подарок на сумму в 5 рублей), проводы в армию (подарок на 10 рублей), рождение ребенка (подарок матери на сумму в 15 рублей), бракосочетание (молодоженам, впервые вступающим в брак, подарок на 10 рублей)^[153]. Ветеранам завода, проработавшим на нем не менее 15 лет, и проявившим особые успехи в перевыполнении плана и внедрении новой техники, присуждалось звание «Заслуженный кировец». Звание давало как моральное поощрение (портреты в галереи Почета, вымпел на месте работы), так и материальные (премия в 100 рублей, льготы при предоставлении мест в детский сад и пионерлагерь)^[154]. Существовал также почетный знак «Молодому кировцу за доблестный труд». Для получения почетного знака работник должен был проработать на заводе не менее 5 лет, перевыполнять план, участвовать в рационализаторстве, социалистическом соревновании и общественной работе. Таким образом, помимо моральных и материальных стимулов, действовавших на всех предприятиях страны, на Кировском заводе были созданы особые награды и звания, нацеленные на развитие заводского патриотизма.

Почетный знак «Заслуженный кировец»

В моногородах градообразующие предприятия выступали основными организаторами социальной и экономической жизни. Вокруг крупных заводов выстраивались целые городские районы. Подобная практика применялась не только в новых городах, но и в традиционных городских центрах. Так, например, ряд московских районов (Бирюлево-Восточное и Западное, часть Орехово-Борисово-Северного, Зябликово, Царицыно, Сабурово, Нагорный, Донской) были построены рядом с заводами ЗИЛ, Динамо, медеплавильный им. Орджоникидзе и другими. Близость жилья к предприятиям сокращало время, которое был вынужден тратить рабочий на проезд к работе, это также уменьшало пассажирский поток в транспортной сети города^[155]. Жилищно-коммунальное хозяйство ведомственного жилья также находилось на балансе промышленных предприятий. Даже в постсоветское время подобная практика сохранилась. Показателен случай с отключением горячей воды в Пикалево в 2008 г. Местная ТЭЦ, принадлежащая предприятию «БазэлЦемент — Пикалево», задолжала поставщикам газа 140 млн рублей, вследствие чего весь город был отключен от горячей воды^[156]. Таким образом, остановка работы нескольких предприятий парализовала всю экономическую инфраструктуру города.

Выстраивание всей жизни города вокруг его промышленного ядра было сознательной политикой советской власти, нацеленной на создание нового социалистического общества. Как отмечает исследователь Меерович^[157], организация городского пространства в СССР отвечала потребности соединения производственного и свободного времени рабочего в одну пространственную плоскость: «Власть с первых дней своего существования отрабатывает административно-политические формы принудительной соорганизации людей в трудобытовые коллективы, объединяя их не только за счет административных форм, но и в пространственном отношении — за счет организации жилища, планировки поселений, в конечном счете, благодаря структуре расселения в целом»^[158]. В 1930-е гг. только таким путем советские города могли принять и окультурить миллионы крестьян, которые территориально покидали деревню, но сохраняли привычки сельскохозяйственного труда и мышления.

Влияние директора распространялось за рамки коллектива — на большинство жителей моногорода. В значительной степени это обеспечивалось за счет практики «шефства», когда промышленное предприятие оказывало материальную помощь школам, больницам, колхозам и т.д. Социолог Б.И. Максимов писал: «Согласно безраздельно царившей идеологии, в основании общества лежало производство, господствовала трудовая мораль, вообще трудовые критерии жизни, культивировался коллективизм. Поэтому придание трудовой организации не только производственных, но и многих социально-политических функций, возведение ее в ранг составного элемента общества представляются вполне логичными»^[159].

Местные власти в моногородах находились в определенной зависимости от предприятий. Хотя порой между директором предприятия и местным Советам народных депутатов могла возникнуть конфликтная ситуация. Чаще это происходило по вопросам участия предприятий в строительстве общегородских объектов и распределения ведомственного жилья. По закону, если дом построен на средства предприятия, то местный Совет получает лишь 8% жилой площади (6% — для переселения граждан из домов, подлежащих сносу в связи с отводом земельных участков на жилищное строительство; 2% — для предоставления служебной площади работникам, непосредственно занятым обслуживанием и эксплуатацией жилого фонда)^[160]. На деле же Совет старался получить больше жилой площади, что встречало неизбежное сопротивление со стороны директора и профкома.

Для иллюстрации ведомственной борьбы за жилье можно привести пример из пьесы Юрия Черняка «Занимаемой должности не соответствует». В основе пьесы лежит реальный эпизод, произошедший в конце 1970-х гг. на Ярославском заводе дизельной аппаратуры, директором которого был В.С. Литвиненко^[161]. Новый завод сталкивается с проблемой большой текучести кадров^[162]. В пьесе предприимчивый директор пытается решить проблему путем достройки дома, строительство которого было заморожено. Стройтрест построил лишь три первые этажа девятиэтажки. Председатель Горисполкома обещает директору передать все 140 квартир заводу, если его работники успеют за очень короткие сроки сдать дом к новому году. Директор начинает бурное строительство, закрепив за каждым рабочим его квартиру и перепрофилировав производство одного из цехов под производство строительных материалов на нужды стройки. Он также набирает новых рабочих, которые получают зарплату из фонда заработной платы предприятия, а сами работают на стройке. К новому году комиссия принимает дом, но тут начинается ожесточенная борьба между управляющим стройтрестом и директором за распределение квартир. Управляющий стройтреста справедливо обосновывает, что его рабочие также имеют право на часть квартир, так как они построили первые три этажа. Но директор продвигает свою линию, по которой все квартиры должны достаться его заводу. Далее автор пьесы рисует упорную борьбу директора с бюрократами, которые нарушают данное слово и не желают отдавать весь дом заводу. По распоряжению директора, рабочие завода за одну ночь без ордеров занимают квартиры в построенном доме, что является прямым нарушением закона. Казалось бы, очевидно, что решение о распределении квартир пропорционально вкладу стройтреста и завода в строительство дома, полностью обоснованно. Но автор пьесы на 180 градусов меняет общественную суть конфликта: директор завода, отчаянно борющийся за распределение всех квартир среди своих рабочих, представлен честным и принципиальным коммунистом. В аннотации к пьесе говорится: «Герой пьесы «Занимаемой должности не соответствует…» — человек долга и чести, преданный своему делу, мыслящий категориями завтрашнего дня, устремленный к коммунистическим идеалам, показан на сломе судьбы, в критический момент принятия принципиального решения, в жесткой борьбе с рутиной и косностью бюрократического механизма»^[163]. Все социальные оппоненты директора, отстаивающие действительно общественные интересы, представлены бюрократами и завистниками. В данной пьесе очень хорошо представлено ведомственное отношение директора к своему предприятию и рабочим. Он уже сросся с заводом, считает его фактически своим детищем. Директор готов даже пойти на нарушение закона лишь бы сдержать слово, данное опять же своим рабочим. А на рабочих стройтреста, работавших на постройке того же дома, ему наплевать — они получат квартиры в другом доме когда-нибудь. Характерно, что в конце 1980-х гг. отстаивание ведомственного интереса выдается за поступки руководителя нового типа, который борется против косности поколения «фронтовиков».

Основные управленческие функции на советском предприятии концентрировались в руках т.н. «треугольника»: директор, партком, профком. Директор отвечал за производство, профком — за социальные вопросы, а партсекретарь был представителем партии на предприятии, который оценивал эффективность деятельности директора и рабочего коллектива. Производственная иерархия базировалось на жестком единоначалии: директор, начальник цеха, мастер.

Было бы ошибкой представлять советского рабочего в качестве человека, находящегося в полной власти администрации завода. Напротив, особые условия функционирования советской экономики, обеспечивали рабочему определенную зону автономности на предприятии. Это явление историк М. Пискунов назвал «пространством своеволия»^[164]. Как выше было указано власть на промышленных предприятиях в СССР осуществлялась через треугольник. Бывали случаи, когда сильный директор подминал под себя партком, но зачастую партийный секретарь и профком могли оспорить директорское решение. Чаще всего это касалось вопроса увольнения сотрудников. Увольнение с предприятия затруднялось как тем, что в СССР не существовало официальной безработицы, так и конкретной процедурой, которую нужно было проводить с одобрения профсоюза. Исходя из этого, рабочий мог маневрировать между разными ветвями власти на предприятии.

Важнейшая черта социального облика советских рабочих состояла в том, что их протесты против плохих условий труда носили преимущественно индивидуальный характер. И это было неслучайно. Роль профсоюзов в советском обществе претерпела со временем существенную эволюцию. По мысли Ленина в годы НЭПа на первый план в деятельности профсоюза выходили его защитные функции в отношении рабочих: «…одной из самых главных задач профсоюзов является отныне всесторонняя и всемерная защита классовых интересов пролетариата в борьбе его с капиталом. Эта задача должна быть поставлена открыто на одно из первых мест, аппарат профсоюзов должен быть соответственно перестроен, видоизменен или дополнен, должны быть образованы или, вернее, образовываемы стачечные фонды и так далее»^[165]. Ленин специально подчеркивал, что перевод государственный предприятий на хозяйственный расчет неизбежно ведет к появлению противоречий между дирекцией и рабочими, поэтому профсоюз должен отстаивать интересы рабочих и на фабриках и заводах, принадлежащих государству.

С полным встраиванием профсоюзов в советский государственный аппарат в конце 1920-х гг., рабочие потеряли возможность для организации легального коллективного протеста^[166]. Профсоюзы во многом утрачивали свои защитные функции, в условиях индустриализации на них возлагались функции связанные с социалистическим соревнованием, повышением производительности труда, организацией рабочих на выполнение промфинплана и т.д. Первый секретарь ВЦСПС Н.В. Шверник на XVI съезде ВКП(б) говорил: «Основной и главной задачей профсоюзов на нынешнем этапе является умение возглавить и развить движение широких рабочих масс за социалистическое строительство, за реконструкцию промышленности и социалистическую переделку сельского хозяйства, за полное выкорчевывание корней капитализма. Профсоюзы должны стать во главе движения за социалистическое соревнование и ударничество, должны на опыте ударников переводить социалистическое соревнование на более высокую ступень. Новое социалистическое общество может быть создано и упрочено только усилиями миллионов трудящихся. Профсоюзы, как самая широкая пролетарская массовая организация, должны мобилизовать десятки миллионов для осуществления задач этого строительства»^[167].

С упразднением в 1933 году Наркомата труда социальное обеспечение рабочих было возложено на ВЦСПС. Именно с этого периода советские профсоюзы стали распределять среди работников путевки на курорты, пособия по нетрудоспособности, стипендии на учебу, пособия по материнству и т.д.^[168] Было бы ошибкой утверждать, что защитные функции советских профсоюзов с 1930-х гг. полностью атрофировались. Профком на предприятии мог оспорить увольнение работника. Даже в конце 1940-х гг. были случаи, когда отдельные отраслевые профсоюзы, например профсоюз железнодорожников, занимали достаточно боевую позицию, пытаясь отстоять интересы своих работников^[169]. Но чаще всего защита рабочих со стороны профсоюза носила индивидуальный характер: профком практически никогда шел на организацию каких-либо коллективных акций протеста, предлагая рабочим обращаться с жалобами в индивидуальном порядке. Для примера можно привести рост жалоб, направленных в ВЦСПС рабочими в послевоенные годы: 1945 г. — 12 267 жалоб, 1946 г. — 23 432 жалоб. Значительная часть заявлений касалась неправильных увольнений, оказания материальной помощи, оплаты больничных листов, вопроса рабочего снабжения^[170]. Если профком санкционировал решение директора об увольнении, то работник мог обратиться в комиссию по трудовым спорам и народный суд^[171].

Трудовые споры в СССР с конца 1920-х гг. до 1957 г. рассматривались в Расценочно-конфликтных комиссиях (РКК) и народных судах, после 1957 г. — в комиссиях по трудовым спорам. Данные структуры не имели права пересматривать коллективный договор и занимались более частными вопросами: утверждение, предусмотренных в коллективном договоре норм выработки, оплата простоев, увольнения, вычет за порчу материалов, оплата сверхурочных работ и т.д.^[172] Решения РКК могил быть оспорены лишь Наркоматом труда. Общей статистики обнаружить не удалось, но, например, в конце 1920-е гг. на московском «Электрозаводе» большинство решений РКК были в пользу администрации предприятия^[173]. Видимо с этим фактом связана тенденция сокращения числа заявлений рабочих в данные структуры. Тем не менее, как отмечает Д. Фильцер, самостоятельность РКК менялась вместе с политической централизаций власти в СССР. В 1920-е гг. РКК часто становились на сторону рабочих, в начале 1930-х вместе с ужесточением трудового законодательства, комиссии утратили ряд своих функций^[174]. В докладной записки (январь 1933 г.) Отдела зарплаты и производства ВЦСПС Президиуму ВЦСПС писалось: «Уменьшение числа заявлений в РКК является не показателем полного благополучия, а, наоборот, показателем слабости массовой работы завкома и неавторитетности РКК <…> Слабость рабочей части, особенно в цехах, приводит к совершенно ненормальному соотношению сил между сторонами, с частым перевесом в сторону административной части, что не может не влиять на характер решений <…> РКК в подавляющем большинстве случаев ограничивается формальным разрешением конфликтов на должную принципиальную высоту и не ставя перед администрацией и завкомом ряда общих вопросов организации труда и производства, которые неизбежно вытекают из конфликтной практики»^[175].

Рабочие предпочитали действовать иным путем — писать жалобы руководству предприятию и в партком или увольняться с предприятия. В условиях дефицита и текучести рабочей силы в советской экономике директор часто был вынужден идти на встречу работникам. Также он часто закрывал глаза на нарушение трудовой дисциплины, воровство, пьянство со стороны рабочих.

О росте потребительских настроений в советском обществе

Рост потребительских настроений среди советских рабочих стал закономерным результатом отчуждения рабочего класса от рычагов управления экономикой и политической жизни в течение нескольких десятилетий. Советская бюрократия приучила рабочих к политической пассивности, что неизбежным образом ударило по их классовому сознанию. В книге «Нищета философии» Маркс писал о том, что капиталистическое условия производства превратили массы народонаселения в рабочих^[176]. Позже, в ходе самостоятельной борьбы пролетариат начал конструироваться из «класса в себе» в «класс для себя». Технологические условия крупного машинного производства обеспечивают лишь потенциальную возможность для организации, но рабочие должны предпринять большие самостоятельные усилия, чтобы осознать себя как единый класс. Вот об этом многие марксисты зачастую забывали, когда писали об изначальной прогрессивности промышленных рабочих по сравнению с другими отрядами пролетариата. Возможность не тождественна действительности. На протяжении советской истории развивался обратный процесс — деконструкция рабочего класса и превращение рабочих в аморфную массу обывателей. Б.И. Максимов верно охарактеризовал этот процесс: «…если трудовые коллективы и были основной ячейкой общества (в советские годы —прим. автора), то в качестве не субъектов, а объектов»^[177].

Начиная с 1920-х гг. рабочие имели формальные средства участия в управлении производством и влияния на администрацию предприятия. С 1923 г. на советских заводах стали действовать производственные совещания, куда входили, как рядовые работники, так и представители администрации. На производственных совещаниях обсуждались преимущественно вопросы участия коллектива в социалистическом соревновании, распространение передового опыта по рационализации производства, повышение производительности труда, снижение себестоимости продукции и улучшение ее качества. С. М. Киров на пленуме Ленинградского губкома партии 15 сентября 1926 г. говорил о том, что «производственные совещания есть абсолютно необходимое звено в социалистическом производстве. Производственное совещание является социалистической производственной школой»^[178]. В то же время на страницах газет развернулась критика работы производственных совещаний. Критики отмечали нерегулярность созыва совещаний, формализм и недостаточное участие рабочих в управлении производством^[179]. В 1927 г. в производственных совещаниях участвовало лишь 15% от общего числа рабочих^[180]. С началом индустриализации производственное совещание стало основным органом, осуществлявшим руководство социалистическим соревнованием на предприятии^[181] .

Наряду с легальными формами протеста, рабочие иногда прибегали к открытым забастовкам. Особенно высоко их количество было в начале 1930-х гг. среди ткачей Ивано-Вознесенска, шахтеров Донбасса и среди сезонных рабочих, занятых в строительстве. Большинство забастовок было вызвано ухудшением продовольственного снабжения, низкой зарплатой и ее задержкой, плохими условиями труда^[182]. Со второй половины 1930-х гг. количество забастовок снижается. По мнению исследователя С.В. Богданова, большую роль в стабилизации обстановки на предприятиях сыграл идеологический момент: «К концу 1930-х гг. в сознании и поведении рабочей массы произошли серьезные изменения. Под воздействием массовой агитации и пропаганды в эту социальную группу было внедрено убеждение о своей авангардной роли, особом месте в деле социалистического строительства <…> Безусловно, пропагандистские усилия партийных и государственных органов не прошли даром. Они имели свой эффект для значительной массы советского общества»^[183].

Самой популярной реакцией рабочих на плохие условия труда и нехватку жилья в 1930-е гг. становится уход с предприятия в поисках лучшей доли, или, как говорили в советских газетах, «за длинным рублем». Д. Фильцер справедливо отмечает, что небывало высокая текучесть рабочей силы в 1930-е гг. обуславливается не только процессами индустриализации и урбанизации советского общества, но и выбором рабочих наиболее пассивного и конформистского выхода из трудового конфликта на производстве — увольнение^[184]. Рабочие знали, что из-за нехватки рабочих рук в любом случае они устроятся на другом заводе. Поэтому они не сильно держались за свое рабочее место. На поведение советских людей мощное влияние оказывала и политическая пропаганда, в центре которой был рабочий класс как ведущий класс советского общества. Рабочие не видели смысла активно протестовать против «своей пролетарской власти» в условиях индустриализации и обострения международной ситуации. В подобных условиях на предприятиях получила широкое распространение практика неформальных договоренностей между руководством среднего звена и рабочими.

С 1930-х гг. развивался процесс ослабления горизонтальных связей внутри рабочего класса и выстраивании теневых вертикальных связей внутри предприятия и шире — в отрасли. Это стало следствием раздробления единого общественного фонда потребления^[185], так как наряду с общегосударственным каждое предприятие имело свой отдельный фонд потребления. Процесс раздробления фондов потребления развивался неравномерно: расширение в начале 1930-х гг., сокращение в годы войны, восстановление и расширение фондов предприятия в 1950-е гг. Определяющую роль в процессе раздробления сыграла косыгинская реформа. Важно отметить, что она закрепила и оформила те процессы, которые происходили до нее — рост силы отдельных ведомств и министерств, а соответственно и расширение, принадлежащих им социальной инфраструктуры.

Расширению социальных фондов предприятий способствовала также тенденция увеличения доли женщин, вовлеченных в народное хозяйство: в 1940 г. среди общего числа рабочих и служащих на долю женщин приходилось 39%, в 1950 г – 47%, в 1970 г. – 51 %, 1980 г. – 51%. В абсолютном выражении количество женщин среди рабочих и служащих увеличилось с 19,2 млн. в 1950 г. до 57,6 млн в 1980 г.^[186] Закономерным следствием более активного вовлечения женщин в промышленное производство в послевоенное время стал рост ведомственных детских садов. Предприятие брало на себя часть ответственности за воспитание детей рабочих, тем самым освобождая время женщин для работы на производстве.

Безусловно и до, и после реформы 1965 г. большая часть социальных объектов строились за счет государственных капитальных вложений. Обычной практикой было закрепление за ведомствами социальных объектов, построенных на средства из общего государственного бюджета. В данной статье рассматривается именно ситуация в промышленности, где предприятия имели большие возможности для строительства ведомственных объектов. Соответственно, тенденция выстраивания вертикальных социальных связей здесь была особенно сильна. После косыгинской реформы на промышленных предприятиях окончательно оформилась смычка между руководством и рабочим коллективом. Как верно отмечают исследователи Ю. Ольсевич и П. Грегори: «…до реформы (косыгинской — прим. автора) заработок отдельного работника не зависел от результатов деятельности предприятия; он имел основания считать, что его труд является «непосредственно общественным», т.е. связан непосредственно с обществом в целом. В результате же реформы и директор, и работник мыслили уже категориями «мы» (т.е. трудовой коллектив предприятия) и «они» (т.е. Госплан, министерство, другие предприятия)»^[187].

В результате расширения фондов потребления отдельного предприятия, рабочий привязывался всей своей жизнью к заводу: его дети ходили в школу, которую построил завод, он сам отдыхал в санатории, построенном опять же заводом. Его связь со всем обществом ослаблялась, замещаясь встроенностью в систему производства и распределения благ отдельного предприятия. Все это находило отражение в официальных лозунгах, которые распространялись на заводах: «Завод — мой дом», «Завод — моя гордость». Исследовательница Т.Ю. Сидорина называет это явление «социалистическим корпоративизмом»^[188], хотя на мой взгляд, корректнее говорить о «советском корпоративизме», так как вопрос был ли построен социализм в СССР крайне дискуссионный. Для справедливости стоит сказать, что указанная привязка рабочего к заводу не была абсолютной. В значительной степени она базировалась на получении ведомственной квартиры. К середине 1980-х гг. директора не имели реальной возможности выселять рабочих из ведомственного жилфонда, если они уходили с завода. Поэтому, по словам одного из советских директоров, некоторые заводы превратились в «машины для перекачивания жилья»^[189]. Это стало причиной того, что при найме новых людей руководство предприятия часто ставило перед ними условие отработать определенное количество лет для получения квартиры. Если рабочий увольнялся раньше срока, то он автоматически он снимался с очереди на жилье.

Интересно, что проблема заводского патриотизма, вредящего общему плановому хозяйству, получила осмысление в советском кинематографе. В 1974 г. на советские экраны вышел фильм Сергея Микаэляна «Премия» по пьесе А. Гельмана. В нем Потапов, бригадир одной из бригад строительного треста, вместе с коллективом отказывается от премий по той причине, что она была получена за перевыполнение заниженного плана. Борьба против получения незаслуженной премии становится для Потапова лишь поводом для раскрытия общей бесхозяйственности, которая царит на стройке. Предложение бригадира отказаться от премии приводит к расколу управленческого звена предприятия: секретарь парткома, ведущий экономист поддерживают Потапова в противовес управляющему треста, начальнику планового отдела, одному из бригадиров. Положительный конец, т.е. отказ от премии со стороны всего коллектива треста, стал возможным именно благодаря тому, что секретарь парткома поддерживает предложение Потапова, произнося знаковую фразу: «Мы – члены Коммунистической партии Советского Союза, а не члены партии треста номер сто один! Такой партии нет» (в пьесе Гельмана добавляется: «…и никогда не будет!..»)^[190]. В реальности, к сожалению, дела обстояли несколько иначе: корпоративные интересы треста №101 зачастую перевешивали общественные при активном потворстве со стороны управляющего, парткома, рабочих.

Афиша художественного фильма «Премия»

В самой пьесе интересно отражен раскол внутри рабочих: одна часть стремится вникнуть в производство и с карандашом в руках осуществлять учет всех ресурсов и трат, а другая – полностью перекладывает руководство на плечи администрации, довольствуясь отговоркой: «От рабочих ничего не зависит». Гельман усматривает в низовой инициативе рабочих ту силу, которая способна изменить ситуацию на стройке: «…Потаповых будет с каждым днем все больше и больше..., и они в конце концов заставят всех работать честно! Заставят!»^[191]. Безусловно, в советской реальности 1960-70-х гг. существовали идейные и принципиальные рабочие, готовые отказаться от незаслуженного вознаграждения. Проблема заключалась в том, что они составляли исключение, подавляющее большинство действовало пассивно и было заинтересовано лишь в получении зарплаты и премии. Один из рабочих московского завода «Серп и молот» В. Коптев писал в статье в газете «Московские новости» в 1987 гг.: «Рабочие оказались пешками в руках бюрократии. Нам навязывали план, а мы принимали это как должное, когда его корректировали — мы не возражали, поскольку получали премии за выполнение облегченного плана. Бюрократ платил нам за спокойную жизнь не столько деньгами, сколько словами. Он нас хвалил и прославлял наш трудовой героизм. Слава и деньги вели к самообольщению. Лесть гасила раздражение»^[192].

Мысли Коптева подтверждаются данными известного исследования Ядова В.А. и Здравомыслова А.Г. «Человек и его работа в СССР и после». В результате изучения трудовой деятельности молодых ленинградских рабочих в начале 1960-х гг., социологи пришли к выводу, что процент молодых рабочих перевыполнявших план составил 57,88% рабочих, попавших в выборку^[193]. Не выполняло план лишь 4,22% рабочих. Очевидно, что если больше половины молодых рабочих без большого опыта перевыполняло план, то «техническое обоснование производственных норм не поспевало за реальными возможностями обычного рабочего (т. е. рабочего средних способностей и квалификации)»^[194].

В. Ядов, один за авторов исследования, уже во втором издании книги поделился личными воспоминаниями о работе в 1952-53 гг. токарем-лекальщиком на Ленинградском Заводе станков–автоматов. После пары месяцев работы на станке, он стал перевыполнять норму, на что ему рабочие с большим опытом заявили: «"Ты, парень, дурака-то не валяй. Если ученик токаря так работает, то мы что, все — халтурщики? Норму же пересмотрят, да еще и досрочно. Имей это в виду". Разумеется, новичек быстро понял, что здесь требуется. Работал как мог достаточно интенсивно. В течение месяца сдавал в ОТК столько деталей, сколько было надо для 1,5-2 % перевыполнения задания, а остальные придерживал в своей тумбочке. Для сильно пьющих и прогульщиков этот метод гарантировал неприкосновенность по части критики за невыполнение норм. Аналогично и по цеху «задел» на будущее. В конце месяца на складе готовой продукции завода всегда оставалась не сданная продукция как задел на перевыполнение плана. В следующий месяц и главное – за квартал (квартальные премии были значительны)»^[195].

Советский авиаконструктор О.К. Антонов в своей книге «Для всех и для себя» обозначил противоречия советского планирования дилеммой: план или совесть?^[196] Безусловно, большинство рабочих подозревало, что групповые достижения их предприятия зачастую идут вразрез с интересами всего народного хозяйства, но они не смогли пойти против своего непосредственного материального интереса и коллектива. Так экономическая проблема сильнейшим образом влияла на политическое сознание людей, приучая их к двоемыслию: для себя/своего коллектива или всего общества. Подобная практика, повторяющаяся десятилетиями, привела к массовому разочарованию советских людей в социалистической парадигме, что неизбежным образом выразилось в росте потребительских настроений: нам на парткоме будут рассказывать про светлое коммунистическое будущее и очередной съезд КПСС, а я тем временем буду размышлять, как поскорей уйти с собрания, чтобы занять очередь за югославскими сапогами, которые «выбросили» в продажу.

