Когда современный человек слышит слово “уберменш”, он прежде всего вспоминает многократно проклятую идеологию Третьего рейха. Идеологию расового превосходства, по которой одни нации обречены на животное существование, а другие - “уберменши”, “сверхлюди” - властвуют и развиваются.

Редко вспоминают, что образ “сверхчеловека” изначально был введён вовсе не для нацистских целей, а для культурного разрыва с традицией и классицизмом. Создавший его философ Фридрих Ницше не взял этот образ с потолка - он просто удачно выразил идею, которая уже витала в воздухе в XIX веке: технический прогресс всё ускорялся и всё радикальнее менял жизнь человечества. Ницше пророчил, что когда-нибудь человек будущего превзойдёт нынешнего настолько, насколько люди нынешние уже превзошли обезьян. «Человек — это канат, натянутый между животным и сверхчеловеком. Канат над Бездной».

В чём именно будет заключаться это превосходство? Ни Ницше, ни его современники этого знать не могли. Осталось пространство для трактовок, которым по разному воспользовались модернистские государства. То есть, те государства, которые провозгласили своей целью разрыв людей с генетическими ограничениями, со слабостью, с зависимостью от природы, в конце концов, с традиционной моралью.

К таким странам относился не только Третий рейх, но и СССР, и США. И если с рейхом всё понятно (по той простой причине, что культура нацистов была мумифицирована во время поражения Германии и не тронута постмодерном), то идея о сверхчеловеке в двух последних государствах со временем радикально изменилась. И теперь за поздними наслоениями тяжело разглядеть, что именно представлял из себя “советский сверхчеловек” или “сверхчеловек демократического капитализма”.

С нашим нынешним постмодернизмом максимум, на что могут рассчитывать “рождённые в СССР”, - это паблики с ностальгическими мемами.

Уберменш

Как уже было сказано, в нацистской Германии (и, кстати, ещё задолго до того, как она формально стала “нацистской”) идею сверхчеловека привязали к понятию нации. Мол, есть высшие люди типа арийцев, которым доступно обучение, честный труд и научная деятельность. А есть “недолюди” типа евреев, цыган и негров, которые могут только воровать, строить козни и заниматься самым примитивным трудом из-под палки.

Научного обоснования этих людоедских взглядов не было, да их никто и не ждал. Нацистский вариант “сверхчеловека” выезжал почти исключительно на синдроме обиженной империи, который Германия заработала в результате поражения в Первой мировой войне (кстати, передайте привет ватникам, строчащим “абамка абизянка” в своих уютненьких Одноклассниках).

В 45-м Третий рейх был разгромлен, а нацистская идеология - забанена. Отныне публично можно было говорить только о равенстве наций.

На этом закончилась история каноничного нацизма, одного из вариантов модернизма. Разумеется, сами нацисты никуда не исчезли, просто затаились и стали прикрываться более благообразными идеями. Вместо наступательной идеологии они стали говорить о “защите будущего белых детей”, как будто у белых есть какие-то проблемы с будущим. Как бы то ни было, риторика о сверхчеловеке осталась в прошлом.

Вместе с тем, материальная подоплёка нацизма после Второй мировой никуда не делась: страны центра продолжали активно грабить Африку, Азию и Латинскую Америку, хоть и более “цивилизованными” методами. Так что бедные нации беднели, а богатые - богатели, и со стороны неискушённый зритель мог по-прежнему подумать, что некоторые народы просто генетически не способны подняться над бедностью и мракобесием.

Слова о “равенстве наций” как звучали, так и продолжают звучать, мягко говоря, неубедительно. Как следствие, в США, где пропасть между разноцветными людьми до сих пор похожа на Гранд Каньон, националистическое движение “альт-райтов” (“альтернативных правых”) недавно получило признание и могущественного представителя в лице президента Трампа.

Феномен популярности альт-райтов предельно банален: они просто высмеивают ложь о мнимом равенстве наций. Они говорят либералам: “Посмотрите, вы грабите целые континенты, но при этом нагло говорите о всеобщем равенстве. Не пора ли покончить с этим лицемерием? Не пора ли выразить ваше презрение открыто?”

При этом альт-райты не говорят именно о генетическом расовом превосходстве. Не говорят о сверхчеловечестве. Более того, их символом во время президентской кампании стал мем с лягушонком Пепе (тут же записанный американскими евреями в символы расизма). То есть, это типичный постмодернизм: критика, шуточки, мемчики, едкая ирония и почти полное отсутствие конструктива.

Супермэн

Американский уберменш эпохи модернизма не только стал столпом массовой культуры США, он ещё и распространился по всему миру, так что даже россияне часто захаживают в кино посмотреть на его подвиги под колу и попкорн. Правда, очень немногие догадываются, что каноничный “Superman” в переводе на немецкий - это и есть тот самый “Übermensch”.

Наивные моралфаги, конечно, скажут: “Это совершенно разные люди! Всем известно, что уберменш - плохой, а Супермэн - хороший!”

