Последнее время вновь разгорелись споры о специфике исторического пути России. На разные лады «лидеры общественного мнения» перебирают идеологические мифы разной степени пригодности и удобоваримости. Зачастую вся палитра предложений сводится к двум взаимоисключающим тезисам: 1) Россия - это Запад; 2) Россия - это не Запад, а особая цивилизация со своей спецификой. Если в 90-х гг. деградирующему населению однозначно предлагалось через рынок стать «европейцем и гражданином», то с 2000-х набирает обороты тренд на инаковость и особость России. К приходу «русской весны» антизападный мэйнстрим уже не воспринимается как властью, так и населением как что-то ужасное. Кремль просто открыл ранее запретный клапан, и томящийся антиамериканизм выплеснуло наружу общественной жизни. Но ни условное «западничество», ни псевдоевразийство не выходят за рамки системной логики правящего класса. Так что собой представляет путинская Россия на самом деле?

Глупо рассматривать путинское государство вне мирового контекста. Россия живёт по жестким правилам мировой экономики и политики. В стране нет железного занавеса, она открыта для свободного хождения иностранного капитала и рабочей силы. Россия – член всевозможных международных организаций, в том числе и ВТО. В этом смысле все разговоры о том, «что мы сами проживём без Запада» есть пустая пропагандистская уловка. Это наглядно показали частично введённые санкции, уже нанёсшие огромный вред экономике и финансовому сектору. Так почему же государство так уязвимо от мировой конъюнктуры?

Дело в том, что после развала СССР его огрызок – РФ – входил в систему мирового хозяйства на заведомо подчиненных и кабальных условиях (по-другому и быть не могло). Главным требованием перехода к рынку (по рецептам МВФ и ельцинских либералов) была приватизация советского планового хозяйства. Для новорусского капитализма сложные советские производственные мощности были излишни и обременительны, поэтому их легко сдавали за копейки, а доход с продаж активно рассовывался по карманам новых олигархов. Закономерно, что вслед за промышленностью в упадок приходила и наука, и образование, и прочая неликвидная соцсфера. За каких-то несколько лет наша страна из центра высокоразвитой индустрии и наукоёмких производств скатилась до монотоварной экономики. Нефть и газ – вот единственный рентабельный актив, который оказался востребованным глобальным хозяйством. Ничего другого миру от России не нужно. В отличие от разнообразных записных патриотов, это прекрасно понимают в Кремле, поэтому в течение путинского правления зависимость государства от экспорта энергоресурсов только росла. Иначе это государство просто не может существовать – сколько ни рассказывай про «модернизацию» и «Сколково», по факту всё равно сырая нефть на перегонке. Мечты либералов-западников каждый раз ломаются о реальность не потому, что в России нет «независимых судов» и нужного «инвестиционного климата», а потому, что в России просто не может быть другого капитализма. Он всегда будет периферийный, зависимый, отсталый и слабый. Таковы правила игры, объективные законы мирового рынка.

Кому-то может показаться, что всё это не вяжется с последними событиями «вставания с колен». На самом деле тут нет никакого противоречия. Жиреющий на нефтегазовом гешефте олигархический класс достиг огромного влияния на все социально-политические процессы. Сращивание государства и крупных финансово-промышленных групп шло ударными темпами под триумфальные звуки гимнов стабильности и порядку. «Всё, что хорошо Газпрому – хорошо России!» - главный лейтмотив путинской политики, так и ни разу не озвученный публично.

Захватив все внутренние рынки, российские олигархат начал жадно скупать активы стагнирующей Европы. Трубопроводы, яхты, связь, электроэнергетика, футбольные клубы - всё, до чего доходили руки. Российский империализм вырастал из своих тесных национальных штанишек. Экономическое пространство СНГ за несколько лет превратилось в зону гегемонии олигархического капитала. В будущем Таможенный союз закрепит верховенство российских компаний на наднациональном уровне. Именно стремлением компенсировать периферийную слабость объясняется откровенно империалистическая политика России на постсоветском пространстве, где она вступает в прямую конфронтацию с западным глобализмом. Сегодня уже понятно, что защита русских на Донбассе осуществлялась до тех пор, пока это было выгодно крупному бизнесу (трубопровод «Южный поток» через акваторию Крыма), иначе бы Кремль уже давно признал референдумы в ДНР и ЛНР., но он официально не признал даже недавние выборы в местные органы власти. Говорить же о какой-либо масштабной национализации уже вообще как-то неловко. Когда путинская элита достигает своих экономических целей, о людях сразу забывают.

Ахиллесова пята подобной системы - это её крайняя неустойчивость. Рождённое в 90-х государство неспособно создать точки роста для новых секторов экономики, не может конкурировать в сфере наукоёмких технологий, оно уже не в силах культивировать высокий человеческий капитал и страдает от дикого социального расслоения. Единственное, что ему остаётся – это наращивать военное присутствие для защиты своих трубопроводов, обогащающих 1-2% населения. Понятно, что постоянная конфронтация с Западом, а также углубляющиеся социальные противоречия внутри общества создают огромные политические риски для системы. Именно в реакции на эти вызовы и кроется специфика бонапартистского режима в России.

По существу, главной целью пребывания Путина во власти была нейтрализация угроз, исходящих из общества. Задав свои понятные правила игры для элиты, им впоследствии были созданы понятные негласные рамки и для остального народонаселения: мы качаем вашу нефть, думаем о России, обогащаемся, а вы – молчите. За своё молчание вы получаете маленькие бонусы в виде регулярных зарплат, роста потребления, и каких-никаких сбережений. Так называемое «молчаливое большинство», которое так не любят доморощенные либералы, - это и есть продукт общественного консенсуса путинского бонапартизма. Любой шаг от этой схемы (Болотная) сразу же воспринимается как вызов, который требует немедленной нейтрализации, любая попытка диалога здесь – это проявление слабости. Но что делать, когда «молчаливое большинство» перестанет молчать, ведь голодный желудок не накормишь пропагандой? Вряд ли у Кремля есть ответы на этот вопрос, окромя полицейской дубинки.