Было бы неправильно упомянуть лишь отрицательные последствия промышленного патернализма^[197]. Разветвленные социальные фонды предприятия позволили улучшить условия жизни миллионов людей, они реальным образом сплачивали рабочий коллектив, так как создавали возможность проведения общего досуга. При заводах организовывались кружки и секции. Спортивные сборные от предприятий участвовали во всесоюзных соревнованиях. Рабочий коллектив на предприятии стремился выполнять роль большой семьи. Коллектив контролировал не только производственную деятельность работника, но и мог активно вмешиваться в его личную жизнь. Обычно это было связано с пьянством, разрывом с семьей, безответственным отношением к детям и другими формами «морально-бытового разложения»^[198]. Если рабочий дебоширил в пьяном виде, то он автоматически бросал тень позора на всю бригаду. Бригада могла в таком случае могла выступить с публичным осуждением нерадивого сотрудника. В советском обществе личное и коллективное пронизывали друг друга. По месту жительства и работы, в городах и селах действовали товарищеские суды. Они рассматривали дела, связанные с мелкими хищениями, пьянством, хулиганством, аморальном поведением на работе и в быту. Чтобы избежать привлечения работника к уголовной ответственности за мелкую кражу, коллектив мог вынести ему публичное осуждение, оштрафовать провинившегося работника, инициировать его увольнение^[199]. Вышеуказанная практика была действенным инструментом общественного правосудия, базировавшееся на идеологической парадигме: каждый человек ответственен за судьбу своих коллег или соседей. Советский коллективизм приводил не только к наказанию оступившихся, но и к возникновению традиций взаимопомощи. Работники часто помогали друг другу в быту (посидеть с ребенком и т.д.) или в сложной жизненной ситуации (в случае серьезной болезни работника его коллеги дежурили у него дома)^[200].

Важную роль в выстраивании единого рабочего коллектива играло отсутствие между вышестоящим руководством и простыми работниками предприятия непреодолимого социального и имущественного барьера. Уровень потребления директора, конечно, отличался от уровня рабочего, но эта разница не приобретала качественного масштаба. Директор и рабочий могли ходить в одни поликлиники, магазины, театры, быть соседями по дому, дачному участку и т.д. Их дети могли ходить в одни школы, т.е. иметь равный доступ к образованию. Все это, безусловно, сплачивало коллектив предприятия. На советском производстве управленческое разделение на менеджмент высшего, среднего, низового звена и простых рабочих не было зафиксировано в четких разграниченных социальных интересах. Соответственно, фактически и ментально все работники предприятия – от директора до грузчика – были и чувствовали себя членами единого трудового коллектива.

М. Пискунов в своей работе о советском трудовом коллективе выделяет в структуре управления предприятия среднее звено управленцев (начальники участков и цехов). В отличие от капиталистического предприятия, где вышеназванные лица проводили в своих действиях волю начальства, на советском заводе дело обстояло иначе. По мнению Пискунова, склонность со стороны начальников цехов «входить в положение» своих подчиненных «…вело к патерналистским внутриколлективным межличностным связям, которые позволяли коллективу при необходимости политически мобилизоваться целиком, через свою технологическую иерархию»^[201]. Пискунов не первый кто заметил противоречивую роль начальников цехов на советском заводе. Д. Фильцер писал: «Что касается отношений между работниками и руководством в цехах, то менеджеры шли на уступки работникам в отношении скорости работы или заработка именно потому, что им требовались взаимные «уступки» от рабочей силы. В моем исследовании о 1930-х годах я обосновал, что основной движущей силой готовности руководства уступить работникам их существенный, хотя все еще частичный контроль над трудовым процессом, является необходимость достижения определенной степени стабильности в крайне нестабильной производственной среде. В ситуации, когда менеджеры никогда не могут быть уверены в наличии поставок, необходимых инструментов, надежности оборудования или даже постоянстве своих плановых заданий, важно добиться хотя бы пассивного сотрудничества рабочей силы»^[202]. Уступки чаще всего касались дополнительных выплат, связанных с сверхурочной работой в выходные дни в период штурмовщины, приходящиеся на конец квартала и года. Администрация предпочитала доплачивать рабочим, чтобы не вызвать протест с их стороны^[203].

Смычка между рядовыми рабочими и руководством среднего звена сыграла важную роль уже в постсоветский период, когда на руинах советского общества развернулась не классовая борьба в ее классическом понимании (пролетариат против буржуазии), а скорее противостояние между более или менее монолитным трудовым коллективом предприятия (ИТР, рабочие) и новыми собственниками, желавшими паразитировать на ресурсах завода.

В условиях обострившегося дефицита рабочей силы в позднесоветское время особо важную роль играло обеспечение стабильной кадровой базы предприятия. Одной из главных проблем советской экономики на протяжении всей ее истории была текучесть кадров^[204]. Например, в 1967 г. в целом по промышленности текучесть работников составила 22,1%, в пищевой промышленности – 35,7%, строительных материалов – 34%^[205]. Закрепление рабочих на предприятии достигалось во многом за счет того, что помимо зарплаты руководство поощряло рабочих с помощью предоставления дополнительных благ: жилье, путевки в санатории и т.п.

Мозаика на одном из предприятий города Дзержинский. Автор плаката - Н. Байраков

Арматурно-Изоляторный Завод (АИЗ) в Краматорске

Советский плакат 1980-х гг.

Активное социальное строительство, осуществляемое предприятиями, оказывало противоречивое влияние на социальную психологию рабочих. Люди чувствовали себя нужными на производстве, формировался единый рабочий коллектив, который с уверенностью смотрел в будущее — родное предприятие их не бросит. Но вместе с этим, рабочие с большим безразличием стали относиться к результатам своего труда. Изначальная идея реформы 1965 г. заключалась в том, чтобы за счет повышения доли прибыли, оставляемой предприятию, усилить трудовую мотивацию рядового работники. Именно поэтому значительная часть (40-50%) фондов стимулирования должна была идти на премирование работников.

Однако из официальной советской статистики^[206] мы видим, что как минимум половина фонда материального поощрения не расходовалась в течение каждого года. Это было связано с тем, что, по задумке реформаторов, если предприятие не выполняло план по прибыли и рентабельности, фонды поощрения все равно пополнялись пусть и на меньшую сумму, чем предусмотрено по плану. Но по закону премии выплачивались именно за трудовое участие коллектива в росте прибыли и рентабельности. Таким образом, часть средств (до 20%) из фонда материального поощрения поступали в фонд социально-культурных мероприятий и жилищного строительства^[207]. Оставшиеся деньги часто изымались у предприятия государством или отправлялись в резервы министерства. Также бывали случаи, когда фонд материального поощрения замораживался в случае, если рост средней заработной платы на предприятиях опережал рост производительности труда^[208].

Выше уже приводились цифры, из которых видно, что в фонде заработной платы рабочих доля премии не превышала 10%. Заработок рабочего был слабо связан с его личным трудовым участием. Все это вело к росту апатии и безразличия со стороны рабочих. Люди думали о том, насколько увеличивался их семейный бюджет, не сильно интересуясь цифрами роста фондов общественного потребления, хотя за ними скрывались новые больницы, школы, санатории и т.д. Как верно выразились авторы книги «Магнитка близ Садового кольца»: «…в обычной жизни люди мыслили не историческими категориями, а повседневными реалиями, не показателями статистики, а тем, как это сказывалось на бюджете семьи текущих потребностях»^[209]. Кризис трудовой мотивации был также связан с разочарованием рабочих советской действительностью 1970-1980-х гг. Обещания построить коммунизм обернулись длинными очередями в магазинах и неспособностью отоварить растущую зарплату.

Падение трудовой дисциплины на предприятиях и рост потребления алкоголя в рабочей среде не встречало резких мер со стороны руководства завода^[210]. Алкоголиков увещевали, стыдили, брали на поруки, но увольняли лишь в редких случаях. Подобная практика объяснялась острым дефицитом рабочих рук, который переживала советская экономика с 1960-х гг. Директор предпочитал держать пьяниц в штате про запас, тем более, что таких рабочих было легче контролировать. Удивительным образом на советских предприятиях одновременно уживался и дефицит, и резерв рабочей силы. Если Маркс писал о существовании резервной армии труда, т.е. безработных, которые экономически давят на зарплату занятых, то на советских заводах резервные рабочие числились в штате предприятия. Это делалось для того, чтобы в случае необходимости ведения работ за воротами завода не отрывать от станка квалифицированных рабочих. Резервных рабочих часто использовали на строительстве ведомственного жилья, сельскохозяйственных работах в подшефных колхозах и т.д. Нежелание руководства завода увольнять рабочих, нарушивших трудовую дисциплину, также обуславливалось методикой формирования фонда заработной планы на предприятии: «Плановый фонд заработной платы определяется умножением расчетной численности работников на их среднюю заработную плату»^[211]. Таким образом, сокращение численности штата неизбежно вело к изъятию у предприятия части фонда заработной платы, что ограничивало возможность директора назначать дифференцированную плату разным работникам, стимулируя передовиков производства.

В. М. Молотов в беседе с Ф. Чуевым очень точно описал социально-психологическую атмосферу в советском обществе 1970-80-х гг.: «…Партия с высокой трибуны провозгласила лозунг: «Нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме», который настолько далек от реальности, что народ перестал верить. Как никогда, стал точен лозунг: «Народ и партия едины»: партия обманула народ, а народ стал обманывать партию, потеряв веру и работая кое-как»^[212].

Неслучайно на предприятиях были распространены идеи промышленного патернализма, выражающиеся в известных словах: «Приоритет предприятия – забота о людях». Рабочий коллектив выступал не в роли самостоятельного субъекта трудовых отношений, а в роли опекаемого объекта. По этой причине среди граждан позднего СССР сформировалось патерналистское отношение к вышестоящим органам: «Государство/предприятие о нас позаботится».

Как отмечает социолог Е.А. Богданова: «Согласно материалам агитационно-пропагандистской литературы, с конца 50-х годов объектом заботы становится практически все и всё. Если до второй половины 50-х год «забота» была, преимущественно, категорией, определяющей социальную политику в отношении маргинальных, нуждающихся в помощи групп: инвалидов, сирот, престарелых, то с середины 50-х забота обращается на все слои общества, все социальные, профессиональные, возрастные группы. Дискурс «заботы» распространяется на различные аспекты социальной жизни»^[213]. На деле это привело к формированию у советских граждан иллюзии о том, что за социальные права не нужно бороться, они автоматически гарантированы государством и будут всегда. Общественные фонды потребления «бесплатны».

Межведомственная борьба

В книге «Новый русский капитализм» уже анализировался вопрос: к каким последствиям привело увеличение хозяйственной самостоятельности отдельного предприятия в ходе перестройки?^[214] Но перестройка имела свою предысторию – косыгинскую реформу. Странным образом, на первый взгляд, в ходе реформы 1965 г. усилению хозяйственной автономии предприятия сопутствовало восстановление отраслевых министерств. Безусловно, на фоне раздробления управления экономикой на совнархозы, восстановление министерств было шагом в сторону централизации^[215]. Вопрос только в том, какой характер она носила. В результате косыгинской реформы произошла ведомственная централизация, приведшая к усилению не Госплана как проводника общегосударственного интереса, а отраслевых министерств.

В начале 1930-х гг. примерно половина Политбюро составляли люди, представляющие ведомственный интерес: С.К. Орджоникидзе – Наркомтяжпром, А.И. Микоян – Наркомснаб, Л.М. Каганович – Наркомпуть, региональные партийные лидеры представляли соответственно интересы своих регионов. В своем исследовании П. Грегори предполагает, что, если бы управление страной в 1930-е гг. было коллегиальным, то ведомственный интерес неизбежно возобладал был над общегосударственным^[216]. Приоритет государственных интересов был обеспечен полнотой власти И. Сталина. В этом одновременно состояла сила и слабость советского управления – парадигма развития всей страны зависела от степени централизации власти в руках генерального секретаря и его политической линии. При этом стоит отметить, что к концу правления Сталина межведомственная борьба усилилась. Политическим выражением этого стало дело Госплана, начатое в 1949 г.^[217] Председателя Госплана Н.А. Вознесенского обвинили в «смыкании» с ведомственным интересом и занижении плановых заданий для ряда министерств. В постановлении Политбюро говорилось: «…в результате проверки, произведенной Бюро Совета Министров СССР в связи с запиской Госснаба СССР (т. Помазнева) о плане промышленного производства на I квартал 1949 года вскрыты факты обмана Госпланом СССР Правительства, установлено, что Госплан СССР допускает необъективный и нечестный подход к вопросам планирования и оценки выполнения планов, что выражается прежде всего в подгонке цифр с целью замазать действительное положение вещей, вскрыто также, что имеет место смыкание Госплана СССР с отдельными министерствами и ведомствами и занижение производственных мощностей и хозяйственных планов министерств»^[218]. Не беря во внимание реальную или мнимую вину лично Вознесенского, примечательна сама формулировка обвинения «смыкание Госплана СССР с отдельными министерствами и ведомствами». Это говорит о том, что руководство партии в лице Сталина понимало откуда исходит опасность. Даже после смены руководства Госплана, этот орган был вынужден идти на компромисс с министерствами по ряду второстепенных показателей. Как правило это было вызвано принадлежностью министерства к оборонной отрасли и аппаратным ресурсом, который использовал глава ведомства (например, министр автотракторной промышленности, член Президиума Совета Министров СССР А.В. Малышев)^[219].

После косыгинской реформы усилилась тенденция сползания власти сверху-вниз по бюрократической иерархии – от Политбюро к отраслевым министерствам^[220]. Во много это было обусловлено наличием узкого коллегиального руководства в Политбюро в связи с обострившейся болезнью Л.И. Брежнева. Брежнев оказался зажат между различными группами влияния, которые оказывали на него сильное политическое давление. В условиях разрастания советской экономики Госплан еще с меньшим успехом, чем раньше, мог контролировать исполнение огромного числа утвержденных плановых показателей. Как писал П. Грегори: «…чем больше интегрированы управленческие структуры, тем больше вероятность того, что ресурсы будут использованы наиболее рациональным образом. Чем больше разделены органы управления производством, тем ярче представлена тенденция отдавать в вопросах снабжения «своим» предприятиям перед предприятиями, подчиненными другим министерствам и ведомствам»^[221].

Байбаков в одном из интервью отмечал, что в 1970-е гг. многие министерства перестали выполнять годовые планы. В данной ситуации они отправляли в Госплан «декабристов» (представители министерств обычно ездили в Госплан в конце года) с просьбой о снижении плана^[222]. Госплан был вынужден прогибаться под эти требования, так как у министерств появилась мощная поддержка в лице лоббистов в отраслевых отделах ЦК^[223].

Либерман в одной из своих статей писал: «То, что выгодно обществу в лице государства, должно быть выгодно каждому коллективу предприятия и каждому его члену!»^[224]. Это, пожалуй, центральная теоретическая ошибка косыгинской реформы, по которой интересы всего общества и отдельного коллектива отождествлялись. В действительности же групповые интересы коллектива предприятия зачастую противоречили интересам всего народного хозяйства. Классовые интересы рабочего класса не тождественны арифметической сумме индивидуальных интересов отдельных рабочих. Как писали Маркс и Энгельс: «Дело не в том, в чем в данный момент видит свою цель тот или иной пролетарий или даже весь пролетариат. Дело в том, что такое пролетариат на самом деле и что он, сообразно этому своему бытию, исторически вынужден будет делать»^[225]. Рабочий заинтересован в максимальном увеличении уровня своего потребления, в то время как социалистическое общество будет неизбежно накладывать на это стремление разумное ограниченное, выраженное в строгом балансе между общественными фондами накопления и потребления. Речь идет о том, что лишь высокоорганизованный и сознательный рабочий класс может последовательно проводить свои общеклассовые интересы, которые могут противоречить ближайшим интересам части трудовых коллективов. Противоречия между общественным и личным неизбежны для экономики, уровень производительных сил которой еще недостаточен для построения коммунизма. Зрелость классового сознания рабочих проявляется в том, насколько класс может подчинять стремления отдельных своих представителей и групп ради решения исторической задачи построения коммунистического общества.

Советский плакат 1966 г., художник – О. Масляков

Послесталинское руководство СССР напрямую связывало экономический рост с деятельностью низшего экономического звена — отдельного предприятия. Поэтому практически все инициативы реформирования советской экономики со времен Хрущева были связаны с попыткой усилить мотивацию трудового коллектива производить больше и лучше. Как это можно сделать? Предприятию и, соответственно, его коллективу нужно оставить больше ресурсов, чтобы оно могло усилить материальное стимулирование работников, тем самым повысив производительность труда и объемы производства. Все эти с виду благие намерения наталкивались на мощное препятствие в виде институциональной среды директивного планирования, в которой действовало предприятие. Завод не мог свободно распоряжаться дополнительными средствами в условиях отсутствия рынка средств производства и рынка рабочей силы. Поэтому советский хозрасчет 1960-80-х гг. в принципе носил половинчатый характер: предприятию оставили средства на развитие, но фактически оно могло потратить эти ресурсы лишь на фонд материального поощрения работников и фонд социально-культурного развития.

Преграды для реализации реформы коренились и в действиях самого предприятия. В силу объективного положения в советской экономической системе — низший уровень пирамиды — руководство завода думало прежде всего о выполнении собственного плана. Подобный узкий горизонт обуславливался иерархией советского планирования^[226]. Госплан давал лишь контрольные цифры пятилетних, годовых, квартальных планов, а в дальнейшем план детализировался по цепочке: министерство, главк, предприятие. В ходе детализации плана сверху-вниз начинало действовать то, что американский экономист О. Уильямсон назвал оппортунизмом экономического агента — использование исполнителем своего служебного положения для извлечения частной выгоды в противовес интересам владельца компании. Низшие звенья плановой экономики были заинтересованы в утаивании ресурсов и сокращении плана, что шло в противовес общему экономическому развитию страны. В сталинские годы с этим боролись путем политического и экономического давления центральных органов власти, и в первую очередь Сталина, на исполнителей планов. Производственники пытались сопротивляться этому давлению. Для иллюстрации сказанного приведем яркий пример, который относится к 1940 г. После выхода ряда законов, ужесточающих наказание за нарушение трудовой дисциплины на предприятиях, директора некоторых ленинградских заводов написали коллективную статью в «Правду», в которой предлагали снять с них «мелочную сверхопеку». Они предложили оставить для предприятий шесть основных показателей: 1) производственную программу, 2) задание по росту производительности труда, 3) общий фонд заработной платы, 4) себестоимость, 5) план накоплений, 6) общий размер оборотных средств. Директора также писали о том, что необходимо разрешить им выделять дополнительные средства из сверхплановых накоплений для премирования работников, технического переоборудования цехов и благоустройства завода^[227]. Хода этим предложениям центральное руководство не дало, но сами по себе они крайне симптоматичны — в низовом звене плановой системы уже тогда сформировалось стремление к экономической автономии.

В послесталинское время набирала ход тенденция ослабления давления плановиков на производителей. Ключевыми датами усиления экономической автономии предприятия являются 1965 г. и 1987 г. Но в промежутке между ними был андроповский «Закон о трудовых коллективах (1983 г.)» и постановление ЦК КПСС и СМ СССР «О дополнительных мерах по расширению прав производственных объединений (предприятий) промышленности в планировании и хозяйственной деятельности и по усилению их ответственности за результаты работы», о которых многие часто забывают^[228]. Забвение этих документов со стороны публицистов и историков связано с тем, что они носили во многом декларативный характер. Но они важны, так как позволяют судить о намерениях части советской номенклатуры^[229]. В законе о трудовом коллективе говорилось о развитии социалистической демократии через усиление роли трудового коллектива в управлении предприятия. Конкретные полномочия трудового коллектива сводились к следующему: участие в создании и обсуждении текущих и перспективных планов развития предприятия; заслушивание администрации о ходе выполнения планов и предоставление рекомендаций по улучшению работы администрации; участие в обсуждении и принятии коллективного договора; осуществление контроля за распределением фондов поощрения и надзор за ходом жилищного строительства и др.^[230]

Основным органом решения вышеуказанных вопросов было собрание трудового коллектива, в промежутках между работой которого контроль за выполнением решений собрания ложился на администрацию и профсоюзную организацию предприятия. Таким образом, закон о трудовом коллективе существенным образом не влиял на структуру управления производством, администрация должна была контролировать собственную деятельность, а решения собраний трудового коллектива носили рекомендательный характер. Пожалуй, единственно важной частью закона был пункт: «Трудовые коллективы: участвуют в решении вопросов использования средств фонда материального поощрения, фонда социально-культурных мероприятий и жилищного строительства, фонда развития производства; обсуждают и одобряют сметы расходования этих фондов, контролируют их выполнение. Средства фонда материального поощрения, фонда социально-культурных мероприятий и жилищного строительства, образованных на предприятиях и в организациях, не могут быть изъяты без согласия трудового коллектива»^[231]. Распределение фондов стимулирования напрямую связывались не просто с волей администрации, а с решениями всего трудового коллектива. Для реализации данного закона в начале 1984 г. для 1850 предприятий на Украине, в Белоруссии и Литве ввели ограниченный хозрасчет. Администрации этих предприятий разрешили брать заказы на основе договоров с другими заводами и потребителями^[232].

Подводя итог, важно подчеркнуть, что андроповский закон был не четким руководством к действию, а скорее декларацией о намерениях. Через несколько лет инициатива Ю.В. Андропова получит развитие на новом качественном уровне в ходе деятельности М.С. Горбачева. Как писал Н.И. Рыжков о времени правления Андропова: «Сейчас почти не вспоминают «Закон о трудовых коллективах». А ведь если внимательно всмотреться в этот документ, то станет понятно, что он и является предтечей будущих законов о предприятиях, о демократизации общества и многих других. Важно, что он был нацелен именно на первичное звено советского общества»^[233].

Как выше было отмечено, перестройка Горбачева основывалась на фундаменте, который был создан в 1983-1984 гг.^[234] Закон о государственном предприятии 1987 г. в свою очередь был логическим развитием реформы 1965 г. Недаром сам Горбачев говорил о том, что он многое взял из косыгинской реформы^[235]. Преемственность с косыгинской экономической политикой подчёркивалась многими партийными деятелями^[236]. П. Грегори справедливо пишет о том, что в конце 1980-х гг. закончилась 50-летняя борьба между плановиками и производителями^[237]. Победили последние. После этого резко подскочили зарплаты у служащих и рабочих, что абсолютно не было связано с ростом производительности труда. Повышение зарплаты в промышленности в конце 1980-х гг также вызвано, по мнению историков, утечкой квалифицированных кадров с государственных предприятий в кооперативы, где зарплата была выше. Чтобы удержать рабочих на предприятии, директор был вынужден повышать денежные оклады работникам^[238].

Согласно данным Госбанка, в 1989 г. план прибыли для промышленных предприятий, принятый на местах, оказался ниже контрольных цифр Госплана на 11,1 млрд. рублей^[239]. Предприятия легко перевыполняли план зачастую за счет повышения цен на свою продукцию, получая дополнительные отчисления в фонды экономического стимулирования. Наряду с 50% плановой прибыли, 70% сверхплановой прибыли оставались предприятию^[240]. В 1985 г. было принято Типовое положение, утвержденное Госпланом и Минфином, которое предусматривало увеличения фонда материального поощрения на 15% в квартал за точное выполнение промышленными предприятиями поставок с заключенными договорами и принятыми к исполнению заказами-нарядами. Фонд поощрения также мог повышаться за счет выпуска товаров народного потребления высшей категории качества (за каждый пункт удельного веса таких товаров от одного процента фонда материального поощрения); за прирост объема производства товаров детского ассортимента по нормативу в размере до 3 процентов планового фонда материального поощрения на соответствующий период года^[241]. Также в конце года в этот фонд могли направляться средства, полученные за счет неиспользованной экономии по фонду заработной платы. Т.е. если предприятие увольняло работников, его зарплата делилась между оставшимися, фонд зарплаты оставался прежним. Работник, уходивший в непроизводственную сферу или кооперативы также получал зарплату на новом месте. В общегосударственном масштабе это приводило к росту денежной массы без соответствующего расширения товарооборота. По данным Госбанка, фонд оплаты труда рабочих и служащих на 1988 год превышал государственный план на 20,3 млрд. рублей, составив сумму в 314,9 млрд. рублей^[242]. Все вышеназванные решения привели к раздуванию фонда материального поощрения, не подкрепленное соответствующим ростом производительности труда.

Соотношение роста денежных доходов, заработной платы и средних розничных цен характеризуется данными следующей таблицы (в процентах)^[243]:

Необеспеченные товарами надбавки подстегнули рост скрытой инфляции, дефицит и общий развал экономики. Это произошло во многом потому, что сами трудящиеся пожертвовали общественными интересами ради групповых интересов работников отдельных предприятий. Ситуацией воспользовались некоторые новоизбранные директора, которые стали обещать своим работниками золотые горы.

Сам по себе рост заработка рабочих – позитивное явление, но не в ситуации, когда необеспеченные потребительскими товарами деньги лишь наращивали дефицит. По данным Госкомстата, неудовлетворённый спрос населения на товары и услуги вырос в 1989 г. по сравнению с 1970 г. в 11 раз, составив сумму в 165 млрд. рублей^[244].

В ходе 1970-х гг., в ответ на те негативные тенденции, которые вызвала реформа 1965 г., были приняты меры, ограничивающие автономию предприятия: введение показателя производительности труда и его соотношения со средней заработной платой; установка максимальных размеров премий, полученных из фонда материального поощрения; расширение номенклатуры продукции, планируемой в натуральных показателях; все чаще министерствами стал изыматься свободный остаток прибыли предприятия^[245]. Но в то же время на предприятиях сохранялись фонды стимулирования, объем реализуемой продукции и рентабельности в качестве одних из главных критерий выполнения плана. На официальном уровне реформа продолжала действовать, хотя на практике предприятия находились в противоречивом положении. Советская бюрократия сделала первый шаг к превращению предприятия в независимого товаропроизводителя, но застыла в нерешительности. Команда Горбачева в годы перестройки успешно завершила работу начатую Косыгиным^[246].

Развал Союза

«Мы хотим, чтобы трудящиеся на предприятии чувствовали себя действительно хозяевами, чтобы они избирали руководителей, начиная от мастера цеха до директора предприятия; чтобы они, объединившись в совет, решали вопросы планирования, определяли перспективы своего развития, участвовали в распределении прибыли; чтобы они решали социальные вопросы. Вот куда мы замышляем двигать процесс демократии, углублять, расширять его»^[247].

М.С. Горбачев, выступление в Кремле на встрече с представителями французской общественности (29 сентября 1987 г.)