Эх, ребяты... Супермэн впервые появился в комиксах в 1938-м году: во времена, когда никого ещё в школе не учили, что Гитлер - злой, а Сталин - так и вообще присылал фюреру поздравительные открытки на новый год, будучи уверенным в священности пакта о ненападении.

Абсолютно никого тогда не смущало слово “сверхчеловек”, а персонаж по имени Супермэн был просто попыткой адаптировать идею Ницше для американской аудитории.

Вместо того, чтобы бомбить синим пламенем, лучше сравним американское прочтение Ницше с собственно немецким.

Во-первых, Супермэн, как и положено уберменшу, обладает способностями далеко за гранью человеческих (“превосходит людей так же, как люди - обезьян”).

Во-вторых, Супермэн - не нацист, хотя после мелирования мог бы попозировать для обложки журнала “Schönheit im Dritten Reich”.

В-третьих, Супермэн - инструмент заколачивания прибыли, так что в целях привлечения покупателей (преимущественно подростков) носит предельно яркую одежду и трусы поверх штанов. Старина Ницше, должно быть, поморщился бы от такого зрелища, а Заратустра так и вовсе ушёл бы в запой, но тут уж, как говорится, “рынок порешал”.

Наконец, в-четвёртых, это ещё и политический месседж о превосходстве именно американской модели общества, поэтому Супермэн - это одиночка, которому сверхспособности достались случайно (по рождению), и применяет он свою силу для точечной хаотичной помощи людям.

Что прекрасно вяжется с настоящими американскими прообразами “сверхлюдей” - крупными капиталистами, магнатами или, как их позже назовёт Айн Рэнд, “атлантами”. Они тоже получали свои сказочные состояния не столько благодаря труду (типичный негр на плантациях трудился тяжелее любого из них), сколько благодаря везению, были крайними индивидуалистами (в отличие от немецких идеологов “единой нации“), и если всё-таки помогали бедным, то не эффективными реформами всего общества, а созданием паллиативных благотворительных фондов, помогающих точечно.

То есть, идеология самых успешных американских сверхлюдей эпохи модернизма была предельно проста: “Любите капиталистов-филантропов”.

После Второй мировой, хотя США и вышли победителями, модернизм вместе с идеей о сверхчеловечестве пришёл в упадок, и супергерои стали мутировать под влиянием постмодернизма.

Промежуточный персонаж - Человек-паук - уже без остановки иронизировал над собственным положением, а сверхспособности получил тупо потому, что нечаянно наткнулся на мутировавшего паука в лаборатории. Тор (древнегреческий бог грома и молний, а не penis canis, как может показаться после просмотра фильмов) похож на простого пацанчика из американской глубинки, и большую часть метража путешествует по мирам с видом дебила, попавшего в НИИ ядерной физики. Хэнкок так и вовсе был бомжом.

Наконец, наиболее завершённый продукт постмодерна - кумир современных подростков Deadpool - открыто шутит про мастурбацию, говно и ленивых сценаристов, пишущих монологи для антагониста.

Сверхчеловек

Советского сверхчеловека так же легко увидеть на российских улицах, как Супермэна - на американских. Пожалуй, даже ещё легче, потому что постеры DC Comics вывешиваются только перед премьерами фильмов, а советские памятники, мозаики и фрески - объекты культурного наследия.

Да, все вот эти суровые волевые лица, глядящие куда-то вдаль, держащие высоко над головой серпы, молоты, книги и спутники - это и есть наши сверхлюди, советские уберменши.

В отличие от немецких, у наших нет национальности. В отличие от американских, сверхспособности достаются нашим не случайно, а благодаря упорной учёбе и труду.

Тем не менее, общего тоже много. Идея о преодолении природной слабости интересовала идеологов научного социализма не меньше, чем Ницше. Собственно, сам научный социализм - это учение о построении “рая на Земле” при помощи научного прогресса и общественных отношений под стать этому прогрессу.

Научный социализм требовал разрыва с традициями, поэтому ещё в 1845-м году Маркс и Энгельс писали: “Коммунисты вообще не проповедуют никакой морали”, - а через три года выпустили “Манифест Коммунистической партии”, разоблачающий бессмысленность прошлых и нынешних устоев для человека будущего.

И всё это - за 35 лет до появления Заратустры. Воистину, у уберменша коммунизма - богатая и насыщенная история.

Впрочем, нельзя сказать, что советский сверхчеловек всегда был обезличен. По мере построения СССР возникали культы вождей. Поначалу - Ленина и Троцкого. Затем Троцкого выгнали из пантеона и поставили на его место Сталина. Заодно в число социалистических геркулесов добавили Маркса и Энгельса.

В образах всех четырёх культивировались типичные для советского сверхчеловека черты: неустанный труд, забота обо всём человечестве, аскетизм, высокий интеллект (как продукт постоянной учёбы, а не генетической предрасположенности).