Ирония истории заключается в том, что в позднесоветские годы сама идея рабочего самоуправления была использована сторонниками рынка как инструмент разрушения планового хозяйства. И произошло это неслучайно. Во-первых, идея развития самоуправления на предприятиях вызрела не в самих трудовых коллективах, а была спущена сверху вниз политическим руководством страны. Соответственно в подобной ситуации нельзя и говорить о всплеске низовой самоорганизации рабочих. Во-вторых, важно разделять форму и содержание проведенных реформ. Формально речь шла об усилении инициативы трудящихся, фактически же шел процесс децентрализации экономической власти в советской системе. Основную роль в расшатывании экономики СССР в перестройку сыграла политика усиления экономической независимости предприятия. В июне 1987 г. вышел закон «О государственном предприятии»^[248], который санкционировал превращение директивного плана в госзаказ (от 50 до 90% всей продукции), а предприятие в самостоятельного товаропроизводителя; закон позволял обменивать, сдавать в аренду или продавать сырье, здания, оборудование, числящееся на балансе предприятия; разрешал предприятиям осуществлять экспортно-импортные операции, создавая при необходимости хозрасчетные внешнеторговые фирмы; проводить выборы управленческого звена предприятия со стороны заводского коллектива. Весь трудовой коллектив теперь выбирал директора, рабочие цеха выбирали начальника цеха, рабочие в бригаде – бригадира^[249]. Срок избрания всех должностных лиц составлял 5 лет. Избранный руководитель головного предприятия утверждался вышестоящим органом^[250]. Основным органом рабочего самоуправления стал Совет трудового коллектива (СТК), который действовал в промежутках между общими конференциями всех работников предприятия. СТК избирался на 2-3 года и доля администрации в его составе не могла превышать четверти общего числа^[251].

Развернувшееся движение за самоуправление выразилось в требованиях снижения госзаказа, предоставлении предприятиям права самостоятельно устанавливать контакты с заказчиками и потребителями, устанавливать цены, определять фонд заработной платы. На деле это означало превращение предприятий в независимых товаропроизводителей. Лозунг «Больше власти трудовому коллективу» в условиях позднего СССР привел к росту влияния директорского корпуса. В законе о государственном предприятии говорилось: «Руководитель предприятия (генеральный директор, директор, начальник, управляющий) руководит всей деятельностью и организует работу предприятия. Он несет ответственность за результаты работы предприятия перед государством и трудовым коллективом. Руководитель предприятия без доверенности действует от имени предприятия, представляет его на всех предприятиях, в учреждениях и организациях, распоряжается имуществом предприятия, заключает договоры, выдает доверенности, открывает в банках расчетные и другие счета предприятия»^[252]. Директор также утверждал на должности избранных мастеров и бригадиров^[253].

Казалось бы, в связи с введением выборности директора со стороны рабочего коллектива, должен был наметиться процесс демократизации управления производством. Но зачастую демократия носила фиктивный характер, так как председателем Совета трудового коллектива выбирался сам директор предприятия. Так, например, в 1988 г. в ходе выборов в СТК в УАССР (Удмуртская Автономная Советская Социалистическая Республика), 197 СТК возглавили директора предприятий (39 % от общего количества), 21 % — рабочие, остальные — специалисты и руководители различных служб^[254]. По всей стране СТК были сформированы на 140 тыс. предприятиях. По данным британского исследователя Дональда Фильцера, в 1989 г. руководство всех избранных СТК распределилось следующим образом: 30% — рядовые рабочие, 33,5% — руководители низшего звена, 20% – руководители среднего звена, 16,3 % — директора^[255].

Региональная хозяйственная номенклатура зачастую использовала выступления рабочих для реализации собственных интересов в борьбе с центром. Роль СТК на предприятии зависела от позиции директора. Как отмечает социолог Г.Я. Ракитская, принимавшая активное участие в рабочем движении конца 1980-х гг.: «…независимая позиция советов трудовых коллективов на предприятиях была скорее исключением, чем правилом, а правилом была подчиненность советов трудовых коллективов администрации, соглашательская их позиция»^[256]. Наиболее продуманные и расчетливые руководители использовали СТК как таран для перевода предприятий в российскую юрисдикцию с требованием дальнейшей приватизации заводов в пользу трудового коллектива. В резолюции Учредительного съезда Союза трудовых коллективов от 8 декабря 1990 г. говорилось: «Съезд разделяя идею преобразования СССР в добровольный Союз суверенных государств и выражая волю делегатов…решительно поддерживает требования передать в республиканскую собственность все предприятия союзного подчинения, расположенные на территории республик с последующим образованием совместных (межреспубликанских) государственных предприятий лишь по совместному решению республик…»^[257].

В качестве исключения из общей картины, важно указать на роль СТК на национальной периферии Советского Союза — Приднестровье и Прибалтика. В этих регионах развитые промышленные центры располагались в районах, где большинство населения составляли русские и украинцы. В силу этого именно крупные заводы стали центрами развития интернационального движения среди местных рабочих, которые выступили против волны национализма и поддержали сохранение союзного государства. Наиболее полное развитие советы трудовых коллективов получили в Приднестровье, здесь на базе ОСТК (Объединенный Совет трудовых коллективов) и забастовочных комитетов возникли институты новой государственности^[258]. Владимир Рябцев, один из участников тех событий, вспоминал: «Создание государства (Приднестровской Молдавской Советской Социалистической республики — прим. автора) не было нашей целью. Мы сделали это только для того, чтобы защитить наши права. Нас выбросило, но мы остались в Советском Союзе, даже если он сам себя разрушил. Мы были не согласны с этой исторической ошибкой. Нам не оставили выбора»^[259]. Во главе приднестровских рабочих стояли директора местных заводов (И.Н. Смирнов, А.И. Большаков, В.Л. Гордон)^[260], в связи с чем местные рабочие действовали не на чисто классовой основе, а скорее в рамках корпоративной вертикали: работники предприятий во главе с директором против национализма. Но, безусловно, в исторических условиях полной дискредитации «советского социализма» начала 1990-х гг., это движение давало прогрессивный импульс сохранению единого союзного государства. При полном бездействии Горбачева и местных партийных руководителей, СТК на периферии были обречены на участие в межнациональном конфликте на стороне союзного центра, в то время как СТК РСФСР исполнили ровно противоположную роль — переводили предприятия в российскую юрисдикцию, способствуя разрушению СССР.

Ярким примером манипуляции рабочими протестами со стороны республиканской бюрократии были забастовки шахтеров Кузбасса летом 1989 г. Требования шахтеров касались улучшения продовольственного снабжения шахтерских городов и условий труда на шахтах, дополнительных выплат за ночные смены, предоставление шахтам экономической самостоятельности и права вести внешнеэкономическую деятельность^[261]. Лидеры кемеровских стачкомов в своих требованиях получили поддержку от Ельцина, которому было выгодно использовать шахтерский протест против общесоюзной власти в лице Горбачева. Энгельс в одной из своих работ писал о том, что Бисмарк в Германии пытался организовать собственный лейб-пролетариат, чтобы держать в узде немецкую буржуазию^[262]. Чаще всего приставка «лейб» использовалась для обозначения привилегированных воинских подразделений, которые состояли при дворе и занимались охраной монарха. В данном месте Энгельс, видимо, имел в виду частичные уступки в рабочем вопросе со стороны немецкого правительства и его стремление опереться на наиболее высокооплачиваемые слои рабочих^[263]. Ведущая политическая роль прусского юнкерства в Германии была обусловлена тем балансом сил, который сложился между набиравшим силу пролетариатом и трусливой немецкой буржуазии, не способной навязать свою классовую волю в качестве закона для всех остальных классов. В России начала 1990-х гг. шахтеры выступили лейб-пролетариатом Ельцина, позволив ему сокрушить союзный центр. Как впоследствии говорил сам Ельцин: «Россия помнит, какое огромное, если не сказать решающее, влияние на развитие демократического движения оказали шахтерские забастовки 1989-1991 годов. Веское слово шахтеров в решающий момент истории позволило сломать сопротивление партийной номенклатуры»^[264].

В ЦК КПСС следили за ростом рабочего движения, но власти не смогли привлечь шахтеров на свою сторону. Авторы записки Общего отдела ЦК КПСС беспомощно констатировали факты: «Первоначально требования шахтерских комитетов носили в основном социально-экономический характер. Однако общий политический и экономический кризис, неготовность государственных и хозяйственных структур быстро решать спорные вопросы, дальнейшее ухудшение экономического положения угольщиков политизировало рабочие комитеты в негативном для КПСС плане. Этот процесс стимулировали противостоящие КПСС силы, которые стали внедрять в рабочее движение свои идеологические концепции»^[265].

Рабочее движение советских шахтеров представляет собой удивительный пример сочетания высокой организованности и политической наивности, которой поспешили воспользоваться сторонники радикальных рыночных преобразований. Говоря об организованности шахтеров, достаточно отметить тот факт, что в городе Междуреченске (центр забастовочного движения Кузбасса) в 1989 г. местный стачком стал параллельным органом власти, сформировав рабочие дружины и запретив магазинам продавать спиртное. К 17 июля 1989 г. на всем Кузбассе бастовало 181 тыс. рабочих, 167 предприятий остановили свою работу^[266]. Но высокая активность шахтеров, обусловленная тяжелыми условиями труда в угледобыче и особым шахтерским коллективизмом, была скорее исключением из общей тенденции пассивного принятия рыночных реформ со стороны советских рабочих.

Процесс раздробления единого общественного интереса до уровня конгломерата интересов отдельных предприятий достиг финальной стадии к 1991 г. Видя, к чему привело усиление хозяйственной независимости низового звена, союзное руководство в конце 1989 г. ввело прогрессивный налог на прирост фонда оплаты труда, а годом позже отменило выборы директоров рядовыми рабочими^[267]. Но эти меры не смогли остановить развал экономики, так как причины кризиса коренились намного глубже – в противоречии между производственными отношениями советского общества и его производительными силами. Это противоречие взорвало Советский Союз изнутри, на удивление многим западным советологам, не верящим в скорую возможность распада СССР.

Рабочие в постсоветской России

Формирование независимого рабочего движения в конце 1980-х гг. проходило на фоне углубления социально-экономического кризиса СССР. Распад страны остро ставил вопрос о разделе государственной собственности. Трудовые коллективы многих промышленных предприятий полагали, что именно в пользу работников должна произойти приватизация заводов. В 1990 г. по инициативе СТК ВАЗа и Кировского завода был создан Союз трудовых коллективов, главной целью которого стало «законодательное закрепление права коллектива определять форму существования предприятий в условиях рынка» и борьба с захватом предприятий в собственность административными и управленческими структурами^[268]. Слова о захвате номенклатурой части бывшей госсобственности имели под собой основания, так как до начала официальной приватизации в 1992 г. активно шла скрытая приватизация путем создания акционерных обществ и концернов в союзных министерствах и ведомствах.

Союз трудовых коллективов объединял трудящихся более 500 промышленных, транспортных, торговых, обслуживающих предприятий Азербайджана. Армении, Белоруссии, Латвии, Литвы, Молдовы, РСФСР, Таджикистана, Украины. Создатели СТК выступали за развитие самоуправления трудовых коллективов в противовес диктату «номенклатурной администрации»^[269]. Как и многие рабочие организации начала 1990-х гг., СТК имел ярко выраженную политическую повестку. Передача собственности в пользу работников предприятия рассматривалось как «главное средство борьбы против тоталитарной системы в целях преодоления отчуждения трудящихся от власти и собственности»^[270]. В борьбе с центральными властями руководители СТК явно рассчитывали на поддержку республиканской номенклатуры, именно поэтому в качестве одного из первоочередных требований организации стал перевод предприятий из союзного подчинения в республиканское^[271]. Сегодня удивительно читать резолюции, в которых члены совета представителей СТК видели в Горбачеве главного противника рабочего самоуправления, а в Ельцине – основную надежду на возрождение России и трудовой демократии^[272], но сами по себе документы той эпохи являются ярким примером манипуляции коллективистскими идеями в интересах капиталистической реставрации.

Сильные вертикальные связи на советских предприятиях сыграли важную роль в ходе экономических реформ 1990-х гг. Стоит отметить, что первый этап официальной приватизации (1992-1994 гг.) в большинстве случаев проходил с согласия трудовых коллективов и профсоюзных организаций^[273]. Первый этап приватизации проходил в трех вариантах. По первому варианту всем работникам предприятия безвозмездно передается 25% привилегированных (без права голоса) акций, также они могли купить по скидке еще 10% обыкновенных акций. Еще 5% по номинальной цене могли купить высшие должностные лица предприятия. В собственности государства оставался ключевой пакет акций в 60%. Согласно второму варианту, трудовому коллективу предоставлялось право выкупа контрольного пакета акций в 51% по цене, которую определяло Госкомимущество, остальные 49% акций остаются в Госкомимуществе для дальнейшей реализации. Подобная идея «народной приватизации» получила поддержку со стороны работников многих предприятий. На апрель 1993 г. из 4,1 тыс. акционерных обществ 74,2% были приватизированы по второму варианту^[274]. По третьему варианту, инициативная группа работников предприятия заключала с комитетом Госкомимущества договор сроком на один год о реорганизации предприятия. Работники предприятия должны вложить в реконструкцию предприятия личные средства. Если условия договора были соблюдены, то через год члены группы получали права по номинальной цене купить пакет акций в 20%, еще 20% распределялись среди всех членов трудового коллектива, оставшейся пакет акций в 60% находился в распоряжении Госкомимущества.

При этом некорректно говорить об активной поддержки со стороны большинства рабочих приватизации предприятий. Едва ли они понимали все последствия изменения юридического статуса собственника. Часто рабочие пассивно шли за администрацией, соглашаясь на приватизацию завода в пользу трудового коллектива. Именно об этом говорит, например, в своем интервью А.Ю. Заикина, профком Выборгского целлюлозно-бумажного комбината, который в конце 1990-х рабочие взяли под свой контроль: «Стали вот ходить разговоры — я в то время очень не вникала в это — что надо приватизировать предприятие, что там такие сложности. А так как мы... в общем-то... ну приватизировать — так приватизировать, лучше по первому варианту — лучше по первому, лучше по третьему — лучше по третьему. Я до сих пор думаю, что все беды происходят из-за нас конкретно, потому что вот мы — ну обыватели — то есть нам что сказали и нам не интересно что с нами дальше будет, верим кому-то на слово, не интересуемся, никаких вопросов...»^[275].

Сама пассивная ориентация рабочих на приватизацию заводов стала логичным результатом предшествующей привязки материального стимулирования работников к прибыли конкретного предприятия в ходе косыгинской реформы. Рабочие были заинтересованы именно в росте прибыли конкретного предприятия, мало заботясь об интересах рабочих других заводов и всем народном хозяйстве. От подобной практики было несложно проложить мостик в сознании рабочих к идее о том, что именно трудовой коллектив данного предприятия является собственником его фондов. «Плохие бюрократы» выступают лишь помехой, преграждающий путь к реализации фантастического идеала позднесоветских директоров – сохранению государственного снабжения завода дешевым сырьем при полной атрофии контроля государства за рынком и выходом предприятия в свободное плавание. Например, в обращении Совета представителей СТК к Президенту СССР, Верховным Советам ССР и республик от 21-26 января 1991 г. говорилось: «Трудовые коллективы в лице своих органов самоуправления должны стремиться вывести госпредприятия из административного подчинения министерствам и ведомствам, сделать их независимыми предприятиями. На переходный период к рынку для некоторых предприятий (угольная промышленность, энергетика, часть оборонных предприятий и др.) сохранить соответствующее финансирование (дотации) из госбюджета»^[276]. Зачастую именно администрация предприятий была самым горячим сторонником второго варианта приватизации, потому что он отсекал сторонних собственников, которые могли попытаться купить акции приватизируемых заводов.

Приведем для наглядности пару примеров из приватизационной лихорадки 1990-х гг. На ВАЗе^[277] инициативу по изменению экономического статуса завода взял СТК. В октябре 1990 г. СТК принял решение об объявлении завода и его продукции собственностью трудового коллектива, т.е. 129 тысячи человек^[278]. Уже в ноябре того же когда состоялся массовый митинг работников, на нем помимо экономических требований (опережающее повышение заработной платы перед повышением цен, передача ВАЗа в собственность трудового коллектива), уже озвучивались политические лозунги (отставка союзного правительства)^[279]. Руководитель СТК, бывший рабочий И.А. Барышников пытался протолкнуть приватизацию завода, играя на противоречиях между союзным и российским руководством. В декабре 1990 г. состоялась встреча между Барышниковым и председателем Совета Министров РСФСР И.С. Силаевым, в результате чего было достигнуто соглашение о том, что АвтоВАЗ будет приватизирован по варианту «80% — коллективу завода, 20% — правительству России»^[280]. Но на тот момент еще не была выработана юридическая база под подобные схемы, поэтому соглашение не было реализовано. Здесь важно отметить сам факт того, что руководитель СТК пытался договориться о переводе предприятия под юрисдикцию РСФСР. Это неизбежно усилило бы процесс дезинтеграции союзного государства.

Не менее интересно разворачивались события на заводе 19-21 августа 1991 г., когда в Москве было объявлено чрезвычайное положение. Гендиректор В. Каданников, руководители СТК Барышников и профкома С. Чеботарев заняли выжидательную позицию, призвав коллектив придерживаться нейтралитета в конфликте. На сторону ГКЧП встал партком предприятия, а независимый профсоюз «Единство», напротив, поддержал Ельцина^[281]. Судя по опросам социологов ВАЗа 351 работника предприятия, среди которых большинство были простыми рабочими: осудили ГКЧП — 59%, поддержали ГКЧП — 16%, 25% — затруднились дать однозначный ответ. Уже 23 августа на митинге в Тольятти люди публично жгли свои партийные билеты, выражая поддержку указа Ельцина о запрете КПСС.

Ключевое значение для приватизации ВАЗа сыграла встреча 15 октября 1992 г. между гендиректором, председателем СТК и президентом России. В ходе переговоров было решено, что половина уставного капитала завода перейдет в собственность коллектива предприятия. Соглашение между сторонами оформлено в виде президентского указа «Об особенностях приватизации ПО «АвтоВАЗ»». В январе 1993 г. объявлено о создании акционерного общества «АвтоВАЗ», и гендиректор Каданников стал председателем совета директоров. После чего 25% процентов акций АО было передано бывшим и действующим работникам предприятия (220 тыс. человек), 10 % голосующих акций размещены по закрытой подписке среди членов трудового коллектива с 30%-ной скидкой от номинала, 10% акций — проданы трудовому коллективу по номиналу и 5% акций с правом опциона получили топ-менеджеры компании^[282]. Таким образом, половина всех акций перешла к работникам предприятия (рабочие, ИТР + администрация), оставшаяся половина акций находилась в государственной собственности. Но уже спустя несколько лет вследствие эмиссии акций контроль над заводом перешел к АO «AVVA» и ЦО АФК — структурам, подконтрольным Б. Березовскому и Каданникову. Доля акций, принадлежащих рабочим завода сократилась в разы: 1998 г. она составила 20,3%, в 2003 г. — 4 % акций^[283]. Из вышесказанного очевидно, что в ходе приватизации завода руководство СТК и гендиректор действовали в тесной связке. Как впоследствии вспоминал Барышников: «Мне очень повезло, что рядом оказались такие сильные и, прямо скажу, мудрые руководители, как В.В. Каданников и А.В. Николаев <…> Мы же постоянно себя в значительной мере не противостоящими сторонами, а соратниками, единомышленниками чувствовали, всегда было взаимное, чисто человеческое отношение»^[284].

На Кировском заводе стремление трудового коллектива к экономической самостоятельности предприятия опережало официальную программу разгосударствления экономики. Как пишут Максимов и Мирошниченко: «Это движение поддерживалось всем коллективом и скорее даже им инициировалось в лице СТК, профсоюзного комитета. Во всяком случае, администрация четко ощущала поддержку и опиралась на нее. Завод в прямом смысле шел в авангарде «выступлений за предоставление больших прав отдельным предприятиям»»^[285].

Акционирование осуществлялось при поддержке со стороны профсоюзного комитета и СТК. По социологическому опросу, около 60 % работников были согласны с приватизацией завода, активные противники — 15 %, 25 % относились индифферентно^[286]. На конференции трудового коллектива в мае 1992 г. большинство (99,3%) проголосовало за акционирование предприятие. Работники предприятия получили 52,4% акций от уставного капитала^[287]. На выборы генерального директора АО ушло всего несколько минут, единственным кандидатом был действующий директор П. Семененко. Управление акционерным капиталом осуществлялось по производственной иерархии: председателем совета директоров был генеральный директор, который вел собрание акционеров в производственном стиле. Новое содержание выражалось в старой управленческой форме. Подобное происходило и на других предприятиях. Первоначально рабочие передавали свои голоса для участия в собрании акционеров «представителям» — членам администрации, а в условиях резкого спада уровня производства и падения уровня жизни в 1994-1996 гг. рабочие просто продавали свои акции за копейки^[288]. На некоторых предприятиях рабочих лишали акций в качестве дисциплинарного наказания^[289]. По данным Российского мониторинга экономического положения и здоровья населения, в 1994 г. каждый третий из числа квалифицированных рабочих относил себя к совладельцам предприятия, на котором он работает, то в 2011 г. таковыми были только 2% рабочих^[290]. Один из рабочих завода «Петросталь» (Санкт-Петербург) в начале 2000-х гг. емко прокомментировал продажу рабочими акций: «У нас, вообще говоря, акционерное общество, и мы акционеры, только почему-то акционеры от такой зарплаты все акции попродавали, чтоб как-то улучшить свое положение финансовое. Очень мало, кто сейчас имеет акции. Смешно — получаешь три рубля «прибыли». Вот люди все акции и продали»^[291].

Важно также отметить, что, наряду с СТК на Кировском заводе в декабре 1990 г. был сформирован заводской рабочий комитет. Комитет сконцентрировался на политическом противостоянии с КПСС, требуя вывода парткома с территории завода^[292]. Политические симпатии рабочего комитета находились на стороне Ельцина. По приглашению заводского комитета, Ельцин посетил Кировский завод в марте 1991 г. Ельцин призвал коллектив и руководство завода переводить завод из союзной юрисдикции в российскую, пообещав повысить работникам зарплату, ввести льготы для предприятий российского подчинения и т.д.^[293] Общая цель Ельцина была очевидна — заручиться поддержкой коллектива предприятия в борьбе против М.С. Горбачева. Судя по дальнейшим событиям, первый президент Российской Федерации преуспел в этом деле. Во время действий ГКЧП, заводской рабочий комитет отправил телеграмму Г. Янаеву с протестом против действий «заговорщиков» и предупреждением о начале забастовки. 20 августа на Дворцовой площади состоялся большой митинг сторонников Ельцина. Во главе колонны демонстрантов, идущих на площадь, были члены заводского рабочего комитета^[294]. После избрания Ельцина президентом заводской комитет прекратил свою деятельность, его члены влились в руководство заводского СТК.

Визит Ельцина на Кировский завод в 1991 г. Рядом с ним генеральный директор П. Семененко

Рабочие в 1990-е гг. продолжали по инерции воспринимать руководство завода в патерналистском ключе. Этому способствовал и тот факт, что на многих предприятиях сохранились советские директора. Рыночные условия сильнейшим образом повлияли на трудовые отношения в промышленности. Если раньше главная цель предприятия состояла в выполнении плана, то теперь завод работал под определенный заказ. В советское время рабочие могли оказывать давление на руководство, так как именно от усилий рабочих зависело выполнение плана. Становление капитализма в России привело к резкому усилению контроля администрации над трудовым коллективом. Теперь на первый план вышли управленцы, так как от их усилий зависело предоставление предприятию заказа^[295]. Безработица со страниц советской политической литературы материализовалась в российскую реальность. Один из рабочих Кировского завода в начале 1990-х гг. говорил о своем положении на предприятии: «Что касается уверенности в своем положении, то ее тоже нет. Сегодня загрузка есть, завтра ее не будет. В любой момент может встать и К. завод в целом, и наш мартеновский тоже. Да и при загрузке сейчас действует формула — чуть что: «Не нравится — уходи!». И никто тебя не защитит. Так было, есть и будет. Раньше это прикрывалось какими-то словами, сейчас делается в более открытой форме»^[296].

Российский капитализм 1990-х гг. перевернул экономические отношения в стране на 180 градусов. Если раньше квалифицированный рабочий был формально представителем «класса-гегемона», и в порядке вещей мог получать зарплату больше, чем инженер, то теперь он стал социальным аутсайдером. С предприятий стали уходить наиболее активные и квалифицированные кадры, которые пытались открыть свое дело или устроиться в частную фирму. На заводе зачастую оставались люди, которым было некуда идти: женщины с детьми, пенсионеры. Так например, на московском заводе «Серп и молот» в 1994 г. среди оставшихся 5 тыс. работников пенсионеры составляли 1 тыс. Доля женщин в 1994 г. увеличилась на предприятии, где женщин всегда было незначительное меньшинство, до 41%^[297]. Председатель цехового комитета на Кировском заводе описывал настроения среди рабочих в начале 1990-х гг.: «Молодые ушли, пришедшие из ПТУ не возвращаются после армии. Остается очень старый контингент, на 75-80% — пенсионеры. Это люди, которые «еще при социализме жили», люди старой закалки, привыкли, что, если «надо» — все исполнят. Выступлений нет не потому, что все хорошо, все вопросы решены и нет недовольных. Да их просто не поднимешь на забастовку. Зарплату получили, на питание деньги есть — и все. А если бы было больше молодежи — была бы другая жизнь. Было бы больше недовольных, было бы мышление другое»^[298].

В условиях резкого падения уровня жизни российский пролетариат стал воспроизводить привычные для советского рабочего действия — жалобы и личные неформальные контакты с руководством. Рабочие в индивидуальном порядке пытались решить вопросы с начальством: выплата зарплат, оплачиваемые отпуска, больничные т.д. Закономерным образом в условиях катастрофического спада производства они своими просьбами в большинстве случаев ничего не добивались, но практика неформальных связей с руководством очень крепко засела в сознании постсоветского пролетариата. В подобной ситуации к забастовке прибегали крайне редко — лишь как к крайнему методу. Сама забастовка зачастую воспринималась рабочими как сознательный вред производству, так как руководство предприятия якобы находится в одной связке с рабочими и делает все необходимое для сохранения завода. Не стоит и забывать, что трудящиеся также не сразу лишились своих акций. Хоть миноритарии не участвовали в принятии основных решений, но они чувствовали свою ответственность за предприятие как мелкие собственники: «Как же я буду бороться против своего завода?». Рабочий одного из московских заводов ярко описал данную дилемму: «Мы могли давить, если бы мы были просто работники завода, но так как мы еще и дивиденды получаем, то как я могу давить, если это давление на другой мой карман, куда идут дивиденды. Если давить до конца, то надо забыть про дивиденды, ломать все и развалить. Хотя и были среди нас разговоры о том, чтобы выходить на забастовку, не работать. Но большинство было против нарушения Устава акционерного общества (в уставе был прописан запрет для всех акционеров организовывать забастовку — прим. автора). Я сам голосовал за этот Устав, как же я могу его нарушить»^[299].

На основе данных Госкомстата РФ, можно зафиксировать факт, что пик забастовочной активности промышленных рабочих в начале 1990-х гг. приходится на 1991 г. После развала союзного государства и начала приватизации, количество забастовок в промышленности резко падает, что резко контрастирует с ситуацией в других сферах (медицина, образование). Одной из причин спада забастовок в промышленности стала надежда части работников на возможность договориться с новой властью. Так, например, руководство Независимого профсоюза горняков России отказалось поддерживать весной 1992 г. забастовки учителей и врачей, обосновывая это решением тем, что «повышение зарплаты лишь усилит инфляцию»^[300].

Забастовки в промышленности РСФСР и РФ в 1990-1993 гг.^[301]

Развал плановой экономики и становление капитализма резко изменили роль социальных фондов предприятий — из важного средства воспроизводства рабочей силы они стали тяжелой финансовой ношей (от 20 до 40% от общей суммы балансовой прибыли предприятия)^[302]. Все 1990-е гг. шел медленный процесс муниципализации социальных фондов. Новые собственники спешили избавиться от избыточной «социалки». Красные директора, напротив, пытались удержать социальные объекты за предприятиями. Они прекрасно понимали, что это важный ресурс для сохранения стабильной кадровой базы, который позволяет в практически любой ситуации держать работника под полным контролем на предприятии. По исследованиям, проведенным в 1995-1996 гг. Институтом проблем занятости РАН и другими организациями было определено, что заводы в первую очередь избавляются от детских садов (доля владеющих предприятий сократилась на 23%) и жилья (на 15%). Доля предприятий, владеющая другими объектами, сократилась не более, чем на 10%^[303].

Указ Президента РФ № 168 «Об использовании объектов социально-культурного и коммунально-бытового назначения приватизированных предприятий»^[304] стал формальным основанием для муниципализации социальных фондов предприятий. Но, как уже было отмечено выше, этот процесс шел медленно. Во многом это обуславливалось тем, что сами местные власти не могли финансово поддерживать работу всех передаваемых объектов. В 1998-1999 г. по всей России было обследовано свыше 180 заводов в машиностроении и химической промышленности. Ниже представлена интересная статистика, демонстрирующая, какой процент социальных объектов не удалось передать местным властям.

Движение объектов социальной сферы на промышленных предприятиях (в % от числа обследованных предприятий)^[305]

В своей стратегии выживания в 1990-е гг. рабочие отталкивались от наличия сохранившейся социальной инфраструктуры на многих заводах. Вот почему, даже в условиях многомесячной задержки заработной платы, люди продолжали работать на заводе. Их жизнь зависела не только от зарплаты, но и от материальных благ и услуг, которые обеспечивала социальная инфраструктура предприятия. Самый банальный пример — это субсидированные цены в столовых АвтоВАЗа, где до сентября 1993 г. завод оплачивал 2/3 стоимости обеда^[306]. На Выборгском целлюлозно-бумажном комбинате часть зарплаты выплачивали талонами на питание в заводской столовой, часть этих столовых можно было обменять на вещи в столе заказов^[307]. Исследовательница Э. Бюссе приводит пример с матерью из Новосибирска, которая пыталась записать своего ребенка в ясли в конце 1990-х гг.: «Знакомый ее отца работает на фабрике, что находится рядом с ее домом. В результате его помощи мальчик идет в ясли как ребенок сотрудника фабрики. Заметим, что ясли берут всех детей, но относительно детей сотрудников фабрики действует льготная оплата. Разница составляет 300 рублей в месяц, что для этой женщины довольно существенно»^[308]. Уже и в советские времена социальными фондами предприятия могли пользоваться не только его работники. В этом вопросе не было какого-либо жесткого разделения на «свои/чужие». Но работники предприятия имели существенные преференции. Как пишут исследователи В. Кабанина и Т. Сидорина: «Ведомственный принцип предоставления социальных благ существовал, но на практике не соблюдался последовательно и жестко»^[309].

Для того, чтобы представить масштаб зависимости людей от ведомственных объектов можно привести статистику из доклада Солодовниковой Е.Ф. «Социальная составляющая промышленной политики предприятия»: на начало 1990-х гг. 42 млн человек жили в домах ведомственного фонда, 31 млн. детей обслуживались детскими садами, яслями, которые находились в ведении предприятий и ведомств, около 2,5 млн. детей ежегодно отдыхали в ведомственных пионерских лагерях. Каждый пятый российский житель получал медицинскую помощь в ведомственных больницах^[310]. По официальной статистике, в 1990 г. из всего жилфонда на долю государства приходится 55%, из этой доли ведомственное жилье составляет 54%.^[311]

Распределение жилищной площади в СССР в 1990 г. (миллионов квадратных метров общей площади)^[312]

По данным собранным ВЦИОМ, в 1996 г. в ходе изучения 142 промышленных предприятий в семи областях России, предприятия продолжают владеть: столовыми — 80%, магазинами — 73%, общежитиями — 76%, жильем на балансе — 65%, поликлиники и медсанчасти — 56 %, детские сады — 45%, дома отдыха, санатории, профилактории— 43%, детские летние лагеря — 43%, спортивные объекты — примерно 1/3, клубы и дома культуры — примерно 1/3 всех предприятий^[313].

В моногородах зависимость населения от ведомственных социальных объектов была практической абсолютной. В пример можно привести Тольятти. Почти вся социальная сфера города в советские годы финансировалась из бюджета АвтоВАЗа. Завод успел обрасти огромным числом школ, детских садов, больниц, домов отдыха и т.д. Только одних детсадов на балансе предприятия к 1985 г. было 110, их посещало 37 тыс. детей^[314]. В начале 1990-х гг. руководство завода не могло пойти на полную муниципализацию социального фонда, прекрасно понимая, что бюджет Тольятти не сможет финансировать все переданные объекты. Поэтому был выбран компромиссный вариант: в январе 1993 г. возникло акционерное общество «Автоград», куда вошли все социальные объекты завода. 50% «Автограда» отошло заводу, оставшаяся половина — местным властям. Между акционерами была достигнута договоренность, что город и предприятие будут поровну финансировать все траты на объекты «Автограда». Федеральные власти обещали, что налоги, выплаченные заводом, будут возвращаться в бюджет муниципалитета и тратиться на больницы, детсады и т.д. На деле вышло по-другому — объекты, переданные городу, столкнулись с недофинансированием, зарплаты занятых там работников резко сократились в 2 раза. В подобной ситуации руководство завода приняло решение оказать финансовую помощь социальным объектам, находящимся на балансе муниципалитета^[315]. После ликвидации АО «Автограда» в сентябре 1994 г., АвтоВАЗ вернул себе детские сады и пассажирское предприятие, доставлявшего работников на завод.

Продовольственное снабжение рабочих было организовано через сеть магазинов «АвтоВАЗторга» в Автозаводском районе. Руководство завода вело бартерный обмен с поставщиками продуктов, оплачивая продовольствие машинами и запчастями. Также на заводе действовал комбинат общественного питания, включавший 110 столовых (44.987 посадочных мест). Предприятие выделяло немалые субсидии на оплату комплексных обедов для рабочих. Но руководители комбината были не раз замечены в завышении цен, в связи с чем профком должен был согласовывать любое изменение прейскурантов.

Поразительно, но даже в 1991-1992 гг. завод продолжал жилищное строительство. В 1992 г. было сдано 16 домов с 2 850 квартирами. Резкое обнищание населения вследствие гиперинфляции, вынудило руководство пойти на серьезные меры. В 1991 г. на заводе вводится система индексации зарплаты. Чтобы каким-то образом сохранить накопления людей перед предстоящим отпуском цен, за весь 1991 г. завод распродает среди своих сотрудников 15 136 автомобилей по государственным ценам. Уже в 1992 г. цены на машины АвтоВАЗ подскочили в несколько раз. В тот же период на предприятии воссоздавалось Управление рабочего снабжения, которое обеспечивало рабочих необходимыми потребительскими товарами^[316]. Но коренным образом это не могло улучшить снабжение рабочих вследствие того глубокого кризиса, который охватил экономику всей страны. Пришлось рассчитывать на собственные силы и на огороды. По заявке завода в 1991 г. работникам было передано 40 тыс. земельных участков под огороды и дачи. Важно отметить, что на все вышеперечисленные шаги администрация шла под давлением СТК и профкома, пытавшихся защитить коллектив. По словам А.С. Иванова, который был председателем профсоюза «Единство» в 1989-1999 г.: «1990-е годы были самыми сложными для российской промышленности, при этом самым главным фактором, удерживающим работников на любом предприятии, был фактор сохранения рабочего места. В этом отношении ВАЗ находился в привилегированном положении, так как его продукция была востребована. Почти без задержек выплачивалась заработная плата. Кроме того, она индексировалась в зависимости от роста потребительских цен в Автозаводском районе города. Для расчета роста потребительских цен был создан специальный отдел, при этом 500 работников в нерабочее время отслеживали цены в торговых центрах района. В эти годы на ВАЗе продолжалось еще предоставление жилья работникам, что удерживало специалистов и даже привлекало из других регионов»^[317].

Показательно, что в условиях обвального падения промышленного производства в 1990-е гг. и закрытия сотен предприятий, официальная статистика не зафиксировала огромного уровня безработицы. Общая безработица в 1990-е гг. достигла максимума 1998 г. — 13,3%, а в период 1991-1993 гг. не превышала 6% от экономически активного населения.

Уровень безработицы в России^[318]

Конечно, по сравнению с советским временем это был высокий показатель, но сравнительно со странами Восточной Европы (Болгария, Польша, Словакия) — низкий. Там в начале 1990-х гг. безработица достигала 15-20%^[319]. Реальное количество безработных в России превышало официальные цифры. По подсчетам социолога Б. Максимова : «…прошли через статус "незанятого" с 1992 г. по 1998 г. примерно по 10 млн. каждый год, а всего более 60 млн. человек; из них рабочие составляли около 67%, т.е. более 40 млн. человек»^[320]. Разница между реальными и официальными цифрами объясняется тем, что в подсчетах Росстата не учитывалась скрытая безработицы, когда люди годами формально числились работниками предприятия, которое временно приостановило свою деятельность, отправив часть работников в неоплачиваемые отпуска^[321].

Рабочий класс стремительно маргинализировался. Удержавшиеся на заводах работники были вынуждены сплотиться вокруг фигуры «красного директора», надеясь пережить трудные времена. Как справедливо писала социолог Г.Я. Ракитская: «Угроза потерять работу становится главной причиной возрождения прежней атмосферы страха, социальной пассивности и приспособленчества»^[322]. Страх увольнения был связан не только с потерей заработка, но утратой доступа к социальной инфраструктуре предприятия. В моногородах, где муниципальная социальная сфера была развита слабо, это было особенно болезненно для рабочих. Неслучайно, что в 1990-е гг. самый большой избыток рабочей силы фиксировался исследователями именно на крупных градообразующих предприятиях с численностью работников более 4 тыс. человек^[323].

Почему так произошло?

Руководство КПСС в третьей партийной программе заявило: «…по мере продвижения к коммунизму, личные потребности будут все больше удовлетворяться за счет общественных фондов потребления темпы их роста превысят темпы увеличения индивидуальной оплаты по труду. Переход к коммунистическому распределению завершится после того, как принцип распределения по труду исчерпает себя до дна, то есть когда наступит изобилие материальных и культурных благ и труд превратится для всех членов общества в первую жизненную потребность»^[324]. Действительно, советские граждане вне зависимости от образования и достатка получили равный доступ к базовым видам образования, медицины, отдыха. Это стало выдающимся достижением советской экономической системы.

Проблема заключалась в том, что политическая модель СССР, сложившаяся на рубеже 1920-1930-х гг. не предполагала массового участия рабочих в управлении государством и экономикой. Рабочий класс делегировал свою власть партии, которая от его имени осуществляла управленческие функции. Подобная модель управления сложилась неслучайно: она отвечала объективным потребностям буржуазной модернизации страны, где ранее существовала модель полупериферийного капитализма. Исторический опыт свидетельствует о том, что в странах зависимого капитализма существует очень смешанная и рыхлая классовая структура, в которой старые социальные классы наслаиваются на классы буржуазного общества. Подобное общество остро нуждается в социально-политическом субъекте для проведения индустриализации. В силу глубокой зависимости от империалистических стран в странах периферии крайне слабая компрадорская буржуазия была неспособна на проведение необходимых буржуазных преобразований. И тогда на историческую сцену выступали наиболее важные для выживания государства структуры с жесткой иерархией — армия и бюрократия. Именно армия и бюрократия провели буржуазную модернизацию, сформировав политические нации в Турции, Иране и ряде других стран зависимого капитализма. Как учит нас история, бюрократия на какой-то момент может заслонить собой класс буржуазии, взяв на себя реализацию его исторических задач.

Энгельс в своей книге «Происхождение семьи, частной собственности и государства» приводил в качестве исключения примеры, когда государство получает временную самостоятельность и может балансировать между борющимися классами^[325]. Подобное было при формировании в Европе абсолютистских режимов XVII и XVIII веков, французского бонапартизма в период правления Наполеона I и Наполеона III во Франции, Германской империи времен Бисмарка. Во всех вышеназванных примерах присутствовал набирающий силу класс буржуазии, который не мог полностью отодвинуть старую дворянскую знать от власти. Наступало временное междуцарствие между старым и новым классовым миропорядком. Но в России эти процессы проходили в крайне специфической форме. В 1917 г. российская буржуазия не смогла удержать в своих руках всю полноту власти, вынужденно деля ее с Советами. Слабость и изначальная зависимость российской буржуазии как от государства, так в последующем и от западного капитала, определили ее недоразвитый характер. В ключевой исторической момент для себя она показала низкий уровень классового сознания, что привело к тому, что власть в руки взяли принципиально иные политические силы — большевики и левые эсеры. Л. Троцкий писал: «Пролетариат сразу оказался сосредоточенным в огромных массах, а между ним и абсолютизмом стояла немногочисленная капиталистическая буржуазия, оторванная от «народа», наполовину чужестранная, без исторических традиций, одухотворенная одной жаждой наживы»^[326].

Энгельс в письме к Вейдеймеру предполагал возможность наступления момента, когда социал-демократической партии в безвыходной ситуации слабости всех буржуазных партий придется взять власть в стране, которая по своему экономическому положению не будет готова к социализму^[327]. Оказавшись на такой исторической развилке, социал-демократы будут доделывать работу буржуазии, прибегая к буржуазным методам. Энгельс не был предсказателем, но он хорошо улавливал противоречивость развития революционного процесса. В России зависимый капитализм исчерпал возможности для своего развития, не создав при этом достаточную для социализма индустриальную базу. Вся историческая трагедия России тех лет как раз и состояла в том, что государственный капитализм в нашей стране не мог быть достроен на буржуазной основе. В начале XX века империя Романовых, оставив одну ногу в феодальном сельском хозяйстве, попыталась второй ногой шагнуть в индустриальный мир. При таком несинхронном движении вступление России в Первую мировую войну делало гибель империи вопросом ближайшего времени.

К концу Первой мировой войны в России оказались развалены и государство, и армия. Большевикам пришлось выстраивать вышеназванные институты заново, используя часть старых управленцев низшего звена и офицерского корпуса. Рабочий класс за годы войны сильно поредел. Значительная его часть была деквалифицирована — рабочие разошлась по деревням, чтобы физически выжить в условиях кризиса снабжения городов. По подсчетам Е.Г. Гимпельсона, общая численность фабрично-заводских и горнозаводских рабочих в России сократилась более чем в два раза за годы Гражданской войны: 1917г. — 3,6 млн. человек, 1918 г. — 2,5 млн. человек, 1919 г. — 1,4 млн. человек, 1920 г. — 1,5 млн. человек^[328]. При этом общая численность населения России сократилась с 143,5 млн. человек до 136,8 млн. человек^[329] (на 4,7%), убыль городского населения составила 19%. Многие рабочие были мобилизованы в Красную и Белые армии, только в Красной армии в 1920 г. служило 814 тыс. рабочих^[330]. На фронтах Гражданской войны погибло около 122 тыс. рабочих. Ослабление пролетариата и его размывание за годы войны неизбежно вели к усилению роли партии, которая своим авторитетом пыталась восполнить ослабевший класс. Вот почему Ленин писал в 1922 г.: «Если не закрывать себе глаза на действительность, то надо признать, что в настоящее время пролетарская политика партии определяется не ее составом, а громадным, безраздельным авторитетом того тончайшего слоя, который можно назвать старой партийной гвардией. Достаточно небольшой внутренней борьбы в этом слое, и авторитет его будет если не подорван, то, во всяком случае, ослаблен настолько, что решение будет уже зависеть не от него»^[331].

После Октябрьской революции основным субъектом модернизации стало партийное государство — специфическая система, сформировавшаяся в результате создания новых государственных институтов на основе однопартийной власти. Приход к власти в дальнейшем И. Сталина было неслучайным явлением. Фигура Сталина символизировала завершение процесса централизации политической власти, который начался еще в годы Гражданской войны.

Сам Сталин сравнивал коммунистическую партию с орденом меченосцев^[332] , и для этого сравнения были серьезные основания. Большевистская партия со времен Первой русской революции являлась воюющей организацией, что повлияло на ее внутреннюю структуру. Подпольная жизнь диктовала свои законы, которые не могли соответствовать принципам буржуазной демократии. Вдобавок к этому, Первая мировая война сильно изменила мировой капитализм, значительно усилив роль государства в жизни общества. Механизм управления, которые использовали большевики в первые годы Советской власти, составлял часть мировой тенденции усиления военного индустриализма. Как это отмечает Дэвид Хоффман в своей книге «Модерное государство и советский социализм», необходимость мобилизации миллионов граждан на фронт потребовала от европейских стран поставить здравоохранение, пропаганду, слежку и репрессии против населения на небывалый до этого государственный уровень: «В отличие от либерально-демократических стран, вновь ограничивших эти меры (тотальный контроль государства за жизнью общества — прим. автора) в послевоенное время, советское государство, зародившееся именно в час тотальной войны, превратило подобные практики в кирпичи, из которых строилось здание нового порядка. Впоследствии советские вожди подключили эти методы к своим планам преобразования общества, но не они придумали инспекцию домов, перлюстрацию писем, пропагандистские технологии и концентрационные лагеря»^[333].

Стабилизация в послевоенный период политической и экономической ситуации в большинстве европейских стран позволила буржуазии отказаться от чрезвычайных репрессивных мер и ослабить государственный контроль за обществом. В силу международной изоляции и наличия угрозы интервенции большевики не могли отойти от политического авторитаризма. В конце 1920-х гг. внешнеполитические отношения СССР с капиталистическими странами вновь обострились (разрыв дипломатических отношений СССР и Великобритании). В связи с этим большевики вновь ощутили себя гарнизоном в осажденной крепости. А если перед началом штурма крепости солдат или офицер начнет оспаривать полномочия коменданта крепости, с ним поступят по законам военного времени. М.П. Томский на XVI съезде ВКП(б) говорил о том, что партия большевиков находится «под стеклянным колпаком», так как за ней внимательно наблюдает весь мир. В подобных условиях: «Всякая более или менее длительная оппозиция против партийной линии и ее руководства в наших условиях неизбежно перерастает и перерастет в оппозицию против партии вообще, неизбежно найдет отклики за стенами нашей партии, перерастая в борьбу против партии пролетарской диктатуры. А это есть борьба против диктатуры пролетариата, против советской власти. Всякая оппозиция в наших условиях парализует и грозит сорвать всю творческую работу партии, она несет и будет нести опасность не только для партии, но и для всего Советского Союза»^[334].

Стремительная индустриализация и коллективизация СССР во враждебном политическом окружении не могли проходить на демократической основе. Подобного не было ни в одной из стран периферийного капитализма. Мировая и Гражданская войны настолько сильно расшатали социальную структуру России, что только авторитарная политическая система могла провести успешную индустриализацию на антибуржуазной основе. Политическая централизация получала соответствующее отражение в усилении контроля руководства предприятий за рабочее и полное огосударствление профсоюзов. Все вышеописанное, безусловно, никак не оправдывает репрессии против невиновных в сталинские годы, но позволяет лучше понять, как подобная система могла выжить после столь массовых репрессий и победить в мировой войне.

А. И. Колганов в одной из своих книг пишет: «Бюрократия выступала в сталинской модернизации как социальный субститут устраненной буржуазии. Те задачи модернизации, которые ставила бюрократия, объективно отвечали национальным интересам. Они были по содержанию задачами национального буржуазного государства (промышленный переворот, защита территории и территориальная экспансия, защита позиций в мировой экономике), однако в специфическом преломлении, ибо включали существенный элемент классового компромисса как с рабочим классом, так и, в меньшей степени, с крестьянством (в меньшей — потому, что мелкобуржуазные и патриархальные слои в большинстве своем являются неизбежной жертвой промышленного переворота). Буржуазные цивилизационные задачи, и соседствовавшие с ними элементы движения к социализму, объединялись в оболочке социалистических лозунгов, а отчасти и социалистических экономических форм, особенно в сфере распределения»^[335].

На рубеже 1950-60-х гг. экономические задачи, лежащие перед страной, качественно и количественно усложнились. За предшествующие годы возникли сотни новых заводов, что стало лишь завершением основной волны индустриализации. Экономический рост послевоенного времени связан именно с остаточными волнами индустриализации в рамках четвертого технологического уклада и освоением Сибири и Дальнего Востока. В эти годы в высшее партийное руководство вливается кадровый поток технократов, которые приходят на партийную работу из хозяйственной сферы. Вместе с собой они приносят ведомственные интересы, которые получают поддержку через влияние партийного аппарата управления^[336]. Партия теряет способность к определению общестратегического курса развития страны. Она разрывается на противоборствующие группировки, ведущие борьбу за узковедомственные интересы. Апогея этот процесс достигает уже в 1980-е гг. Н. И. Рыжков писал о начале 1980-х гг.: «И ЦК, и Совмин раздирала ведомственность. Каждый отдел тащил одеяло на себя, в свой отраслевой огород, ибо сводного отдела ЦК, который формировал бы экономическую политику в целом, не было»^[337].

Процесс выстраивания ведомственной вертикали коснулся не только верхов, но и низов — рабочих, занятых на промышленных предприятиях. Пример внутриведомственного сговора представлен в фильме «Неудобный человек» режиссера Владимира Довганя. В картине рабочие одного из цехов недовольны тем, что завод работает не на полную мощность, тем самым половина рабочей смены способна выполнить заниженный план на месяц. Директор оправдывается отсутствием металлопроката для полноценной работы недавно построенного цеха. Новый цех был построен по решению министерства, но его руководство прекрасно понимало, что сырья для работы не хватает, в виду этого министерство целенаправленно снижает план заводу. Вопрос в том, зачем министерству новый цех? Дело в том, что в советской экономике 1970-х г. продолжалась острая межведомственная война между разными министерствами за передел общего пирога бюджета. Руководство каждого министерства тянуло одеяло на себя и старалось получить под свой контроль новые средства, тем самым увеличив собственное экономическое влияние. Чем больше был финансовый поток, который контролировало министерство, тем оно было влиятельнее. В данных условиях вопрос о целесообразности для всей экономики строительства новых промышленных объектов задавался в последнюю очередь. Деньги выделены и их нужно освоить, и не важно, что новые фонды не задействованы. Министр, директор, рабочие выиграли в данной ситуации, а государство проиграло, так как замороженные капитальные вложения можно было использовать куда эффективнее. Согласно данным ЦСУ СССР, 1400 предприятий нескольких промышленных министерств имели на 1 июля 1967 года три млн м² готовых, но пустующих производственных площадей. Из трех млн м² один млн не использовался с 1965 г.^[338] Л. И. Брежнев в своем выступлении на Пленуме ЦК КПСС 15 декабря 1969 г., привел многочисленные примеры того, как министерства закупали импортную технику, которая потом годами пылится на складах. По словам Брежнева, на складах строек стоимость неустановленного оборудования оценивалась 5,5 млрд рублей, из этой суммы импорта на 1,5 млрд рублей^[339].

Исследователь А. К. Соколов верно отметил борьбу за инвестиции между советскими руководителями разных ведомств: «…каждый директор сражался за инвестиции, как лев, и для советской экономики был характерен постоянный голод на капиталовложения. Борьба за них наверху напоминала военные кампании, в которых принимали участие все руководители предприятий, часто «мотаясь» в Москву ходатайствовать о своих нуждах»^[340].

При построении нового общества советские коммунисты ставили задачу примирить два вида интересов: личный и общественный^[341]. Но между ними существовала и третья форма — групповой интерес. И этот интерес возник в лоне советской системы как ответ непосредственных участников и организаторов производства на директивное планирование центра. Неспособность советского руководства оценить важность сочетания трех вышеназванных форм привело к подавлению общественного интереса сначала групповым, а затем и личным.

Косыгинская реформа была нацелена на решение реальной проблемы советской экономики — падение темпов роста национального продукта, производительности труда и фондоотдачи, начавшейся с конца 1950-х гг. Как признавал сам Косыгин: «Следует отметить, что за последние годы произошло некоторое снижение размеров национального дохода и объемов промышленной продукции, приходящихся на рубль основных производственных фондов. Темпы роста производительности труда в промышленности, также представляющие собой важный показатель эффективности общественного производства, за последние годы несколько замедлились. Мы можем и должны выправить это положение в ближайшие годы»^[342].

Вся противоречивость ситуации заключалась в том, что с помощью лишь увеличения материального стимулирования в рамках плановой экономики невозможно было обеспечить рост производительности труда в долгосрочной перспективе. С середины 1920-х гг. в СССР стал складываться мобилизационный тип экономики, которая была крайне эффективна в деле быстрой концентрации ресурсов для решения сверхзадач, стоящих перед страной (индустриализация, перевооружение армии, восстановление страны после войны). В 1930-е гг. наблюдался относительный подъем уровня жизни городских рабочих, но важнейшую роль в индустриализации играл по-настоящему народный энтузиазм. Как свидетельствуют работы современных историков^[343], стимулирование труда на советских заводах носило комбинированный характер с особым акцентом на моральные факторы. Премии выплачивались за перевыполнение плана и до начала стахановского движения в 1935 г., но они скорее носили символический характер^[344]. Например, в 1930 г. рабочая бригада за ударную работу на Нижегородском автостроительстве была премирована фотоснимками — каждому ударнику вручили по карточке. Другую бригаду премировали комплектом нижнего белья, часть которого была не по размеру рабочим^[345]. В Уральской области в 1932 г. премию получили 32 рабочих на сумму 1840 р., то в 1933 г. — 268 рабочих на сумму 20 845^[346].

Включение миллионов крестьян (за годы первых двух пятилеток — 12 млн. человек) в индустриальное производство и городскую жизнь стало для этих людей настоящим социально-культурным рывком. Сам по себе переезд из полуголодной деревни в город был значительным повышением уровня жизни бывших крестьян. Как отмечает американский исследователь Д. Хоффман, система социального обеспечения СССР в начале строго дифференцирована по классовому признаку: «…промышленные рабочие получали еду, жилье и другие преимущества (в том числе страхование по нетрудоспособности и здравоохранение в самую первую очередь»^[347]. Стоит также отметить, что внутри рабочего класса была также выстроена своя иерархия потребления. В начале 1930-х гг. в условиях кризиса продовольственного снабжения приоритет отдавался рабочим тяжелой промышленности в городах особого и первого списков (Москва, Ленинград, Баку, Донбасс и др.)^[348]. Разница в снабжении рабочих по отдельным категориям товаров была довольно существенной. Если рабочие из городов особого списка получали в 1931 г. 0,8 кг хлеба (на 1 человека в день), 3 кг крупы (на 1 человека в месяц), 4,4 кг мяса (на 1 человека в месяц), 2,5 кг рыбы (на 1 человека в месяц), 0,4 кг масла (на 1 человека в месяц), то рабочий из городов 2 списка получал соответственно: 0,8 кг. хлеба, 1,5 кг крупы, 1 кг мяса, 2 кг рыбы, по маслу и яйцам отсутствовали твердые норм централизованного снабжения для данных категорий рабочих^[349].