Конечно, всё это пытались подвергать насмешкам и критике ещё в тридцатые (“Люди, как люди… квартирный вопрос только испортил их…”), но безуспешно, потому что время постмодернизма ещё не пришло.

А пришло оно после Второй мировой, а в случае с СССР - конкретно после смерти Сталина. На смену сверхчеловеку, отцу народов, спасителю (а вы знаете, что в России есть люди, которые на полном серьёзе ждут второго пришествия Иосифа Виссарионовича?) заступил Хрущёв, который, родись он попозже, вполне бы подошёл на роль директора школы Бивиса и Баттхеда. На двадцатом съезде КПСС был разоблачён культ личности Сталина. Но то было не просто отрицанием идеологии и культуры сталинизма. То постмодернизм пожирал модернизм.

По инерции экономика СССР ещё росла, и в начале 60-х в космос впервые вышел человек. Юрий Гагарин, по большому счёту, стал последним реальным сверхчеловеком. Хотя даже в его популярный образ уже не входил “титанический интеллект”, как у вождей марксизма-ленинизма. Наоборот, СМИ всячески подчёркивали, что это “наш, простой советский парень”.

Ну а дальше советская экономика откровенно покатилась вниз, и вступающий в свои права постмодернизм не собирался ей мешать. В кино стал культивироваться образ человека-раздолбая. Прекрасный образчик этого - предприятие статистики из “Служебного романа”. Обычно зрители обращают внимание только на любовную линию, но посмотрите, как ведут себя работники, и что о ситуации в экономике (уже тогда) думает сам главный герой. Ни тунеядство, ни флирт на рабочем месте, ни гнилые пересуды за спиной у человека, ни мелкое мошенничество не осуждаются. Только констатируются. Современному человеку всё это кажется милым и естественным, но в 30-е годы за попытку показать такой фильм кто-то мог бы неиллюзорно поехать валить лес в Сибирь.

В восьмидесятые раздолбаев стали не просто констатировать, а культивировать. В печать выходит “Происхождение семьи, частной собственности и государства” Энгельса в виде комикса с голыми сиськами на обложке. Замечательный (на самом деле, омерзительный, но с точки зрения культуролога - замечательный) перестроечный фильм “Курьер” возводит образ мудака в абсолют: там главным героем - ни на что не способным и ни к чему не мотивированным юношей - восхищаются все, начиная с коллектива журнала “Вопросы познания” (!) и заканчивая дочерью профессора. Почему? Ну, потому что он против системы. Причём настолько, что сам систематизировать ничего не состоянии.

Наконец, после падения СССР постсоветский человек настолько пропитался животным презрением к честному труду, что до сих пор верит олигархам, вкладывает деньги в пирамиды и посещает “тренинги по увеличению продаж” для лохов. Самые “одарённые” пытаются читать рэп, чтобы не идти работать на завод.

Как следствие, любые попытки пробудить гордость за свою работу и призывы потребовать достойной зарплаты натыкаются на стену непонимания со стороны наших работников: “Вы что? Хозяевам виднее, сколько и когда нам платить!”

Постпостмодернизм

Модернизм возник как отрицание всех предыдущих направлений философии и культуры, попытка порвать с ограничениями, наложенными на человечество природой. Для своих целей модернизм создал культ сверхчеловека.

Постмодернизм возник как отрицание модернизма, попытка усмирить гротескный проект Рейха, пинками гоняющий миллионы людей по канату от обезьяны к сверхчеловеку ценой колоссальных жертв, падающих в Бездну. Для своих целей постмодернизм создал культ человека-раздолбая, не подчиняющегося вообще никаким пинкам.

Кому-то, как Фрэнсису Фукуяме, показалось, что после победы постмодернизма уже ничего не будет. Что мы переживаем “Конец истории”.

Теперь уже давно очевидно, что это не так. Империалистические войны продолжаются. В том числе (о, ужас!) между странами, у которых есть McDonalds (и тысячи ядерных ракет). С окончанием Холодной войны научный прогресс не полетел вперёд галопом, а наоборот замедлился. Экономическое и социальное неравенство продолжает расти. Мракобесие не растворяется, а только перетекает из религии в религию, и даже потихоньку отхватывает пространство у атеистов в некоторых странах.

Постмодернизм не способен решить эти проблемы, потому что он основан на радикальном индивидуализме, повальном критиканстве и отношении к жизни как к игре. В то время как задачи, стоящие перед человечеством, требуют солидарности, созидания, самоотверженности и неподдельной суровости (если не сказать по-базаровски “свирепости”).

Человеку нужно вернуться к идее о сверхчеловечестве. Синтезировать отрицание постмодернизма.

И пусть сверхчеловек будущего не будет похож на уберменша и супермэна. Пусть он будет и осторожнее, чем сталинские мраморные рабочие, под хруст костей шагающие по трупам критиков в пропасть Перестройки. Он должен быть. Чтобы решить глобальные проблемы до того, как эти проблемы порешат само человечество.