Городская среда сама по себе давала вчерашним крестьянам преимущества. Как говорили еще в Средневековье: «Городской воздух делает свободным». В связи с этим людям, приехавшим вчера из деревни, не нужно было долго объяснять, почему нужно больше и лучше трудиться, работники понимали общеполитические и экономические задачи, стоящие перед страной и обществом. Эти интересы были тесным образом связаны с ростом материального и культурного уровня жизни рабочих.

«К станку ли ты склоняешься,

В скалу ли ты врубаешься, -

Мечта прекрасная, еще неясная,

Уже зовет тебя вперед».

«Марш энтузиастов»

Трудящиеся страны Советов, 1950-е гг. Фотограф - Семен Фридлянд.

Исследователь С. Мишенин справедливо отмечает: «После системного рывка 1930-х — 1940-х гг. советскому обществу потребовался отдых, перегруппировка, «собирание сил» и размышление: как действовать дальше, куда идти. Иначе говоря, в 1950–1960-е гг. наступил период стабилизации, для которого нужна была новая конструкция системы. Один из шагов по конструированию этой новой конструкции и стала так называемая реформа А. Н. Косыгина»^[350].

В 1968 г. Е. В. Касимовский, начальник отдела рабочей силы РСФСР Госплана СССР, подготовил доклад, в котором утверждалось, что в СССР конце 1960-х гг. возникли признаки абсолютной трудонедостаточности — нехватка рабочей силы во всей районах страны^[351]. Во многом это стало результатом естественного падения уровня рождаемости вследствие процесса бурной урбанизации в 1960-е гг. В 1950 г. на 1000 человек приходилось 26,7 новорожденных, в 1960 г. — 24,9 человек, а в 1970 г. — 17,4^[352]. Падение рождаемости в послевоенное время было также связано с гендерным дисбалансом, вследствие огромных потерь в мужском населении в ходе Великой Отечественной войны. В 1950 г. на 100 мужчин приходилось в среднем 128 женщин, в 1960 г. — 100 мужчин на 122 женщин^[353]. Деревня больше не могла выступать бездонным резервуаром дешевой рабочей силы. В связи с чем, ставка на экстенсивное развитие экономики была абсолютно бесперспективной.

Было бы ошибкой полагать, что руководство КПСС находилось в полном неведении в отношении сложившийся ситуации. Проблему дефицита рабочих рук четко обозначил Брежнев в своем выступлении на Пленуме ЦК КПСС 15 декабря 1969 г.: «Раньше мы еще могли развивать народное хозяйство главным образом за счет количественных факторов, то есть увеличения численности рабочих и высоких темпов наращивания капитальных вложений. Период такого — как его называют, экстенсивного — развития по существу подходит к концу. Сейчас у нас из каждых десяти человек трудоспособного населения девять уже работают или учатся <…> Значит впредь нам приходится рассчитывать прежде всего на качественные факторы экономического роста, на повышение эффективности, интенсивности народного хозяйства»^[354]. К сожалению, все оставалось на уровне декларации благих целей.

В послесталинские годы руководство КПСС не смогло сформулировать общие экономические задачи, четко понятные всем трудящимся. С 1960-х гг. в деятельности Госплана на первое место стала выходить не функция проводника общегосударственной стратегии, а роль посредника, согласовывающего интересы разных ведомств^[355]. Госплан погряз в текущем годовом планировании, упустив из виду стратегическую перспективу^[356]. Проблема заключалась в отсутствии общестратегических задач и показателей, которые бы связывали производителей, плановиков в общественное целое. Например в проекте Директив к XXIII съезду КПСС сказано: «…главную экономическую задачу пятилетки (восьмой — прим. автора) партия видит в том, чтобы на основе всемерного использования достижений науки и техники, индустриального развития всего общественного производства, повышения его эффективности и производительности труда обеспечить значительный рост промышленного производства, высокие устойчивые темпы развития сельского хозяйства и благодаря этому добиться существенного подъема уровня жизни народа, более полного удовлетворения материальных и культурных потребностей всех советских людей»^[357]. Коротко говоря, речь шла о размазывании ресурсов на все сферы экономики без выделения основного звена. Усиление децентрализованных капиталовложений в результате реформы 1965 г. приводило к распылению ресурсов, распространению «долгостроев», которые тяжким бременем висели на советской экономике. Вследствие чего она утрачивала одну из своих сильных сторон — концентрация значительной части ресурсов в государственном фонде накопления для реализации стратегических задач, стоящих перед страной.

В сложившейся ситуации мотивация рядовых работников к увеличению производительности труда падала. Хрущевские попытки использовать моральные стимулы в виде введения звания «бригад коммунистического труда» или создания «морального кодекса строителя коммунизма» превращались в формализм и не давали ощутимого экономического эффекта^[358]. Потребительские запросы городского населения с развитием экономики усложнились. В связи с чем для стимуляции труда им было уже недостаточно лозунгов и званий «ударник коммунистического труда». К началу 1972 г. 42,4 млн. человек (50,3% от всех работающих) участвовало в движении за коммунистическое отношение к труду. Из всех участников звания ударника коммунистического труда было удостоено 19,6 млн. человек. Как справедливо отмечает российский экономист А.И. Колганов: «Такой широчайший охват, явно не соответствующий наличию реальных ростков коммунистического отношения к труду, свидетельствовал о практически полной бюрократизации этого начинания, превращении его в игру идеологическими символами, лицемерный характер которой был ясен всем ее участникам»^[359]. Важно также упомянуть данные советских социологов А. Здравомыслова и В. Ядова. Они провели опросы среди советских рабочих в 1960-е и 1970-е гг. По итогам сравнения результатов выяснилось, что в 1960-е гг. среди профессий, требующих высокой квалификации, основным мотиватором к труду было содержание самой работы, т.е. труд для таких людей становился возможностью для творческой самореализации. В мотивации большинства низкоквалифицированных рабочих превалировал интерес высокого заработка. В 1970-е гг. даже в мотивации высококвалифицированных кадров произошел явный сдвиг в пользу материальных факторов поощрения труда: заработок и условия труда^[360].

Материальное стимулирование не могло коренным образом изменить ситуацию, так как потребительский рынок не поспевал за ростом зарплат рабочих. Со второй половины 1960-х гг. резко стал расти разрыв между денежной массой и ее товарным покрытием^[361]. Согласно записке начальника ЦСУ СССР В. Старовского, размер неотоваренного покупательного фонда вырос за десятилетий с конца 1950-х до конца 1960-х — с 13% до 28%.^[362] По оценкам Госбанка, неудовлетворённый спрос составил в 1970 году 10-13 млрд рублей.^[363]

Но, пожалуй, самым главным признаком ухудшения положения дел на производстве стало сокращение темпов роста производительности труда. В свое время В.И. Ленин очень верно заметил: «Производительность труда, это, в последнем счете, самое важное, самое главное для победы нового общественного строя. Социализм создает новую, гораздо более высокую производительность труда… Коммунизм есть высшая, против капиталистической, производительность труда»^[364].

Завод химического оборудования "Заря" (г. Дзержинск, Нижегородская область). Наши дни.

По оценкам учёных Научно-исследовательского экономического института Госплана, в 1965 г. производительность труда в советской промышленности по отношению к американской (100%) составляла 40-50%, сельского хозяйства — 25%^[365]. Хотя исследователи из ИМЭМО, проводившие альтернативные расчеты, дают более скромные показатели: производительность труда по всему народному хозяйству СССР по отношению к США 30% (1963 г.), в промышленности — 36,2% (1967 г.), в сельском хозяйстве — 18% (1970 г.)^[366].

Альтернативные расчеты Г. Ханина^[367]:

Примечания: 1. В числителе — результаты расчетов автора, в знаменателе приводятся традиционные оценки, рассчитанные на основе данных Госкомстата СССР

Расчет Кудрова В. Динамики производительности труда в народном хозяйстве СССР за 1950—1987 гг. по данным ЦРУ и Бюро цензов США^[368] (в процентах)

Для того, чтобы сделать индивидуальное материальное стимулирование важным фактором увеличения производительности труда нужно было коренным образом изменить положение в легкой промышленности, т.е. отказаться от основной парадигмы развития советской экономики — основные капиталовложения в тяжелую промышленность.

Капитальные вложения в промышленность (в сопоставимых ценах) в млрд. рублей.

Таблица составлена автором на основе книг: Народное хозяйство СССР за 70 лет. Юбилейный статистический ежегодник. М., 1987; Народное хозяйство СССР в 1990 г. (Статистический ежегодник). М., 1991.

Самым главным противником этого был генеральский корпус и ВПК, обладавшие немалым влиянием на руководство страны^[369]. В условиях обострения Холодной войны против этого говорил и здравый смысл. При сохранении экономического приоритета за производством товаров группы «А» косыгинская реформа провоцировала глубокий дисбаланс в экономике, так как заработки рабочих в тяжелой промышленности росли явно быстрее темпов развития легкой промышленности. Таким образом, возникала институциональная ловушка: люди зарабатывали деньги в быстро растущей тяжелой промышленности, а тратили в отстающей легкой.

Темпы роста общего объема продукции промышленности за период 1940-1987 гг.^[370]

Темпы роста производительности труда по отраслям промышленности за период 1940-1986 гг. (1940=100)^[371]

Ошибки руководства

Дефицит усиливался также многочисленными приписками, которые стали массовым явлением в советской экономике когда объемы роста производства стали измеряться в стоимостных показателях с конца 1920-х гг. Как писали Г. Ханин и В. Селюнин в своей известной статье «Лукавая цифра»: «Искажение информации, на наш взгляд, — главная причина товарно-денежной несбалансированности (денег у населения больше, чем нужных товаров в торговле). За бумажную продукцию платят ведь настоящие рубли. Подсчитано, что в машиностроении фиктивный рост производства составляет как минимум 5 процентов в год. За такую прибавку полагается увеличить фонд зарплаты процента на 3, что и делают. Добавочные деньги на руки розданы, а под них ничего не произведено»^[372]. В ситуации нарастания скрытой инфляции партийное руководство в 1970-е гг. все чаще прибегает к импорту потребительских товаров. Этому способствовало и открытие в Западной Сибири огромных запасов нефти, экспорт которой обеспечил огромной приток валюты в советский бюджет. Но своими решениями Политбюро загоняет себя в тупик: растущие зарплаты требуют товарного покрытия за счет экспорта углеводородов, стоимость добычи которых также растет^[373].

Серьезная ошибка советских руководителей, включая Сталина, состояла в том, что они заявляли о построенном социализме в СССР, а это заявление было чревато серьезными последствиями. Классики марксизма писали о том, что при строительстве коммунизма будут постепенно отмирать специфические потребности, присущие предшествующим формациям, но более широкое удовлетворение получает универсальные человеческие потребности. А что самое важное — общественная организация производства неизбежно приведет к возникновению новых людей с потребностью в творческой самореализации как практики повседневного труда^[374]. В СССР эти мысли трактовали в вульгарно-материалистическом ключе: если у нас построен социализм, то мы должны производить больше любых товаров, чем капиталистические страны.

Если в сталинское время соревнование СССР с западными странами развивалось преимущественно в сфере тяжелой промышленности, то Хрущев объявил начало гонки по уровню потребления с США, пытаясь экономически обосновать наличие в СССР социализма. Ставились абсолютно нереальные цели — за одно десятилетие (1960-1970 гг.) превзойти США по производству продукции на душу населения^[375]. У советских руководителей не было теоретического понимания того, что Советский Союз был системой переходного типа на пути от капитализма к социализму, но последнего так и не смог достичь в силу недостаточного уровня развития производительных сил. Когда Хрущев заявлял в начале 1960-х гг. о создании через 20 лет материально-технической базы коммунизма, 52% от всего населения проживало в деревне^[376], почти 40% трудоспособного населения было занято в сельском хозяйстве^[377]. В сельском хозяйстве использовался преимущественно ручной труд, а в промышленности ручным трудом было занято 52% рабочих^[378]. Всего в конце 1950-х гг. 52% от всего трудящегося населения занимались простым, преимущественно физическим, трудом, не требующим профессиональной подготовки до начала трудовой деятельности^[379]. Необходимо пояснить, что согласно классификации, Л. Гордона и А. Назимовой, ручной труд предполагает использование отдельных механизмов или машин, но что кардинальным образом отличает индустриальный труд от ручного — это встроенность работника в конвейерное производство, которое образует систему машин. Хронической проблемой советской промышленности была низкая механизации или ее полное отсутствие на вспомогательных работах: внутренние перевозки, погрузочные работы, ремонт и обслуживание техники, уборка производственных помещений. Низкая механизация вынуждала директоров держать большой штат вспомогательных низкоквалифицированных рабочих, что еще больше усиливало проблему трудонедостаточности в СССР^[380].

В начале 1960-х гг. советская экономика нуждалась в завершении индустриализации, ни о каком коммунизме и речи быть не может на таком материально-техническом базисе. Но советские идеологи технологические процессы, вполне успешно реализуемые в рамках капитализма (электрификация, механизация, автоматизация, химизация) почему-то связывали со строительством коммунизма^[381]. Еще более нелепо было ставить в 1960-е гг. в качестве стержня экономической части программы строительства коммунизма — электрификацию, ссылаясь при этом на Ленина^[382]. В 1965 г. США производили электроэнергии на 1220 млрд кв. ч., а СССР лишь 507 млрд кв. ч.^[383] По логике Хрущева, получается, что в США в рамках капитализма уже создана экономическая основа для коммунизма.

Да, советская экономика в начале 1960-х гг. страдала от падения темпов роста и качества продукции. Но какая буржуазная экономика не имела подобных проблем? Как известно еще со времен Маркса, капитализм цикличен — подъем сменяется кризисом. Но советские лидеры заявляли о «полной и окончательной победе социализма» (Третья программа КПСС, 1962 г.)^[384]. Это не шутки. Социализм не может испытывать экономические кризисы, так как выстроено сбалансированное плановое хозяйство. Советские руководители с 1960-х гг. совершили стратегическую ошибку — они попытались догнать развитые капиталистические страны, используя рыночные же методы. Как удачно выразился Г. Ханин о последствиях косыгинской реформы: «Сложившийся хозяйственный механизм в нашей стране соединил все худшие стороны и командной, и рыночной экономики»^[385].

В ходе косыгинской реформы руководство КПСС пошло на введение рыночных элементов в работу предприятий, в то время как вся экономическая система и, прежде всего, отраслевые министерства, работали по принципам директивного планирования. Хотя сам Косыгин говорил о возможном введения хозрасчета в министерствах легкой промышленности и пищевой промышленности^[386], единственным исключением стал эксперимент с переводом на хозрасчет министерства приборостроения, средств автоматизации и систем управления во главе с К. Рудневым, но на другие министерства он не распространился^[387]. Кстати, на примере министерства приборостроения, можно увидеть, как распределились отчисления в фонды стимулирования: за 1967 г. предприятиям министерства должны были получить 72,5 млн рублей. Из них: 43,1 млн пошло бы в фонд материального поощрения, 15,3 млн рублей — в фонд социально-культурных мероприятий, 14,1 млн. рублей — в фонд развития производства^[388]. Средства для модернизации производства явно выделялись по остаточному принципу, основная часть денег направлялась на премии работникам.

В советском фильме «От зарплаты до зарплаты», поставленном по пьесе экономиста В.Д. Белкина, один из работников сравнивает введение хозрасчета на одном предприятии с анекдотом про дорожный эксперимент в Англии. На одной из улиц английского города ввели правостороннее движение, в то время как в остальном городе оставили левостороннее. Результат внедрения рыночных элементов в плановую экономику был также вполне предсказуем.

Как справедливо отмечает экономист Владимир Конторович, реформы, нацеленные на усиление хозяйственной автономии предприятия в рамках плановой системы, потерпели крах не только в СССР, но и в Венгрии и Чехословакии^[389]. Это свидетельствует в пользу того, что в самой реформе на фундаментальном уровне были заложены противоречия. Ссылка на сопротивление министров или отказ от реформы руководства КПСС — это лишь попытка найти легкое объяснение для сложного вопроса. Конторович пишет следующее о косыгинской реформе: «Экономические реформы были упражнением в подражании, интуитивной попыткой скопировать механизмы конкуренции в работающем рынке. Попытавшись наделить деньги, цены, и прибыль, уже существовавшие в командной экономике, теми функциями, которыми они обладали в рыночной экономике, реформаторы попали в языковую ловушку. Это привело к ошибке двусмысленности. Прибыль предприятия от централизованных транзакций, рассчитанная по строго установленным ценам в экономике с пассивными деньгами, несмотря на название, имеет другое значение, чем прибыль, которая функционирует на конкурентном рынке. Нет никаких причин, по которым погоня за прибылью (в советской экономике — прим. автора) приведет предприятия к принятию эффективных решений, или акцент на объеме продаж сделает их восприимчивыми к пожеланиям своих клиентов»^[390]. Самое поразительное, что советские экономисты очень часто повторяли^[391], что прибыль при капитализме и социализме не одно и тоже, но при этом они верили, что советские предприятия будут добиваться прибыли лишь за счет роста производительности труда и снижения себестоимости.

Особенно ярко мысль Конторовича можно проиллюстрировать на примере исключения расходов на жилищно-коммунальное хозяйство из балансовой прибыли предприятия. Это предложение выдвинула перед началом реформы директор фабрики «Красный Октябрь» А. Гриненко, когда министр финансов СССР В.Ф. Гарбузов заявил, что ее фабрика имеет убыток в 300 тыс. рублей по ЖКХ^[392]. Косыгин поддержал предложение Гриненко. Противоречивость данного шага состояла в том, что строительство ведомственного жилья шло в зависимости от прибыли предприятия, а расходы на подержание ЖКХ исключались из балансовой прибыли. Таким образом, предприятие могло построить много жилья, тратя серьезные ресурсы на его поддержание, а на бумаге формальная прибыль была больше фактической. Соответственно, фонды стимулирования наполнялись из формально завышенной прибыли. В случае если вы из прибыли предприятия произвольно исключаете некоторые пункты расходов, вы подменяете саму категорию прибыли: «Сколько захочу, столько и нарисую».

Советские руководители стали жертвой собственного неверного представлении о роли СССР в мировой истории. Стратегической задачей Советского государства было уничтожение капитализма не в ходе чисто экономического соревнования, а в результате серии социальных революций в странах центра и периферии. США, европейские страны получали огромную империалистическую ренту от эксплуатации периферийных стран, СССР не мог осуществлять накопление капитала за счет данных источников. Наоборот, Советское государство, несмотря на противоречивость своей внешней политики, оказывало существенную помощь революционным движениям и просоветским режимам.

По изначальной концепции создания СССР выступал плацдармом армии мировой революции. В промежутках между волнами мировой революции Советское государство залатывало дыры и готовилось к новой волне. На практике произошло по-другому. И дело было не только в субъективных ошибках руководителей КПСС, но в объективных причинах — поражение европейских революций, приход к власти нацистов в Германии, огромные потери в результате Великой Отечественной войны, стабилизация капитализма в странах центра, моральная усталость советского народа от тяжелого периода войны и подготовки к ней. Все вышеперечисленное закономерно рождало желание у простых людей какой-то передышки. Молотов в беседах с Ф. Чуевым вспоминал о настроениях населения и руководства партии после войны: «Конечно, люди хотели пожить, война была. Дело идет не об отдельных лицах, а об основных кадрах, тем более о широких массах. Они очень устали. И не все наверху выдерживали этот курс. Потому что очень трудно его выдержать. Прямо это не было высказано, а фактически так Брежнев заключал XXIV съезд партии словами: «легко дышится, хорошо работается, спокойно живется». Конечно, сказал для большевика: «спокойно живется!» Большевик так не может. Если спокойно живется, большевики не нужны. Абсолютно не нужны. Они где-нибудь наворачивают – идти вперед, пробивать трудность, а для спокойной жизни зачем большевики? Социал-демократы лучше. Они как раз на это годятся. Они подчинились этому, так сказать, стихийному движению капитализма»^[393].

Фронтовики, вернувшиеся с мировой войны, хотели жить иначе. Влияние советских фронтовиков на общественные настроения было своей степени сильнее влияния декабристов, которое охватывало только дворянство. Если декабристы были нацелены на изменения политического строя, то советские солдаты стремились не просто восстанавливать разрушенную страну, они хотели жить в достатке. И они, безусловно, имели на это моральное право. Хрущев постарался дать для послевоенного поколения новую глобальную цель, которая была бы сопоставима с победой, но направила народные силы в русло мирного строительства. На XXII съезде Хрущева говорил: «Третья программа партии знаменует наступление такого периода, когда все трудности и лишения, которые перенес советский народ во имя своего великого дела, окупятся»^[394].

Проблема состояла в том, что советское руководство в 1950-е гг. заявило, что наступил период мирного сосуществования с капиталистическими странами, который предполагает прежде всего экономическое соревнование между двумя системами^[395]. Хрущев пошел на авантюрный шаг, заявив, что за двадцатилетие будет обеспечен потребительский эдем: реальные доходы на душу населения за 20 лет возрастут более чем в три с половиной раза; каждая семья, включая молодоженов, получит новую, благоустроенную квартиру; коммунальные платежи, проезд на общественном транспорте, питание на предприятиях и в учреждениях и для занятых в производстве колхозников станут бесплатными^[396]. Все завершалось утверждением: «КПСС ставит задачу всемирно-исторического значения — обеспечить в Советском Союзе самый высокий жизненный уровень по сравнению с любой страной капитализма»^[397]. При значительном социально-экономическом прогрессе за период 1960-1980-е гг. данная стратегия потерпела закономерный крах, так как в соревновании по уровню потребления на душу населения СССР не смог бы достичь империалистических стран без изменения своей экономической основы. По расчетам НИИ Труда, во второй половине 1960-х гг. потребление материальных благ на душу населения в СССР было в четыре раза ниже, чем в США^[398]. С 1960-х гг. СССР утратил ориентиры собственного развития. Руководство страны решило устремиться в погоню за капиталистическими странами, встав на соответствующую дорожку.

Было бы совершенно несправедливо не считаться с огромным социальным прогрессом в развитии СССР с 1950-х по 1980-е гг. Десятки миллионов людей были вытащены из бедности, советское общество за этот период стало обществом людей среднего достатка^[399]. Для большинства советских семей был решен жилищный вопрос. В конце 1980-х гг. 83% городских семей проживало в отдельных благоустроенных квартирах и индивидуальных домах^[400]. Система здравоохранения и образования, созданные в СССР, справедливо рассматривались многими развитыми странами, как пример для подражания. Противоречивость советских достижений заключается в том, что руководство КПСС ориентировало людей на уровень потребления, который вел страну к глубокому экономическому дисбалансу. Это обуславливалось частичной утратой со стороны центральных органов контроля за ростом уровня доходов советских граждан. В рыночной экономике несоответствие между товарами и денежной массой выравнивается автоматически с помощью открытой инфляции. Плановая экономика базируется на строгом контроле экономических органов за фондом зарплат и розничным товарооборотом. Потеря этого контроля вела к очень тяжелым экономическим последствиям: болезнь не излечивалась, а загонялась вглубь. В советской экономике инфляция носила скрытый характер, что обесценивало часть накоплений трудящихся, заставляя их покупать часть товаров на колхозных рынках или у спекулянтов по завышенным ценам. Самое главное, что руководство КПСС в конце 1980-х гг. не смогло обеспечить стабильный рост потребления от поколения к поколению — за эту ошибку уже расплачивалось поколение детей 1990-х гг.

Заключение

Возникновение Советского Союза стало своеобразным ответом рабочего класса на неспособность российской буржуазии провести вовремя индустриализацию страны. В связи с этим с конца 1920-х гг. вся жизнь советского общества была подчинена главной задаче — сокращению экономического, технологического, военного отставания СССР от западных стран. В парадигме развернувшейся индустриализации промышленное предприятие вынужденно стало играть огромную социальную роль, взяв на себя функции воспроизводства рабочей силы. Завод выступал одним из главных организаторов жизненного пространства рабочего. Этот факт наложил большой отпечаток на социальную психологию советских рабочих. Официальная пропаганда, борясь с текучестью рабочей силы, старалась сформировать образ завода как второго дома для работников. И эти усилия не прошли даром. Советский рабочий стал воспринимать себя не как часть рабочего класса, а как участника малой корпорации: мы все — от рабочего до директора — члены единого коллектива «нашего» завода^[401].

Косыгинская реформа привела к значительному расширению фондов потребления отдельных предприятий. Активное строительство ведомственных социальных объектов сыграло важную роль в борьбе с текучестью рабочей силы, которая крайне негативно влияла на советскую экономику. В 1965 г. текучесть кадров в промышленности составила 20,5% от среднесписочной численности работник, а в строительстве — 34,2%; через 20 лет эти показатели существенно снизились: до 12,7% и 18,1%^[402]. Подобная тенденция наблюдалась и по другим отраслям народного хозяйства.

В постсоветское время ведомственная социальная инфраструктура выполнила важную функцию амортизатора, позволив миллионам людей выжить в условиях катастрофического падения производства и распада прежних социальных связей. Было бы глупо осуждать людей за то, что они предпочли индивидуальную стратегию выживания за счет использования корпоративной вертикали, коллективным формам сопротивления.

Задача моей статьи состояла в объяснении того, как косыгинская реформа повлияла на рабочий класс и почему столь радикальные социально-экономические преобразования, которые произошли в 1990-е гг., не вызвали массового и организованного сопротивления со стороны промышленного пролетариата? Главный ответ состоит в том, что советские рабочие в условиях новой капиталистической реальности воспроизвели тот тип социального поведения, который они практиковали в течение многих лет советской власти — конформизм и использование неформальных связей в рамках корпоративной вертикали, выстроенной на предприятии. Социальные фонды, сохранившиеся на многих заводах, позволили это сделать.

Организованное рабочее движение не могло возникнуть в СССР до начала глубокого системного кризиса не только по причинам репрессий со стороны государственных органов, главная причина лежит в другой плоскости — практически вся жизнь работника выстраивалась вокруг фондов потребления предприятия, которое непосредственным образом участвовало в воспроизводстве рабочей силы. В подобной ситуации в жизни работника не было автономных от государства зон и институтов, которые он мог бы использовать для организации сопротивления. В связи с этим было бы ошибкой накладывать образ и принципы поведения рабочего класса капиталистического общества на советский рабочий класс. Он требует самостоятельной исследовательской работы, которую еще только предстоит осуществить.

Выражаю благодарность за подготовку текста к публикации и дружеские советы Д. Кольман, Н. Вирту, И. Гиркому. М. Волчкову.

1. Ленин В.И. О демократизме и социалистическом характере советской власти // Ленин В.И ПСС, 5-е издание. Т.36. С.481 ↑
2. Косыгин А.Н. Об улучшении управления промышленностью, совершенствовании планирования и усилении экономического стимулирования промышленного производства // Косыгин А.Н. К великой цели. Избранные речи и статьи.Т.1. М., 1979. С.327 ↑
3. Обращение II съезда Межреспубликанского Союза трудовых коллективов (17 — 19 октября 1991 г.) к трудовым коллективам суверенных республик [1991, 19 октября, Москва] URL: http://old.nasledie.ru/oborg/2_18/0123/21.htm ↑
4. Рекомендую обзорные статьи по историографии косыгинских реформ: Лаптева Е. В. Англо-американская советология о советской экономической модели и «Косыгинской» реформе 1965 года // Историко-экономические исследования. 2015. №3; Мишенин С.Е. Экономические преобразования в СССР в 1965-1982 годах в оценках постсоветского обществоведения // Историко-экономические исследования. 2016. №3; Дроздов В.В. Экономические реформы в СССР (1953-1985). Взгляды зарубежных экономистов. М., 1998. С.86-105 ↑
5. Энгельс писал: «Первая появляющаяся в истории противоположность классов совпадает с развитием антагонизма между мужем и женой при единобрачии, и первое классовое угнетение совпадает с порабощением женского пола мужским... Единобрачие – это та клеточка цивилизованного общества, по которой мы уже можем изучать природу вполне развившихся внутри последнего противоположностей и противоречий. <…> С переходом средств производства в общественную собственность индивидуальная семья перестанет быть хозяйственной единицей общества. Частное домашнее хозяйство превратится в общественную отрасль труда» // Энгельс Ф. Происхождение семьи, частной собственности и государства // Маркс К., Энгельс Сочинения. Издание второе. Т.21. М.,1961. С.69-79 ↑
6. В законе СССР от 17.06.1983 г. «О трудовых коллективах и повышении их роли в управлении предприятиями, учреждениями, организациями» сказано: «Трудовой коллектив предприятия, учреждения, организации является основной ячейкой социалистического общества и в соответствии с Конституцией СССР осуществляет широкие полномочия в политической, экономической и социальной жизни страны» URL:https://www.lawmix.ru/sssr/8788 ↑
7. Лайков А.М. План по фондам экономического стимулирования. М., 1972. С.37-38 ↑
8. Зидер Р. Социальная история семьи в Западной и Центральной Европе (конец XVIII — XX вв.). М.,1997. С.165 ↑
9. Энгельс Ф. Положение рабочего класса в Англии // К. Маркс и Ф. Энгельс Сочинения. Издание 2. Т.2. М.1955. С.410-413 ↑
10. Кирьянов Ю.И. Жизненный уровень рабочих России (конец XIX - начало XX вв.). М., 1979 URL: http://istmat.info/node/55 ↑
11. Декрет СНК РСФСР от 13 июля 1920 г. «О запрещении вселения учреждений и отдельных лиц в помещении, принадлежащие к территории заводов и предприятий» // Собрание узаконений и распоряжений правительства за 1920 г. Управление делами Совнаркома СССР М. 1943 URL: http://istmat.info/node/42336 ↑
12. Меерович М.Г. Наказанием жильем: жилищная политика в СССР как средство управления людьми (1917-1937). М., 2008. С.142-143 ↑
13. Постановление ЦИК СССР, СНК СССР от 04.01.1928 «О жилищной политике» URL:http://www.consultant.ru/cons/cgi/online.cgi?req=doc&base=ESU&n=14332#05458886266636955 ↑
14. Маркевич А., Соколов А. «Магнитка близ Садового кольца»: Стимулы к работе на Московском заводе «Серп и молот», 1883 - 2001 гг. М., 2005. С.141 ↑
15. Постановление ЦК ВКП(б) от 1.XI.1932 г. «О расширении функций заводоуправлений в деле снабжения рабочих и изменении карточной системы». URL: http://istmat.info/node/58128 ↑
16. Тяжельникова В. С. Заводское жилье в 1935 - первой половине 1960-х гг. (по материалам завода «Серп и молот») // Вестник РУДН. История России. 2003. №2. С.100 ↑
17. Журавлев С.В., Мухин М.Ю. «Крепость социализма»: Повседневность и мотивация труда на советском предприятии, 1928-1938 гг. М., 2004.С.154 ↑
18. Маркевич А., Соколов А. «Магнитка близ Садового кольца»: Стимулы к работе на Московском заводе «Серп и молот», 1883 - 2001 гг. М., 2005. С.141 ↑
19. Костюченко С., Хренов И., Федоров Ю. История Кировского завода 1917-1945 гг. М., 1966. С.422 ↑
20. Журавлев С.В., Мухин М.Ю. «Крепость социализма»: Повседневность и мотивация труда на советском предприятии, 1928-1938 гг. М., 2004. С.156 ↑
21. Сталин И.В. Новая обстановка – новые задачи хозяйственного строительства: речь на совещании хозяйственников 23 июня 1931 г. // Сталин И.В. Сочинения. Т. 13. М., 1951.С.56 ↑
22. Вопросы труда в цифрах. Статистический справочник за 1927-1930 гг. М., 1930. С.34 ↑
23. Постников С.П., Фельдман М.А. Социокультурный облик промышленных рабочих России в 1900–1941 гг. М., 2009.С.100-101 ↑
24. Рашин А.Г. Состав фабрично-заводского пролетариата СССР.М., 1930. С.25 ↑
25. Сталин И.В. Новая обстановка – новые задачи хозяйственного строительства: речь на совещании хозяйственников 23 июня 1931 г. // Сталин И.В. Сочинения. Т. 13. М., 1951. С.59 ↑
26. Там же. С. 58 ↑
27. Постановление ЦИК СССР, СНК СССР от 04.01.1928 "О жилищной политике". Глава 1., пункт 4. URL:http://www.consultant.ru/cons/cgi/online.cgi?req=doc&base=ESU&n=14332#05458886266636955 ↑
28. Справка ЦСУ СССР Л.M. Кагановичу о состоянии городского жилищного фонда в 1940-1952 гг.// Сборник документов «Советская жизнь. 1945-1953 гг.» М., 2003. С.175 ↑
29. Журавлев С.В., Мухин М.Ю. «Крепость социализма»: Повседневность и мотивация труда на советском предприятии, 1928-1938 гг. М., 2004.С.171-172 ↑
30. Колотов В.В. Николай Алексеевич Вознесенский. М., 1974. С. 199-200 ↑
31. Постановление ВЦИК, СНК РСФСР от 10.02.1931 "О порядке выселения из жилых помещений, находящихся в распоряжении предприятий промышленности и транспорта, лиц, прекративших работу в данных предприятиях" URL:http://www.consultant.ru/cons/cgi/online.cgi?req=doc&base=ESU&n=23330#04739232797571937; Постановление ВЦИК, СНК РСФСР от 20.11.1932 "О порядке выселения лиц, уволенных за прогулы, из жилых помещений, предоставленных им в домах предприятий или учреждений" URL:http://www.consultant.ru/cons/cgi/online.cgi?rnd=AA136AE7B18A4CD7B70FFD3371E0BC04&req=doc&base=ESU&n=24025&dst=100006&fld=134&stat=refcode%3D16876%3Bdstident%3D100006%3Bindex%3D0#2l1pjloz2lc ↑
32. Постановление Центрального Исполнительного Комитета и Совета Народных Комиссаров «О распределении прибылей государственных предприятий по балансам за 1929‑1930 г. и за октябрь-декабрь 1930 г.» URL:http://istmat.info/node/54777 ↑
33. Постановление ЦИК, СНК СССР от 15.06.1927 «Положение о мерах содействия строительству рабочих жилищ» URL: http://www.libussr.ru/doc_ussr/ussr_3312.htm ↑
34. Кабе Я. Юридическая природа фонда улучшения быта рабочих и служащих // Еженедельник советской юстиции. № 20. 23 мая 1926 г. С.616 ↑
35. Постановление Совета труда и обороны СССР от 2 декабря 1931 №571 «О прибылях предприятий, входящих в объединения и тресты» URL: http://www.libussr.ru/doc_ussr/ussr_3807.htm ↑
36. «О Фонде директора предприятия за счёт прибылей» // Собрание законов и распоряжений Рабоче-Крестьянского Правительства СССР за 1936 г. М.,1946 URL:http://istmat.info/node/44638 ↑
37. «О фонде директора в предприятиях, в которых государственным планом не предусмотрена прибыль» // Собрание законов и распоряжений Рабоче-Крестьянского Правительства СССР за 1936 г. М.1946 URL:http://istmat.info/node/44639 ↑
38. Журавлев С.В., Мухин М.Ю. «Крепость социализма»: Повседневность и мотивация труда на советском предприятии, 1928-1938 гг. М., 2004. С.163 ↑
39. Дьяченко В.П. История финансов СССР (1917-1950). М.,1978. С.428 ↑
40. Сталин писал: «Если взять рентабельность не с точки зрения отдельных предприятий или отраслей производства и не в разрезе одного года, а с точки зрения всего народного хозяйства и в разрезе, скажем, 10-15 лет, что было бы единственно правильным подходом к вопросу, временная и непрочная рентабельность отдельных предприятий или отраслей производства не может идти ни в какое сравнение с той высшей формой прочной и постоянной рентабельности, которую дают нам действие закона планомерного развития народного хозяйства и планирование народного хозяйства, избавляя нас от периодических экономических кризисов, разрушающих народное хозяйство и наносящих обществу колоссальный материальный ущерб, и обеспечивая нам непрерывный рост народного хозяйства с его высокими темпами» // Сталин И.В. Экономические проблемы социализма в СССР. М., 1952. С.24-25 ↑
41. Белкин В.Д. Цены единого уровня и экономические измерения на их основе // Избранные труды в 3 томах. Т.1. М., 2015. С.286 ↑
42. Островский А.В. Кто поставил Горбачева? М.,2010 URL:https://www.litmir.me/br/?b=218044&p=4 ↑
43. Сметанин А.В. Директорские фонды советских предприятий (1946–1965 гг.): ресурс трансформации социального порядка // Вестник Пермского университета. Серия «История». 2017. №3. ↑
44. Сметанин А.В. Директорские фонды советских предприятий (1946–1965 гг.): ресурс трансформации социального порядка // Вестник Пермского университета. Серия «История». 2017. №3. С.150 ↑
45. Положение о фонде предприятия для улучшения культурно бытовых условий работников и совершенствования производства //Постановление Совета Министров СССР от 9 августа 1955г. URL:http://www.consultant.ru/cons/cgi/online.cgi?req=doc&base=ESU&n=44119&dst=100001#024182314270925032 ↑
46. Постановление Совмина СССР от 04.02.1961 N 99 "Об утверждении Положения о фонде предприятия для улучшения культурно-бытовых условий работников и совершенствования производства" URL:http://www.consultant.ru/cons/cgi/online.cgi?req=doc&base=ESU&n=17532&dst=100001#05022206253097714 ↑
47. Постановление Совмина СССР от 04.05.1955 N 863 "О некоторых дополнительных правах министров СССР" URL:http://www.consultant.ru/cons/cgi/online.cgi?req=doc&base=ESU&n=35190#005549261311348008 ↑
48. Постановление Совмина СССР от 09.08.1955 N 1430 "О расширении прав директоров предприятий" (вместе с "Положением о фонде предприятия для улучшения культурно-бытовых условий работников и совершенствования производства") URL:http://www.consultant.ru/cons/cgi/online.cgi?req=doc&base=ESU&n=44119&dst=100001#0020216243642008802 ↑
49. Записка Первого секретаря ЦК КПСС, Председателя Совета Министров СССР Н.С. Хрущева в Президиум ЦК КПСС о планировании капитального строительства 18 июля 1963 г. // Президиум ЦК КПСС. 1954–1964. Черновые протокольные записи заседаний: Стенограммы. Постановления: В 3 т. Т. 3: Постановления. 1959–1964. М., 2008. С.457 ↑
50. Там же. С.457 ↑
51. Важно учитывать, что в ведомственный жилищный фонд включались дома не только промышленных предприятий, но и жилье, принадлежащее различным ведомствам: морской и речной флот, связь, сельское хозяйство и заготовки и др. ↑
52. Справка ЦСУ СССР Л.M. Кагановичу о состоянии городского жилищного фонда в 1940-1952 гг.// Сборник документов «Советская жизнь. 1945-1953 гг.» М., 2003. С.175 ↑
53. Хоффманн Д.Л. Взращивание масс: Модерное государство и советский социализм. 1914—1939. М., 2018. С.88-89 ↑
54. Тяжельникова В. С. Заводское жилье в 1935 - первой половине 1960-х гг. (по материалам завода «Серп и молот») // Вестник РУДН. История России. 2003. №2. С.105 ↑
55. Земсков В. Н. Указ от 26 июня 1940 года (еще одна круглая дата) / / Радуга. 1990. № 6. С. 45 ↑
56. Записка Первого секретаря ЦК КПСС, Председателя Совета Министров СССР Н.С. Хрущева в Президиум ЦК КПСС о планировании капитального строительства 18 июля 1963 г.//Президиум ЦК КПСС. 1954–1964. Черновые протокольные записи заседаний: Стенограммы. Постановления: В 3 т. Т. 3: Постановления. 1959–1964. М., 2008. С.457 ↑
57. Фильцер Д. Советские рабочие и поздний сталинизм. Рабочий класс и восстановление сталинской системы после окончания Второй мировой войны М., 2011.С.225 ↑
58. Указ Президиума Верховного Совета СССР от 14 июля 1951 г. «О замене судебной ответственности рабочих и служащих за прогул, кроме случаев неоднократного и длительного прогула, мерами дисциплинарного и общественного воздействия» URL: http://www.libussr.ru/doc_ussr/ussr_4817.htm ↑
59. Указ Президиума Верховного Совета СССР от 25 апреля 1956 г. «Об отмене судебной ответственности рабочих и служащих за самовольный уход с предприятий и из учреждений и за прогул без уважительной причины» // Сборник законов СССР и Указов Президиума Верховного Совета СССР за 1938–1956 гг. М., 1956. С. 373-374 ↑
60. Filtzer D. Soviet workers and de-Stalinization: The Consolidation of the Modern System of Soviet Production Relations. 1953-1964. Cambridge University Press, 1992. P.50 ↑
61. Малахова Л.К. Некоторые вопросы труда и образования женщин-работниц при переходе от социализма к коммунизму (На опыте текстильной пром-сти РСФСР) Учеб. пособие для студентов. М. 1969. С.16 ↑
62. Filtzer D. Soviet workers and de-Stalinization: The Consolidation of the Modern System of Soviet Production Relations. 1953-1964. Cambridge University Press, 1992. P.63 ↑
63. Милюков А.И. Поощрительные фонды на предприятии. М., 1974.С.225 ↑
64. Милюков А.И. Поощрительные фонды на предприятии. М., 1974.С.227 ↑
65. Народное хозяйство СССР в 1961 году (Статистический ежегодник). М., 1962. С. 758 ↑
66. Там же. С.761 ↑
67. Там же. С.591 ↑
68. Хрущев Н.С. О дальнейшем совершенствовании организации управления промышленностью и строительством. М., 1957. С.74 ↑
69. Левин М. Советский век. М., 2008. С. 362-363 ↑
70. Народное хозяйство в 1963 г. М.,1965. С.476-477 ↑
71. Ольсевич Ю., Грегори П. Плановая система в ретроспективе. Анализ и интервью с руководителями планирования СССР. М., 2000. С.39-40. ↑
72. Народное хозяйство СССР в 1970 году (Статистический ежегодник). М., 1971 С.59 ↑
73. Никита Хрущев. 1964: Стенограммы пленума ЦК КПСС и другие документы. М., 2007. С. 246. ↑
74. Воробьев Ю.Ф., Люлихина Н.Д., Скробов А.А. и др. Очерки экономических реформ. М.,1993. С.189-190 ↑
75. Белкин В. О реформе Косыгина — из первых уст // Прямые инвестиции. 2013. №3 (131). С.37 ↑
76. XXII съезд Коммунистической Партии Советского Союза. 17–31 октября 1961 года. Стенографический отчет. М., 1962. Т.1. С.206 ↑
77. Мау В.А. В поисках планомерности. Экономические дискуссии 1930–1960-х годов. М.,1990 С.115 ↑
78. Белкин В. Тернистый путь экономиста. М.,2003. С.389-390 ↑
79. Фирсов Ю.В. Косыгин и его время//. Гвишиани А.Д. Феномен Косыгина. Записки внука. Мнения современников. Под ред. Фирсова Ю.В., Б.И. Стукалина, Десятерика В.И. М.,2004.С.172-173. ↑
80. Исследовательница Лазарева О.Н. в своей работе о косыгинской реформе справедливо замечает, что концепция Либермана была сформирована в середине 1950-х гг. Советские экономисты активно обсуждали его идеи уже в тот период // Реформы в России с древнейших времен до конца 20 века: в 4 т. Т.4. М.2016. С.485 ↑
81. Гриненко А. У истоков экономических преобразований // Премьер известный и неизвестный. Воспоминания о А.Н. Косыгине. М.,1997. С.72-73 ↑
82. Либерман Е.Г. Экономические методы повышения эффективности общественного производства. М., 1970. С.8 ↑
83. Антонов М.В. Капитализму в России не бывать! М., 2005 URL: http://chri-soc.narod.ru/ant_glava_7.htm ↑
84. Фирсов Ю.В. Косыгин и его время// Гвишиани А.Д. Феномен Косыгина. Записки внука. Мнения современников. М., 2004 г.С.172; Гриненко А.А. У истоков экономических преобразований.// Премьер известный и неизвестный. Составитель Фетисов Т.Н. М., 1997. С. 72773. ↑
85. Лазарева Л.Н. Экономическая реформа А.Н. Косыгина : предпосылки, причины, результаты, следствия : диссертация ... кандидата исторических наук : 07.00.02 / Лазарева Любовь Николаевна; [Место защиты: Моск. гос. обл. ун-т]. - Москва, 2011. С.128 ↑
86. Косыгин А.Н. Об улучшении управления промышленностью, совершенствовании планирования и усилении экономического стимулирования промышленного производства. Доклад на Пленуме ЦК КПСС 27 сентября 1965 года. М., 1965 ↑
87. Ольсевич Ю., Грегори П. Плановая система в ретроспективе. Анализ и интервью с руководителями планирования СССР. М., 2000. С.112 ↑
88. Бабкина Н.М. Междуведомственная комиссия при Госплане СССР: 1965-1971 гг.: диссертация ... кандидата исторических наук: 07.00.02 / Бабкина Нина Михайловна; [Место защиты: Моск. гос. ун-т им. М.В. Ломоносова]. М., 2018. С.65-68 ↑
89. Основы и практика хозяйственной реформы в СССР. М., 1971. С.66. ↑
90. Реформы в России с древнейших времен до конца 20 века: в 4 т. Т.4. М., 2016. С.523 ↑
91. Некрасов В. Л. Советский экономический реформизм эпохи Н. С. Хрущева: авторитарный реформатор, партийно-государственная система и академическое сообщество // Новый исторический вестник. 2017. №4 (54). С.83 ↑
92. Там же. С.78 ↑
93. Современное состояние экономического соревнования СССР и США. М., 1967. С.26-27 ↑
94. Косыгин А.Н. Об улучшении управления промышленностью, совершенствовании планирования и усилении экономического стимулирования промышленного производства // Косыгин А.Н. К великой цели. Избранные речи и статьи.Т.1. М., 1979. С. 336-337 ↑
95. Оставались следующие показатели: объем реализуемой продукции, важнейшие виды продукции в натуральном выражении, общий фонд заработной платы, прибыль, рентабельность, платежи в бюджет, объем централизованных капитальных вложений и ввод за их счет основных фондов, основные задания по внедрению новой техники, показатели по материально-техническому снабжению // Методические указания по переводу отдельных предприятий на новую систему планирования и экономического стимулирования промышленного производства в 1966 г. Одобрены Междуведомственной комиссией при Госплане СССР 24 января 1966 г. М., 1966. С. 6 ↑
96. Либерман Е. Еще раз о плане, прибыли и премии // Правда, 19.09.1964 ↑
97. Либерман Е. Экономические методы повышения эффективности общественного производства. М.1970. С.33 ↑
98. Ольсевич Ю., Грегори П. Плановая система в ретроспективе. Анализ и интервью с руководителями планирования СССР. М., 2000. С.43 ↑
99. Есть свидетельства, что на Косыгина повлиял экономический опыт Югославии. В своем интервью заместитель председателя Госплана СССР А.В. Бачурин рассказывал: «Мне хорошо были видны серьезные недостатки директивного планирования. И вот в 1963 г. меня в составе группы экономистов направляют в Югославию для изучения опыта сочетания рыночной системы с индикативным планированием. Вы помните, что у Хрущева были хорошие отношения с Тито, обстановка для поездки была благоприятная. Приезжаем в социалистическую страну и видим магазины, полные всяких товаров, а доходы у населения выше наших. По возвращении подготовили записку, на которую, видимо, обратил внимание Косыгин» // Ольсевич Ю., Грегори П. Плановая система в ретроспективе. Анализ и интервью с руководителями планирования СССР. М., 2000. С.111 ↑
100. Продукции больше, работников меньше //Правда, 09.10.1969 ↑
101. Либерман Е. План, прибыль, премия // Историко-экономические исследования. 2016. №3. С.425 ↑
102. «О совершенствовании планирования и усилении экономического стимулирования промышленного производства» (постановление ЦК КПСС и СМ СССР от 4 октября 1965 г.) URL:http://www.libussr.ru/doc_ussr/usr_6308.htm ↑
103. Методические указания по переводу отдельных предприятий на новую систему планирования и экономического стимулирования промышленного производства в 1966 г. Одобрены Междуведомственной комиссией при Госплане СССР 24 января 1966 г. М.: Госплан, 1966. С. 19 ↑
104. «О совершенствовании планирования и усилении экономического стимулирования промышленного производства» (постановление ЦК КПСС и СМ СССР от 4 октября 1965 г.) URL:http://www.libussr.ru/doc_ussr/usr_6308.htm ↑
105. Методические указания по переводу отдельных промышленных предприятий на новую систему планирования и экономического стимулирования промышленного производства. М., 1966. С.15 ↑
106. Данные относятся только к предприятиям и хозяйственным организациям, получившим прибыль ↑
107. Информация по графам с прочерком отсутствуют в советских статистических сборниках с 1988 г. ↑
108. Народное хозяйство СССР в 1988 году (Статистический ежегодник). М.,1989. С.618 ↑
109. Байбаков Н.К. От Сталина до Ельцина. М., 2011. С.168 ↑
110. Промышленность СССР (Статистический сборник) (1988). М., 1988. С.36-37 ↑
111. Народное хозяйство СССР в 1972 году (Статистический ежегодник). М., 1973. С.516 ↑
112. По страницам архивных фондов Центрального банка Российской Федерации. Вып.7: Денежное обращение в СССР в документах (1965-1975 годы). М., 2009. С.80 ↑
113. Чунтулов В. Т. и др. Экономическая история СССР: Учеб. для экон. вузов. М., 1987. С.298 ↑
114. По страницам архивных фондов Центрального банка Российской Федерации. Вып.8: Денежное обращение в СССР в документах (1976-1985 годы). М., 2009. С.53 ↑
115. По страницам архивных фондов Центрального банка Российской Федерации. Вып.7: Денежное обращение в СССР в документах (1965-1975 годы). М., 2009. С.71 ↑
116. По страницам архивных фондов Центрального банка Российской Федерации. Вып.8: Денежное обращение в СССР в документах (1976-1985 годы). М., 2009. С.53 ↑
117. Премьер-министр СССР 1991 г. В.С. Павлов передает интересные воспоминания министра финансов Гарбузова о разговоре с Косыгиным по поводу необходимости повышения розничных цен вслед за оптовыми. Косыгин ответил на это предложение: «Такое делают только один раз в жизни! Меня в это дел! не втягивайте» // Павлов В.С. Упущенный шанс. Финансовый ключ к рынку. М.,1995. С. 62 ↑
118. Народное хозяйство СССР в 1980 году (Статистический ежегодник). М.,1981. С.503 ↑
119. Труд в СССР. М., 1988. С.189-194 ↑
120. Основные положения об образовании и расходовании фонда материального поощрения и фонда социально-культурных мероприятий и жилищного строительства на 1971-1975 гг. М., 1972. С.5 ↑
121. Основные положения об образовании и расходовании фонда материального поощрения и фонда социально-культурных мероприятий и жилищного строительства на 1971-1975 гг. М., 1972. С.4 ↑
122. Шаалимов А. Поощрительные фонды в системе экономических рычагов развития производства. Ташкент, 1971. С.13-14 ↑
123. Милюков А.И. Поощрительные фонды на предприятии. М. 1974. С.55 ↑
124. Байбаков писал: «Сдвиги в ассортименте все чаще стали проявляться на тех предприятиях легкой и пищевой промышленности, которым дали право самостоятельно планировать свою работу и вести хозрасчет. Часть прибыли увеличивалась не за счет роста эффективности производства и ресурсосбережения, а, как выяснилось, путем скрытого повышения цен на выпускаемые товары. Этот так называемый "ассортиментный хор" не учитывался в индексах ЦСУ СССР и осуществлялся ведомственным путем в обход Госплана» // Байбаков Н. К. От Сталина до Ельцина. М., 1998. С. 181. ↑
125. Селюнин В., Ханин Г. Лукая цифра // Ханин, Г. И. Экономика и общество России: ретроспектива и перспектива: избранные труды в двух томах. Т. 1. Новосибирск, 2015. С.30 ↑
126. Реформа ставит проблемы. М. 1968. С. 58 ↑
127. По страницам архивных фондов Центрального банка Российской Федерации. Вып.12: Денежное обращение в СССР в документах (1986-1991 годы). М., 2011. С.16 ↑
128. Либерман Е.Г. Экономические методы повышения эффективности общественного производства. М., 1970. С. 11 ↑
129. Бабкина Н.М. Междуведомственная комиссия при Госплане СССР: 1965-1971 гг.: диссертация ... кандидата исторических наук: 07.00.02 / Бабкина Нина Михайловна; [Место защиты: Моск. гос. ун-т им. М.В. Ломоносова]. М., 2018. С.119-120 ↑
130. Бабкина Н.М. Междуведомственная комиссия при Госплане СССР: 1965-1971 гг.: диссертация ... кандидата исторических наук: 07.00.02 / Бабкина Нина Михайловна; [Место защиты: Моск. гос. ун-т им. М.В. Ломоносова]. М., 2018. С. 144 ↑
131. Байбаков Н. К. От Сталина до Ельцина. М., 1998. С. 172. ↑
132. Постановление Совмина СССР от 30.09.68 N 778 «О мерах по улучшению практики применения новой системы планирования и экономического стимулирования производства» URL: http://www.libussr.ru/doc_ussr/usr_6910.htm ↑
133. Постановление Совмина СССР от 30.09.68 N 778 «О мерах по улучшению практики применения новой системы планирования и экономического стимулирования производства» // Пункт 7 URL: http://www.libussr.ru/doc_ussr/usr_6910.html ↑
134. Милюков А. И. Опыт и уроки экономических реформ в СССР в 60-80-е годы // Гуманитарные науки. Вестник Финансового университета. 2018. №2 (32). С.19 ↑
135. Соболев Э.Н. Косыгинские реформы - невыученный урок истории // Вопросы экономики. 2009. № 8. С.151 ↑
136. «Администрация предприятия совместно с профсоюзным комитетом: (с изм. и доп., внесенными Постановлением Совмина СССР от 23.05.1984 N 486) представляет на утверждение трудовому коллективу правила внутреннего трудового распорядка, разработанные в соответствии с типовыми правилами; (с изм. и доп., внесенными Постановлением Совмина СССР от 23.05.1984 N 486) утверждает смету использования средств фонда предприятия и других фондов поощрения рабочих и служащих, премирует и оказывает единовременную помощь из указанных фондов; распределяет жилую площадь в домах предприятия, а также жилую площадь, предоставляемую в распоряжение предприятия в других домах» // Постановление от 4 октября 1965 г. N 731 «Об утверждении положения о социалистическом государственном производственном предприятии» URL:http://www.libussr.ru/doc_ussr/usr_6309.htm ↑
137. «… наряду с периодическим пересмотром в централизованном порядке тарифных ставок (окладов), повышать долю премий в заработной плате рабочих, инженерно - технических работников и служащих, а также ввести выплату вознаграждения работникам за улучшение общих годовых итогов работы предприятия за счет использования части фонда материального поощрения» // Постановление от 4 октября 1965 г. N 729 «О совершенствовании планирования и усилении экономического стимулирования промышленного производства» URL: http://www.libussr.ru/doc_ussr/usr_6308.htm ↑
138. По страницам архивных фондов Центрального банка Российской Федерации. Вып.7: Денежное обращение в СССР в документах (1965-1975 годы). М., 2009. С.54 ↑
139. Труд в СССР в 1988 г. М., 1989. С.213 ↑
140. Труд в СССР в 1988 г. М., 1989. С.213 ↑
141. Ракитская Г.Я., Шохин А.Н. Преобразование в сфера труда в 80-е гг. М., 1984. С.38 ↑
142. Римашевская Н.М., Римашевский А.А. Равенство или справедливость? М., 1991. С. 48. ↑
143. Постановление ЦК КПСС и Совета Министров СССР от 12 июля 1979 года №695 «Об улучшении планирования и усилении воздействия хозяйственного механизма на повышение эффективности производства и качества работы» URL:http://docs.cntd.ru/document/600369 ↑
144. Загорулькин В.А., Колесников В. Фонд социально-культурных мероприятий и жилищного строительства. М., 1983. С.58 ↑
145. Народное хозяйство СССР в 1987 году (Статистический ежегодник). М.,1988. С. 591; Народное хозяйство СССР в 1989 году (Статистический ежегодник). М.,1990. С.615 ↑
146. Кабалина В. И., Сидорина Т. Ю. Предприятие — город: трансформация социальной инфраструктуры в период реформ // Мир России. Социология. Этнология. 1999. №1-2. С. 181 ↑
147. Чванова В. В. Кировский завод. Вместе с Россией. Ист. Очерки. СПб.,2001. С.289 ↑
148. Предприятия социальной сферы URL:https://kzgroup.ru/rus/s/221/predpriyatiya_sotsialynoy_sfery.html ↑
149. Пихоя Р.Г., Журавлев С.В., Зезина М.Р., Соколов А.К. АВТОВАЗ между прошлым и будущим. История Волжского автомобильного завода. 1966—2003. Тольятти, 2005. С.150 ↑
150. Основные положения об образовании и расходовании фонда материального поощрения и фонда социально-культурных мероприятий и жилищного строительства на 1971-1975 гг. М., 1972. С. 16 ↑
151. Зилниекс М.В. Практика образования и использования фондов социально-культурных мероприятий и жилищного строительства и развития производства. Рига, 1971. С.20 ↑
152. Реформы в России с древнейших времен до конца 20 века: в 4 т. Т.4. М., 2016. С.538 ↑
153. Трудовой кодекс кировца. Ленинградское объединение производств `Кировский завод`. Л. Лениздат. Кировский завод. 1978г. С.22 ↑
154. Трудовой кодекс кировца. Ленинградское объединение производств `Кировский завод`. Л. Лениздат. Кировский завод. 1978 г. С.15-16 ↑
155. Горлов В.Н. Ведомственное жилье в СССР // Вестник Московского государственного областного университета. Серия: История и политические науки. 2013. № 1. С.52 ↑
156. Многострадальное Пикалёво лишили горячей воды URL:https://47news.ru/articles/26827/ ↑
157. Меерович М. Г. Социалистический город: формирование городских общностей и советская жилищная политика в 1930-е гг. // Советская социальная политика 1920 - 1930-х годов: идеология и повседневность. М., 2007 URL: http://www.fedy-diary.ru/sbornik-statej-sovetskaya-socialnaya-politika-1920-x-1930-x-godov-ideologiya-i-povsednevnost-socialisticheskij-gorod-formirovanie-gorodskix-obshhnostej-i-sovetskaya-zhilishhnaya-politika-v/ ↑
158. Там же ↑
159. Максимов Б. И. Трудовые организации как субъекты общественной жизни: динамика изменений // ЖССА. 2000. №2. С. 95 ↑
160. Загорулькин В.А., Колесников В. Фонд социально-культурных мероприятий и жилищного строительства. М., 1983. С.63 ↑
161. Забелин А. На болоте растет не только клюква // Ярославская областная ежедневная газета «Северный край», 5 февраля 2002 год URL: http://www.sevkray.ru/news/2/33055/ ↑
162. Черняк Ю.Л. Занимаемой должности не соответствует: Драма в 2 д. М., 1988 ↑
163. Черняк Ю.Л. Занимаемой должности не соответствует: Драма в 2 д. М., 1988 ↑
164. Пискунов М.О. Советский завод в эпоху перемен: трудовой коллектив Выборгского целлюлозно-бумажного комбината между государством и гражданским обществом (1982‒2000 гг.): диссертация ... кандидата исторических наук: 07.00.02 / Пискунов Михаил Олегович; [Место защиты: С.-Петерб. ин-т истории РАН]. Санкт-Петербург, 2018. С.22 ↑
165. Ленин В.И. Проект тезисов о роли и задачах профсоюзов в условиях новой экономической политики //Ленин В.И. ПСС, 5-е издание. Т. 44. М., 1970. С. 343 ↑
166. В годы НЭПа рабочие часто прибегали к забастовкам. В 1926 г. на промышленных предприятиях СССР было зарегистрировано 337 забастовок, в 1927 г. — 396. // Профессиональные союзы СССР. 1926-1928: Отчет ВЦСПС к VIII съезду профессиональных союзов. М., 1928. С. 538 ↑
167. XVI съезд Всесоюзной Коммунистической партии(б): Стенографический отчёт. М., 1930. С. 649. ↑
168. Хоффманн Д.Л. Взращивание масс: Модерное государство и советский социализм. 1914—1939. М., 2018. С.86 ↑
169. Фильцер Д. Советские рабочие и поздний сталинизм: рабочий класс и восстановление сталинской системы после окончания Второй мировой войны. М., 2011. С.335-336 ↑
170. Из справки, подготовленной в аппарате ВЦСПС, о количестве и содержании поступивших жалоб и заявлений рабочих и служащих и о принятых по ним профсоюзными органами решениях // Трудовые конфликты в СССР. Сборник статей и документов.М., 2006. С.303-304 ↑
171. Filtzer D. Soviet workers and de-Stalinization: The Consolidation of the Modern System of Soviet Production Relations. 1953-1964. Cambridge University Press, 1992. P. 40 ↑
172. Постановление ЦИК СССР, СНК СССР от 29.08.1928 «Правила о примирительно-третейском и судебном рассмотрении трудовых конфликтов» URL:http://www.consultant.ru/cons/cgi/online.cgi?req=doc&base=ESU&n=44727#009538633849475864 ↑
173. Журавлев С.В., Мухин М.Ю. «Крепость социализма»: Повседневность и мотивация труда на советском предприятии, 1928-1938 гг. М., 2004. С. 213 ↑
174. Filtzer D. Soviet workers and de-Stalinization: The Consolidation of the Modern System of Soviet Production Relations. 1953-1964. Cambridge University Press, 1992. P.39 ↑
175. Из докладной записки Отдела зарплаты и производства ВЦСПС Президиуму ВЦСПС о работе расценочно-конфликтных комиссий на предприятиях // Трудовые конфликты в СССР. 1930-1991. Сборник статей и документов. М.,2006. С.237-239 ↑
176. Маркс К. Нищета философии. М., 1941. С.147 ↑
177. Максимов Б. И. Трудовые организации как субъекты общественной жизни: динамика изменений // ЖССА. 2000. №2. С.95-96 ↑
178. Цит. по: Остапенко И.П., Воскресенский Ю.В. Из истории производственных совещаний в промышленности СССР (1926-1932 гг.) // Вопросы истории, № 6, Июнь 1958. С.24 ↑
179. Остапенко И.П., Воскресенский Ю.В. Из истории производственных совещаний в промышленности СССР (1926-1932 гг.) // Вопросы истории, № 6, Июнь 1958. С.24 ↑
180. «К XV съезду ВКП(б)». М.-Л. 1927. С. VIII. ↑
181. XVI съезд Всесоюзной Коммунистической партии(б): Стенографический отчёт. М., 1930. С. 655 ↑
182. Богданов С. В. Коллективные трудовые конфликты в СССР в 1930-50-х гг.: причины возникновения, формы протекания, способы разрешения // Историко-экономические исследования. 2008. №1. С.63 ↑
183. Богданов С. В. Коллективные трудовые конфликты в СССР в 1930-50-х гг.: причины возникновения, формы протекания, способы разрешения // Историко-экономические исследования. 2008. №1. С.69 ↑
184. Filtzer D. Soviet workers and de-Stalinization: The Consolidation of the Modern System of Soviet Production Relations. 1953-1964. Cambridge University Press, 1992. P.56-57 ↑
185. Лайков А.М. План по фондам экономического стимулирования. М.,1972. С.37 ↑
186. Труд в СССР в 1988 г. М., 1989. С.107 ↑
187. Ольсевич Ю., Грегори П. Плановая система в ретроспективе. Анализ и интервью с руководителями планирования СССР. М., 2000. С. 42 ↑
188. Сидорина Т. Ю. Социальные обязательства предприятия в СССР и их трансформация в постсоветский период // Журнал исследований социальной политики, 2007, №3 URL: http://demoscope.ru/weekly/2008/0325/analit04.php ↑
189. Интервью с директором завода резинотихнических изделий // «Производственные интервью», выпуск. 2. Москва, ИНП РАН, 1989 г. URL: http://sbelan.ru/index.php/ru/intervyu/130-intervyu-s-direktorom-zavoda-rezinotekhnicheskikh-izdelij/index.html ↑
190. Гельман А. Протокол одного заседания URL:https://dom-knig.com/read_244022-12 ↑
191. Гельман А. Протокол одного заседания URL:https://dom-knig.com/read_244022-11 ↑
192. Маркевич А., Соколов А. «Магнитка близ Садового кольца»: Стимулы к работе на Московском заводе "Серп и молот", 1883 - 2001 гг. М., 2005. С.287 ↑
193. Здравомыслов А.Г., Ядов В.А. Человек и его работа в СССР и после: Учебное пособие для вузов. 2-е изд., испр, и доп. М.: 2003. С.91 ↑
194. Там же. С.91 ↑
195. Там же. С.410 ↑
196. Антонов О.К. Для всех и для себя. М., 1965. С.124 ↑
197. Романов П.В. дает следующее определение промышленного патернализма: «Промышленный патернализм – это тип трудовых отношений, функционирующий по образцам, которые ассоциируются с патриархальной общиной или большой семьей, где присутствует Отец-благодетель и его Дети – работники, принимающие поддержку и помощь по самому широкому кругу проблем. Такие отношения характеризуются приматом коллектива над индивидом, жесткой внутренней иерархией, подчас подкрепленные харизмой человека, облеченного властью, немонетарными формами мотивации труда»// Романов П. В. Промышленный патернализм в системе социальной политики предприятий // ЖИСП. 2005. №3. URL:https://cyberleninka.ru/article/n/promyshlennyy-paternalizm-v-sisteme-sotsialnoy-politiki-predpriyatiy ↑
198. Жидкова Е. Практики разрешения семейных конфликтов в 1950-60-е годы: обращения граждан в общественные организации и партийные ячейки // Советская социальная политика: сцены и действующие лица, 1940 – 1985. М., 2008. С.276 ↑
199. Положение о товарищеских судах. Утверждено указом Президиума Верховного Совета РСФСР от 3 июля 1961 г. с изменениями и дополнениями на 16 января 1965 г. // Справочник профсоюзного работника. М., 1973. С.47-54 ↑
200. Жидкова Е. Практики разрешения семейных конфликтов в 1950-60-е годы: обращения граждан в общественные организации и партийные ячейки // Советская социальная политика: сцены и действующие лица, 1940 – 1985. М., 2008. С.274 ↑
201. Пискунов М.О. Советский завод в эпоху перемен: трудовой коллектив Выборгского целлюлозно-бумажного комбината между государством и гражданским обществом (1982‒2000 гг.): диссертация ... кандидата исторических наук: 07.00.02 / Пискунов Михаил Олегович; [Место защиты: С.-Петерб. ин-т истории РАН]. Санкт-Петербург, 2018. С.246 ↑
202. Filtzer D. Soviet workers and de-Stalinization: The Consolidation of the Modern System of Soviet Production Relations. 1953-1964. Cambridge University Press, 1992. P.227 ↑
203. В одном из производственных интервью, собранных С. Белановским, рабочий В. Корсетов дает интересное описание политики администрации: «Политику, которая тогда (начало 1980-х гг - прим. автора) проводилась, можно назвать политикой невмешательства во внутренние дела заводов. Администрация предприятий договаривалась с рабочими по сути дела полюбовно, и чаще всего она имела возможность договориться с рабочими за счет разного рода переплат, послаблений и т.п. Такого рода инфляционная политика в общем была стимулирующей для производства в том смысле, что она позволяла избегать обострения отношений между рабочими и администрацией» // Интервью с рабочим завода по производству электронных микросхем (Беседа первая, 1985 г.) // «Производственные интервью», выпуск 1. М: ИНП РАН, 1988 г. URL: http://sbelan.ru/index.php/ru/intervyu/120-beseda-pervaya-1985-interview/index.html ↑
204. Грегори П. Политэкономия сталинизма. М., 2008. С.328 ↑
205. Милюков А.И. Поощрительные фонды на предприятии. М., 1974. С.193 ↑
206. Промышленность СССР (Статистический сборник). М., 1988. С.36-37 ↑
207. Основные положения об образовании и расходовании фонда материального поощрения и фонда социально-культурных мероприятий и жилищного строительства на 1971-1975 гг. М., 1972. С.14 ↑
208. Основные положения об образовании и расходовании фонда материального поощрения и фонда социально-культурных мероприятий и жилищного строительства на 1971-1975 гг. М., 1972. С.20 ↑
209. Маркевич А., Соколов А. «Магнитка близ Садового кольца»: Стимулы к работе на Московском заводе "Серп и молот", 1883 - 2001 гг. М., 2005. С.343 ↑
210. Пискунов М. О. Микрополитика позднесоветского завода: общее «Своеволие» и борьба за дисциплину труда (случай Выборгского целлюлозно-бумажного завода 1982-1985 годы) // ЖИСП. 2017. №2. С.222-223; Журавлев С.В., Мухин М.Ю. «Крепость социализма»: Повседневность и мотивация труда на советском предприятии, 1928-1938 гг. М., 2004. С.271-272 ↑
211. Методические указания к разработке государственных планов развития народного хозяйства СССР. М., 1972. С. 340 ↑
212. Чуев Ф. Сто сорок бесед с Молотовым: Из дневника Ф. Чуева. М., 1991. С.502 ↑
213. Богданова Е. А. Советский опыт регулирования правовых отношений, или "в ожидании заботы" // ЖССА. 2006. №1. С.81 ↑
214. Лебский М.А. Новый русский капитализм: От зарождения до кризиса (1986-2018 гг.). М.,2019. С. 32-36 ↑
215. В книге Пола Грегори и Роберта Стюарта речь идет как раз о ведомственной рецентрализациии, которая привела к усилению экономической власти министерств // Gregory Paul R., Stuart Robert C. Soviet and post-Soviet economic structure and performance. 5. Ed. New York, 1994. P.134 ↑
216. Грегори П. Политэкономия сталинизма. М.,2008. С.329 ↑
217. См. более подробно: Хлевнюк О.В. Советская экономическая политика на рубеже 1940-1950-х гг. и «дело Госплана» // Отечественная история. – 2001. – №3 ↑
218. Постановления Политбюро о Госплане СССР от 5 марта 1949 г. // Политбюро ЦК ВКП(б) и Совет Министров СССР. 1945–1953. [Сборник документов]. М., 2002. С. 281. ↑
219. Захарченко А. В. Министерские разногласия и давление на Госплан в советской экономике в начале 1950-х годов // СНВ. 2018. №1 (22). URL:https://cyberleninka.ru/article/n/ministerskie-raznoglasiya-i-davlenie-na-gosplan-v-sovetskoy-ekonomike-v-nachale-1950-h-godov ↑
220. Упущенный шанс или последний клапан? (к 50-летию косыгинских реформ 1965 г.): монография / коллектив авторов; под науч. ред. Р.М. Нуреева. М., 2017. С.16 ↑
221. Грегори П. Политэкономия сталинизма. М.,2008. С. 203 ↑
222. Иванов Е. А. Госплан СССР: попытка воплотить в жизнь великую мечту // ЭНСР. 2010. №4 (51). С.124 ↑
223. Ольсевич Ю., Грегори П. Плановая система в ретроспективе. Анализ и интервью с руководителями планирования СССР. М., 2000. С.100 ↑
224. Либерман Е. Еще раз о плане, прибыли и премии // Правда, 19.09.1964 ↑
225. Маркс К., Энгельс Ф. Святое семейство. Соч., т. 2, с. 40 ↑
226. Маркевич A.M. Была ли советская экономика плановой? Планирование в наркоматах в 1930-е гг. // Экономическая история. Ежегодник. 2003. М., 2003. С.4 ↑
227. Восканян В., Соловьев А., Уваров Н., Устинов Д. О единоначалии и правах директора // Правда № 252, от 10 сентября, 1940. ↑
228. Закон СССР от 17.06.1983 «О трудовых коллективах и повышении их роли в управлении предприятиями, учреждениями, организациями» URL:http://www.consultant.ru/cons/cgi/online.cgi?req=doc&base=ESU&n=439#07446266859029136 ↑
229. Ситарян С. Уроки будущего. М., 2010. С.73-74 ↑
230. Закон СССР от 17.06.1983 «О трудовых коллективах и повышении их роли в управлении предприятиями, учреждениями, организациями» URL:http://www.consultant.ru/cons/cgi/online.cgi?req=doc&base=ESU&n=439#07446266859029136 ↑
231. Закон СССР от 17.06.1983 «О трудовых коллективах и повышении их роли в управлении предприятиями, учреждениями, организациями» URL:http://www.consultant.ru/cons/cgi/online.cgi?req=doc&base=ESU&n=439#07446266859029136 ↑
232. Круглов В. В., Лабудин А. В. Иная стратегия реформ (к 95-летию Ю. В. Андропова) // Управленческое консультирование. 2010. №1. С.177 ↑
233. Рыжков Н.И. Десять лет великих потрясений. М., 1995. С.49 ↑
234. См. более подробно: Пихоя Р. Г. Как разваливалась социалистическая экономика в СССР (об одной из причин распада страны) // Социально-политические науки. 2016. №4. С.15-16 ↑
235. Горбачев говорил на XIX партийной конференции: «Захлебнулась реформа в промышленности, начатая в 1965 году. А ведь тогда товарищи, решалось почти то же, что мы сегодня предусматриваем в экономической реформе, причем многое оттуда используем» // XIX всесоюзная конференция КПСС: Стеногр. Отчет. М., 1988. Т.1. С.281 ↑
236. Вот, например, что писал в своих воспоминаниях первый секретарь Саратовского обкома КПСС (1976-1985 гг.) В.К. Гусев: «Ничего нового в «новом мышлении» Горбачева вообще не было. Его единственная заслуга перед партией и народом состояла в том, что он не отверг тех начал возрождения косыгинской экономической политики, которые были восстановлены Андроповым и снова преданы забвению в очень короткий период пребывания у власти Константина Устиновича Черненко» // Гусев В.К. Эпоха реформ. М., 2012. С.49-50 ↑
237. Грегори П. Политэкономия сталинизма. М.,2008. С.321 ↑
238. Filtzer D. Soviet workers and the collapse of perestroika: the Soviet labour process and Gorbachov's reform. Cambridge University Press, 1994. P. P.52-53 ↑
239. По страницам архивов фондов центрального банка. Выпуск. 12. Денежное обращение в СССР в 1986-1991 годах (Ведомственные интересы). М., 2011. С.37 ↑
240. По страницам архивов фондов центрального банка. Выпуск. 12. Денежное обращение в СССР в 1986-1991 годах (Ведомственные интересы). М., 2011. 12. С.43 ↑
241. «Типовое положение о порядке образования и использования фонда материального поощрения (единого фонда материального поощрения) на двенадцатую пятилетку в промышленности» (утв. Госпланом СССР N ЛВ-53-Д, Минфином СССР N 08-36, Госкомтрудом СССР N 3810-ЛК, ВЦСПС N 24/117 15.11.1985) URL:http://www.consultant.ru/cons/cgi/online.cgi?rnd=E0047CD759049A773E5742C82DBF66BC&req=doc&base=ESU&n=44568&dst=100101&fld=134&REFFIELD=134&REFDST=100083&REFDOC=47436&REFBASE=ESU&stat=refcode%3D16876%3Bdstident%3D100101%3Bindex%3D109#233lpz50q2x ↑
242. По страницам архивов фондов центрального банка. Выпуск. 12. Денежное обращение в СССР в 1986-1991 годах (Ведомственные интересы). М., 2011. С.37 ↑
243. По страницам архивов фондов центрального банка. Выпуск. 12. Денежное обращение в СССР в 1986-1991 годах (Ведомственные интересы). М., 2011. С. 56 ↑
244. По страницам архивов фондов центрального банка. Выпуск. 12. Денежное обращение в СССР в 1986-1991 годах (Ведомственные интересы). М., 2011. С.46 ↑
245. Ольсевич Ю., Грегори П. Плановая система в ретроспективе. Анализ и интервью с руководителями планирования СССР. М., 2000. С. 48 ↑
246. Для справедливости стоит отметить, что не все архитекторы перестройки оказались довольны ее результатами. Как писал Рыжков в своих мемуарах: «К общей грусти, среди минусов оказались такие, что могли похоронить саму идею перестройки экономики, как похоронили они косыгинскую реформу 65-го. Увы, мы довольно скоро сообразили, что, отпустив на некую свободу предприятия, мы ничего кардинально не сделаем, если следом не изменим структуру всего хозяйственного механизма — снизу доверху, если не возьмемся всерьез за научно-техническую сторону народного хозяйства. ...У Косыгина и его сторонников руки до всего тогда не дошли, их просто укоротили. Нам следовало учесть печальный опыт предшественников» // Рыжков Н.И. Перестройка: история предательств. М., 1992. С.64-65 ↑
247. Горбачев М.С. Выступление в Кремле на встрече с представителями французской общественности (29 сентября 1987 года) // Горбачев М.С. Избранные речи и статьи. Т.5. М., 1988. С. 302 ↑
248. Закон «О государственном предприятии (объединении)» URL: http://docs.cntd.ru/document/9049736 ↑
249. Закон «О государственном предприятии (объединении)»// Статья 6.2. URL: http://docs.cntd.ru/document/9049736 ↑
250. «Об утверждении рекомендаций о порядке избрания советов трудовых коллективов, проведения выборов руководителей и конкурсов на замещение должностей специалистов государственных предприятий (объединений)» URL: http://docs.cntd.ru/document/9007621 ↑
251. Закон «О государственном предприятии (объединении)»// Статья 7 URL: http://docs.cntd.ru/document/9049736 ↑
252. Закон «О государственном предприятии (объединении)»// Статья 6.4. URL: http://docs.cntd.ru/document/9049736 ↑
253. «Об утверждении рекомендаций о порядке избрания советов трудовых коллективов, проведения выборов руководителей и конкурсов на замещение должностей специалистов государственных предприятий (объединений)» URL: http://docs.cntd.ru/document/9007621 ↑
254. Бехтерев С. Л. Трудовые коллективы в системе советского хозяйствования: историко-правовой аспект // Социум и власть. 2013. №4 (42). С.82 ↑
255. Filtzer D. Soviet workers and the collapse of perestroika: the Soviet labour process and Gorbachov's reform. Cambridge University Press, 1994. P. 85 ↑
256. Ракитская Г.Я. На пути к собственной идеологии: (Идейн. представления и требования трудящихся в ходе четвертой рус. революции). М.,2001. С.46 ↑
257. Резолюция Учредительного съезда Союза трудовых коллективов от 8-10 декабря 1990 г. Цитата по И. Шаблинский И.Г. Рабочее движение и российская реформа. М., 1995. С. 213 ↑
258. Феномен Приднестровья. Тирасполь, 2000. С.5-6 ↑
259. Андреева О. «Эту историю надо послушать хотя бы теперь» URL: https://expert.ru/russian_reporter/2015/06/pravda-levogo-berega/ ↑
260. История Приднестровской Молдавской Республики. Т.2. Часть 2. Тирасполь, 2000. С.53 ↑
261. Заместитель председателя областного стачечного комитета Кузбасса в 1989-1991 годах Михаил Кислюк вспоминал: «Стачком быстро нашел общий язык с руководством обкома партии и облисполкома. Некоторые даже упрекали меня, что я «продался большевикам». Но без поддержки местной власти и ее аппарата мы бы ничего не добились. В свои требования к руководству страны мы добавили предложения обкома и облисполкома об экономической самостоятельности, о внешнеэкономической деятельности» // URL:https://lenta.ru/articles/2015/07/28/kislyuk/ ↑
262. Энгельс Ф. К жилищному вопросу // К. Маркс и Ф. Энгельс Сочинения. Издание 2. Т.18. М., 1961. С.256 ↑
263. Историк Григорьева О.В. описывает следующий интересный эпизод из истории рабочего движения Германии : «В октябре 1862 года в рабочих обществах для самообразования, устроенных прогрессистами, появился агитатор Эйхлер, выдававший себя за оставшегося без дела рабочего, и стал доказы­вать, что либеральные принципы с идеей самопо­мощи во главе не могут привести ни к чему, что для сколько-нибудь успешного действия рабочим нужна помощь государства, что государство готово ее доставить, и Бисмарк ассигновал 30000 таллеров для учреждения производительной ассоциации. Организованная на новых началах рабочая партия должна вступить в союз с правительством и напасть на прогрессистов с тылу, чтобы поскорее справиться с врагом. Когда некоторые из аллюров агитатора возбудили подозрения, Эйхлер внезапно исчез из рабочих кругов и преобразился... в прусского полицейского чиновника» // Григорьева О. В. Основные причины отношений Фердинанда Лассаля и Отто фон Бисмарка // Молодой ученый. — 2010. — №5. Т.2. URL https://moluch.ru/archive/16/1563/ ↑
264. Цит по: Гордон Л.А. Рабочее движение: документальные и аналитические материалы. М., 1992. С.50 ↑
265. Записка Общего отдела ЦК КПСС «О положении в рабочем движении страны и задачах партийных организаций», представленная в ЦК КПСС // Трудовые конфликты в СССР. Сборник статей и документов. М., 2006. С.398 ↑
266. Шаблинский И. Рабочее движение и российская реформа. М., 1995. С.77 ↑
267. Kontorovich V. Soviet Economic Reform (February 12, 2006). P.12 URL: https://ssrn.com/abstract=913431 ↑
268. Союз трудовых коллективов - Межреспубликанский союз трудовых коллективов (МСТК) URL:http://old.nasledie.ru/oborg/2_18/0123/index.htm ↑
269. Заявление о намерениях Союза трудовых коллективов страны [1990, 8 декабря, Москва] URL:http://old.nasledie.ru/oborg/2_18/0123/02.htm ↑
270. Заявление о намерениях Союза трудовых коллективов страны [1990, 8 декабря, Москва] URL:http://old.nasledie.ru/oborg/2_18/0123/02.htm ↑
271. Программа первоочередных действий СТК [1990, 10 декабря, Москва] URL:http://old.nasledie.ru/oborg/2_18/0123/03.htm ↑
272. Обращение [Совета представителей] Союза трудовых коллективов страны к Съезду народных депутатов РСФСР [1991, 23 марта, Москва] URL: http://old.nasledie.ru/oborg/2_18/0123/09.htm ↑
273. Максимов Б. И. Трудовые организации как субъекты общественной жизни: динамика изменений // ЖССА. 2000. №2. С.99-100 ↑
274. Полтерович В.М. Экономическая реформа 1992 г.: битва правительства с трудовыми коллективами // Экономика и математические методы, Т.29. №4. М.,1993. С.543 ↑
275. Пискунов М.О. Советский завод в эпоху перемен: трудовой коллектив Выборгского целлюлозно-бумажного комбината между государством и гражданским обществом (1982‒2000 гг.): диссертация ... кандидата исторических наук: 07.00.02 / Пискунов Михаил Олегович; [Место защиты: С.-Петерб. ин-т истории РАН]. Санкт-Петербург, 2018. С.148-149 ↑
276. Обращение Совета представителей СТК к Президенту СССР, Верховным Советам ССР и республик. Комитету конституционного надзора и трудным коллективам предприятий СССР [1991, 21-26 января, Москва] URL: http://old.nasledie.ru/oborg/2_18/0123/06.htm ↑
277. Стоит отметить, что одной из причин создания ВАЗа стало стремление нарастить выпуск товаров народного потребления для товарного покрытия растущих зарплат. См.: Каданников В. ВАЗ: идея и воплощение // Феномен Косыгина. Записки внука. Мнения современников. М.2004 С.254 ↑
278. Пихоя Р.Г., Журавлев С.В., Зезина М.Р., Соколов А.К. АВТОВАЗ между про­шлым и будущим. История Волжского автомобильного завода. 1966—2003. Тольятти, 2005.С.232 ↑
279. Там же. С.267 ↑
280. Там же. С.317 ↑
281. Там же. С.322-323 ↑
282. Там же. С. 331-332 ↑
283. Там же. С. 345-346 ↑
284. Барышников И. Что возьму на себя? [интервью к 30-летию ВАЗа с Иваном Антоновичем Барышниковым]. // ВАЗ: страницы истории: воспоминания и факты. Тольятти, 2000. С.79 ↑
285. Мирошниченко Н.С., Максимов В.И. Приватизация Кировского завода как процесс // Социологические исследования. 1994. № 11. С.31 ↑
286. Там же. С.31 ↑
287. Чванова В. В. Кировский завод. Вместе с Россией. Ист. Очерки. СПб.,2001. С.73 ↑
288. Более подробное описание реализации подобной схемы: Предприятие и рынок: динамика управления и трудовых отношений в переходный период (Опыт монографических исследований 1989-1995 гг.). М., 1997. С.76-84 ↑
289. Кларк С., Кабалина В.И. Политика приватизации и борьба за контроль над предприятием в России // Рубеж (альманах социальных исследований). 1996. № 8-9. С.77 ↑
290. Темницкий А.Л. Становление наемного работника в условиях трансформации отношений собственности. Социологические исследования. 2014. № 5. С.47 ↑
291. Здравомыслов А.Г., Ядов В.А. Человек и его работа в СССР и после: Учебное пособие для вузов. 2-е изд., испр, и доп. М.: 2003. С.446 ↑
292. Чванова В. В. Кировский завод. Вместе с Россией. Ист. Очерки. СПб.,2001. С.49 ↑
293. Борис Ельцин в Петрограде: мартовские тезисы // Журнал "Коммерсантъ Власть" №12 от 18.03.1991 URL: https://www.kommersant.ru/doc/265540 ↑
294. Чванова В. В. Кировский завод. Вместе с Россией. Ист. Очерки. СПб.,2001. С.57 ↑
295. Борисов В.А., Козина И.М. Об изменении статуса рабочих на предприятии // Социологические исследования. 1994. № 11.С.18 ↑
296. Максимов Б.И. Флагман индустрии в рыночной стихии. Социологические статьи и очерки. СПб., 2016. С.16 ↑
297. Маркевич А., Соколов А. «Магнитка близ Садового кольца»: Стимулы к работе на Московском заводе "Серп и молот", 1883 - 2001 гг. М. 2005.С.303 ↑
298. Максимов Б.И. Флагман индустрии в рыночной стихии. Социологические статьи и очерки. СПб., 2016. С.18 ↑
299. Предприятие и рынок: динамика управления и трудовых отношений в переходный период (Опыт монографических исследований 1989-1995 гг.). М., 1997. С. 349 ↑
300. Ракитская Г.Я. На пути к собственной идеологии : (Идейн. представления и требования трудящихся в ходе четвертой рус. революции). М.,2001. С.38 ↑
301. Трудовые конфликты в СССР. Сборник статей и документов. М., 2006. С.410-411 ↑
302. Солодовникова Е.Ф. Социальная составляющая промышленной политики предприятия. Екатеринбург, 1999. С.22-23 ↑
303. Виноградова Е. В., Дюк Е. А. Российские промышленные предприятия в 1996 г.: занятость, оплата труда, социальная поддержка работников // Мониторинг. 1997. №2. URL:https://cyberleninka.ru/article/n/rossiyskie-promyshlennye-predpriyatiya-v-1996-g-zanyatost-oplata-truda-sotsialnaya-podderzhka-rabotnikov ↑
304. Указ Президента РФ от 10.01.1993 N 8 "Об использовании объектов социально-культурного и коммунально-бытового назначения приватизируемых предприятий" URL:https://legalacts.ru/doc/ukaz-prezidenta-rf-ot-10011993-n-8/ ↑
305. Солодовникова Е.Ф. Социальная составляющая промышленной политики предприятия. Екатеринбург, 1999. С.11 ↑
306. Пихоя Р.Г., Журавлев С.В., Зезина М.Р., Соколов А.К. АВТОВАЗ между прошлым и будущим. История Волжского автомобильного завода. 1966—2003. Тольятти, 2005. С.373 ↑
307. Пискунов М.О. Советский завод в эпоху перемен: трудовой коллектив Выборгского целлюлозно-бумажного комбината между государством и гражданским обществом (1982‒2000 гг.): диссертация ... кандидата исторических наук: 07.00.02 / Пискунов Михаил Олегович; [Место защиты: С.-Петерб. ин-т истории РАН]. Санкт-Петербург, 2018. С.154 ↑
308. Бюссе С. Социальный капитал и неформальная экономика в России // Мир России. 2002. № 2. С.99 ↑
309. Кабанина В.И., Сидорина Т.Ю. Предприятие — город: трансформация социальной инфраструктуры в период реформ// Мир России. 1999. №1-2. С.172 ↑
310. Солодовникова Е.Ф. Социальная составляющая промышленной политики предприятия. Екатеринбург, 1999. С. 4. ↑
311. Сборник статистических материалов. 1990 / Госкомстат СССР. М., 1991. С. 136–137. ↑
312. Сборник статистических материалов. 1990 / Госкомстат СССР. М., 1991. С. 136 ↑
313. Виноградова Е. Социальная роль предприятий: мнения руководителей // Мониторинг. 1997. №5. URL:https://cyberleninka.ru/article/n/sotsialnaya-rol-predpriyatiy-mneniya-rukovoditeley ↑
314. Пихоя Р.Г., Журавлев С.В., Зезина М.Р., Соколов А.К. АВТОВАЗ между прошлым и будущим. История Волжского автомобильного завода. 1966—2003. Тольятти, 2005. С.245 ↑
315. Там же. С.336-338 ↑
316. Там же. С.64 ↑
317. Из интервью А.С. Иванова, данного автору ↑
318. Экономическая активность населения России (по результатам выборочных обследований). М.,2002 URL:https://gks.ru/bgd/regl/B02_61/IssWWW.exe/Stg/d010/i010020r.htm ↑
319. Капелюшников Р. И. Российский рынок труда: адаптация без рестуктуризации М., 2001. URL: http://www.libertarium.ru/10779 ↑
320. Максимов Б.И. Рабочий класс, социология и статистика // СОЦИС. 2003. С. 41 ↑
321. Виноградова Е. В., Дюк Е. А. Российские промышленные предприятия в 1996 г.: занятость, оплата труда, социальная поддержка работников // Мониторинг. 1997. №2. URL: https://cyberleninka.ru/article/n/rossiyskie-promyshlennye-predpriyatiya-v-1996-g-zanyatost-oplata-truda-sotsialnaya-podderzhka-rabotnikov ↑
322. Ракитская Г.Я. На пути к собственной идеологии: (Идейн. представления и требования трудящихся в ходе четвертой рус. революции). М.,2001. С.19 ↑
323. Виноградова Е., Султан-таэб Э. Избыток рабочей силы на российских промышленных предприятиях: экономический и социальный аспекты // Мониторинг. 1997. №3. URL:https://cyberleninka.ru/article/n/izbytok-rabochey-sily-na-rossiyskih-promyshlennyh-predpriyatiyah-ekonomicheskiy-i-sotsialnyy-aspekty ↑
324. Третья программа КПСС (принята XXII съездом КПСС). М.,1974 URL: http://leftinmsu.narod.ru/polit_files/books/III_program_KPSS_files/090.htm ↑
325. Энгельс Ф. Происхождение семьи, частной собственности и государства. В связи с исследованиями Льюиса Г. Моргана. М., 1937. С.227-228 ↑
326. Троцкий Л. К истории русской революции // Итоги и перспективы. Движущие силы революции. М., 1990. С.93-94 ↑
327. Энгельс писал: «Мне думается, что в одно прекрасное утро наша партия вследствие беспомощности и вялости всех остальных партий вынуждена будет стать у власти, чтобы в конце концов проводить все же такие вещи, которые отвечают непосредственно не нашим интересам, а интересам общереволюционным и специфически мелкобуржуазным; в таком случае под давлением пролетарских масс, связанные своими собственными, в известной мере ложно истолкованными и выдвинутыми в порыве партийной борьбы печатными заявлениями и планами, мы будем вынуждены производить коммунистические опыты и делать скачки, о которых мы сами отлично знаем, насколько они несвоевременны. При этом мы потеряем головы, — надо надеяться, только в физическом смысле, — наступит реакция и, прежде чем мир будет в состоянии дать историческую оценку подобным событиям, нас станут считать не только чудовищами, на что нам было бы наплевать, но и дураками, что уже гораздо хуже. Трудно представить себе другую перспективу» // Энгельс Ф. Письмо И. Ведемейеру 12 апреля 1852 г. // К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч. Изд. 2-е. Т.28. С. 490–491. ↑
328. Гимпельсон Е.Г. Советский рабочий класс 1918-1920 гг. Социально-политические изменения. М., 1974. С.80 ↑
329. Данилов В. П. Динамика населения СССР за 1917–1929 гг. // Археографический ежегодник за 1968 г. М., 1970.С. 245 ↑
330. Гимпельсон Е.Г. Советский рабочий класс 1918-1920 гг. Социально-политические изменения. М., 1974. С.37-38. ↑
331. Ленин В.И. Об условиях приема новых членов в партию // Ленин В.И. ПСС, 5-е издание. Т. 45. М., 1970. С. 20 ↑
332. Сталин И.В. Сочинения. Т. 5. М.,1947. С. 71 ↑
333. Хоффманн Д.Л. Взращивание масс: Модерное государство и советский социализм. 1914—1939. М., 2018. С С.405 ↑
334. XVI съезд Всесоюзной Коммунистической партии (б). Стенографический отчёт. М.-Л., 1930. С.147 ↑
335. Колганов А.И. Пусть к социализму. Пройденный и непройденный. М., 2018. С.382 ↑
336. Бачурин писал: «В прошлом, да и теперь, многие руководящие страной деятели не были озабочены овладением экономической наукой, в том числе теорией эффективной рыночной системы. Советские директора в своем подавляющем большинстве считали, что экономика производства — это дело тех, кто сидит в плановом и финансовом отделах завода. А их дело — организовать производство, «дать выполнимый план». Такая же «организаторская» психология была и у министров, и у многих работников Госплана. Среди последних на всех уровнях было вообще мало образованных экономистов — преобладали люди с инженерным образованием, узкие специалисты-отраслевики. У них не было и особого интереса к экономической теории вообще» // Ольсевич Ю., Грегори П. Плановая система в ретроспективе. Анализ и интервью с руководителями планирования СССР. М., 2000. С.109 ↑
337. Рыжков Н.И. Десять лет великих потрясений. М., 1995. С.36 ↑
338. Лазарева Л.Н. Экономическая реформа А.Н. Косыгина : предпосылки, причины, результаты, следствия : диссертация ... кандидата исторических наук : 07.00.02 / Лазарева Любовь Николаевна; [Место защиты: Моск. гос. обл. ун-т]. - Москва, 2011. С. 188 ↑
339. Выступление Генерального секретаря ЦК КПСС тов. Брежнева Л.И. на Пленуме ЦК КПСС 15 декабря 1969 г. URL: https://alexanderyakovlev.org/almanah/inside/almanah-doc/1014781 ↑
340. Соколов А.К. Трудовая политика на советских предприятиях с середины 1950-х гг. до конца 1980-х гг.: деградация стимулов к работе // Экономическая история: ежегодник. М., 2003. № 7. С.118 ↑
341. В третьей программе КПСС говорилось: «При коммунизме все люди будут иметь равное положение в обществе, одинаковое отношение к средствам производства, равные условия труда и распределения и активно участвовать в управлении общественными делами. Утвердятся гармонические отношения между личностью и обществом на основе единства общественных и личных интересов»// Третья программа КПСС (принята XXII съездом КПСС). М.,1974. URL: http://leftinmsu.narod.ru/polit_files/books/III_program_KPSS_files/062.htm ↑
342. Косыгин А.Н. Об улучшении управления промышленностью, совершенствовании планирования и усилении экономического стимулирования промышленного производства // А.Н. Косыгин К великой цели. Избранные речи и статьи.Т.1. М., 1979. С. 320 ↑
343. Журавлев С.В., Мухин М.Ю. «Крепость социализма»: Повседневность и мотивация труда на советском предприятии, 1928-1938 гг. М., 2004; Маркевич А., Соколов А. «Магнитка близ Садового кольца»: Стимулы к работе на Московском заводе "Серп и молот", 1883 - 2001 гг. М., 2005 ↑
344. Тяжельникова В.А. Отношение к труду в советский и постсоветский период // Социально-экономическая трансформация в России. М., 2001. С.109 ↑
345. XVI съезд Всесоюзной Коммунистической партии(б): Стенографический отчёт. М.,1930. С.651 ↑
346. Фельдман М.А. Материально-бытовое положение рабочих Урала в 1929-1941 годах // Вестник ЧелГУ. 2002. №1. С.43 ↑
347. Хоффманн Д.Л. Взращивание масс: Модерное государство и советский социализм. 1914—1939. М., 2018. С.91 ↑
348. Осокина Е.А. Иерархия потребления. О жизни людей в условиях сталинского снабжения. 1928-1935 гг. М..1993. С.15-16 ↑
349. Там же. С.18 ↑
350. Мишенин С. Е. Экономические преобразования в СССР в 1965-1982 годах в оценках постсоветского обществоведения // Историко-экономические исследования. 2016. №3. С.472 ↑
351. Левин М. Советский век. М.,2008. С.529 ↑
352. Население СССР: Справочник. М.,1983. С.55 ↑
353. Население СССР: Справочник. М.,1983. С.17-18 ↑
354. Выступление Генерального секретаря ЦК КПСС тов. Брежнева Л.И. на Пленуме ЦК КПСС 15 декабря 1969 г. URL:https://alexanderyakovlev.org/almanah/inside/almanah-doc/1014781 ↑
355. Пихоя Р. Г. Как разваливалась социалистическая экономика в СССР (об одной из причин распада страны) // Социально-политические науки. 2016. №4. С.15 ↑
356. В своем интервью В.В. Коссов, заместитель начальника отдела Госплана СССР в 1966-1981 гг., сказал: «Если говорить не с позиции догматов, а с позиции существа, в чём был центральный порок Госплана, который, я считаю, убийственен и сейчас? Это слишком сильное увлечение текущими задачами. Госплан начинался с плана ГОЭЛРО и видения проблем на горизонте в 20 с лишним лет, а потом основная работа Госплана свелась к тактическому регулированию в хозяйстве в годовом цикле, что является глубокой ошибкой. Вместо того, чтобы перевести текущее регулирование на автомат и заниматься механизмами, поддерживающими вот это состояние гомеостазиса» // В.В.Коссов: Советский̆ Союз уничтожили два решения (интервью А.В. Сафронову 25.07.2019). С.22 URL: https://vas-s-al.livejournal.com/854005.html ↑
357. Косыгин А.Н. Об улучшении управления промышленностью, совершенствовании планирования и усилении экономического стимулирования промышленного производства// Косыгин А.Н. К великой цели. Избранные речи и статьи.Т.1. М.,1979. С.367 ↑
358. Filtzer D. Soviet workers and de-Stalinization: The Consolidation of the Modern System of Soviet Production Relations. 1953-1964. Cambridge University Press, 1992. P.42 ↑
359. Колганов А.И. Путь к социализму. Пройденный и непройденный. М., 2018. С.367 ↑
360. Здравомыслов А.Г., Ядов В.А. Человек и его работа в СССР и после: Учебное пособие для вузов. 2-е изд., испр, и доп. М.: 2003. С. 419 ↑
361. Денежное обращение в СССР и документах (1965-1975 гг.). Выпуск 7. М.,2009. С.39 ↑
362. Денежное обращение в СССР и документах (1965-1975 гг.). Выпуск 7. М.,2009. С.49 ↑
363. Денежное обращение в СССР и документах (1965-1975 гг.). Выпуск 7. М.,2009. С.81 ↑
364. Ленин В.И. Великий почин // Ленин В.И. ПСС. 5-е издание. Т. 39. М.,1970. С. 21 ↑
365. Современное состояние экономического соревнования СССР и США. М.,1967. С.3 ↑
366. Кудров В. М. Об альтернативных оценках производительности труда в СССР // Экономическая история. Ежегодник, 2003. М., 2004. С.72 ↑
367. Ханин Г. Экономический рост: альтернативная оценка // Ханин, Г. И. Экономика и общество России: ретроспектива и перспектива: избр. тр. в двух томах. Т. 1. Новосибирск, 2015. С.53 ↑
368. Кудров В. М. Об альтернативных оценках производительности труда в СССР // Экономическая история. Ежегодник, 2003. М.,2004. С.68 ↑
369. Интересно об этом рассуждает Бачурин: «Брежнев панически боялся возможного отставания СССР от США в военной области. Видимо, питали этот страх личные воспоминания о войне, а также непосредственная ответственность за ВПК. Эту слабость нередко эксплуатировали те, кому это было выгодно, и прежде всего генералитет, Минобороны. В итоге Брежнев постоянно поддерживал увеличение оборонных расходов, в том числе за счет фондов, которые необходимы были предприятиям для модернизации производства, а также на материальное стимулирование работников» // Ольсевич Ю., Грегори П. Плановая система в ретроспективе. Анализ и интервью с руководителями планирования СССР. М.,2000. С.113 ↑
370. Народное хозяйство СССР за 70 лет. Юбилейный статистический ежегодник. М.,1987 URL:http://istmat.info/node/9269 ↑
371. Народное хозяйство СССР за 70 лет. Юбилейный статистический ежегодник. М.,1987 URL:http://istmat.info/node/9269 ↑
372. Селюнин В., Ханин Г. Лукая цифра // Ханин, Г. И. Экономика и общество России: ретроспектива и перспектива: избр. тр. в двух томах. Т. 1. Новосибирск, 2015. С.22 ↑
373. См. более подробно: Лебский М.А. Новый русский капитализм: От зарождения до кризиса (1986-2018 гг.). М.,2019. С.19-23 ↑
374. Энгельс Ф. Принципы коммунизма // Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. Издание второе. Т.4. М.,1955. С.334 ↑
375. Третья программа КПСС (принята XXII съездом КПСС). М.,1974. http://leftinmsu.narod.ru/polit_files/books/III_program_KPSS_files/062.htm ↑
376. Гордон Л. А., Назимова А. К. Рабочий класс СССР: тенденции и перспективы социально-экономического развития. М.,1985. С.24 ↑
377. Народное хозяйство СССР в 1970 году (Статистический ежегодник). М., 1971. С.507 ↑
378. Гордон Л. А., Назимова А. К. Рабочий класс СССР: тенденции и перспективы социально-экономического развития. М.,1985. С.123 ↑
379. Там же. С. 164 ↑
380. Filtzer D. Soviet workers and de-Stalinization: The Consolidation of the Modern System of Soviet Production Relations. 1953-1964. Cambridge University Press, 1992. P.22-26 ↑
381. Третья программа КПСС (принята XXII съездом КПСС). М.,1974 http://leftinmsu.narod.ru/polit_files/books/III_program_KPSS_files/066.htm ↑
382. XXII съезд КПСС. 1 том. М.,1962. С.173 ↑
383. Современное состояние экономического соревнования СССР и США. М.,1967. С.53 ↑
384. Третья программа КПСС (принята XXII съездом КПСС). М.,1974 URL:http://leftinmsu.narod.ru/polit_files/books/III_program_KPSS_files/003.htm ↑
385. Ханин Г. И. Экономическая история России в новейшее время: монография: В 2 т. Т.1. Новосибирск. 2008. С. 314 ↑
386. Косыгин А.Н. Об улучшении управления промышленностью, совершенствовании планирования и усилении экономического стимулирования промышленного производства // Косыгин А.Н. К великой цели. Избранные речи и статьи.Т.1. М.,1979. С.347 ↑
387. Интересно, что в беседах с Чуевым Молотов обвинял Руднева в «синдикализме»: «Прочитал статью Руднева, Министра приборостроения и средств связи. Это единственное пока министерство, которое с 1970 года в целом переведено на хозрасчет. Он считает, что это целесообразно сделать и в других министерствах. Я-то считаю это вредным делом. Хозрасчет в министерствах. Целыми министерствами. Это синдикалистский такой подход, но автор, министр, совершенно не понимает, теоретической и политической сторон он не касается. Он описывает только положительные явления, ни одного слова о недостатках, ни одного критического замечания» // Чуев Ф. Сто сорок бесед с Молотовым: Из дневника Ф. Чуева. М.,1991. С.370 ↑
388. Руднев К. Эффект реформы // Правда от 5 июля 1967 (№ 186). С.2 ↑
389. Kontorovich V. Soviet Economic Reform (February 12, 2006). P.15 URL: https://ssrn.com/abstract=913431 ↑
390. Kontorovich V. Soviet Economic Reform (February 12, 2006). P.16 URL: https://ssrn.com/abstract=913431 ↑
391. Либерман писал: «Прибыль при социализме хотя по форме и схожа с капиталистической, по содержанию своему в корне от нее отлична, так как отражает производственные отношения социализма. Прибыль, как известно, есть цель и единственный движущий мотив капиталистического частного предпринимательства. Прибыль в нашей стране не является целью общественного производства. Цель производства при социализме - все полное удовлетворение общественных и личных потребностей людей» // Либерман Е.Г. Экономические методы повышения эффективности общественного производства. М., 1970. С.55-56 ↑
392. Гриненко А. У истоков экономических преобразований // Премьер известный и неизвестный. Воспоминания о А.Н. Косыгине. М.,1997. С.75 ↑
393. Чуев Ф. Сто сорок бесед с Молотовым: Из дневника Ф. Чуева. М.,1991. С.312 ↑
394. XXII съезд КПСС. Т. 1. М.,1962. С.163 ↑
395. На XXII съезде КПСС Хрущев говорил: «Главная арена соревнования социалистической и капиталистической систем— мирное экономическое соревнование» // XXII съезд КПСС. Т. 1. М., 1962. С.224 В третьей программе КПСС говорилось: «Если капитализм насаждал свое господство огнем и мечом, то социализм не нуждается в войнах для распространения своих идеалов. Превосходство над старым строем в организации общества, в государственном строе, в экономике, в подъеме жизненного уровня и духовной культуры — вот его оружие <…> Мирное сосуществование служит основой мирного соревнования между социализмом и капитализмом в международном масштабе и является специфической формой классовой борьбы между ними. Последовательно проводя линию на мирное сосуществование, социалистические страны добиваются неуклонного укрепления позиций мировой социалистической системы в ее соревновании с капитализмом» // Третья программа КПСС (принята XXII съездом КПСС). М.,1974. URL: http://leftinmsu.narod.ru/polit_files/books/III_program_KPSS_files/056.htm ↑
396. Третья программа КПСС (принята XXII съездом КПСС). М.,1974. URL: http://leftinmsu.narod.ru/polit_files/books/III_program_KPSS_files/090.htm ↑
397. Третья программа КПСС (принята XXII съездом КПСС). М.,1974. URL: http://leftinmsu.narod.ru/polit_files/books/III_program_KPSS_files/090.htm ↑
398. Современное состояние экономического соревнования СССР и США. М., 1967. С.33 ↑
399. Труд в СССР. М., 1988. С. 146-147 ↑
400. Население СССР (По данным всесоюзной переписи населения 1989 г.). М.,1990. С.42 ↑
401. См. более подробно: Кудюкин П. Производственная квазиобщина как центр жизненного мира // СССР: Жизнь после смерти. М., 2012 ↑
402. Труд в СССР. М., 1988. С. 258 ↑