"Философы различным образом объясняли мир, но дело заключалось в том, чтобы объяснить его через мастурбацию."
Один из редакторов ВБ под впечатлением от статьи

Затравочка

Существует масса определений идеализма: от обывательских “стремления к высоким идеалам”, “веры в человечество”, “мечтательности и непрактичности” до классической “первичности сознания над материей”. В этой статье я покажу, в чём проблемы этих определений, почему некоторые из них нужно отбросить, а некоторые другие - уточнить и развить.

Противостояние материализма и идеализма - это борьба двух живых сил, где каждая постоянно развивается и адаптируется. Особые трудности начинаются, когда идеалисты начинают косить под материалистов. Скажем, тренеры по инфобизнесу рассказывают вам, что “денежные медитации” приведут вас к богатству, и это якобы “научно обосновано”.

Мы с вами попытаемся вывести определение идеализма таким образом, чтобы оно выдержало как можно больше проверок временем и не позволяло “примазаться” к материализму со стороны противоположного лагеря. И конечно, в процессе выявим нескольких уже затаившихся лазутчиков.

Ну а когда определение будет дано, мы разберём, нужно ли и можно ли бороться с идеализмом, и если да, то как именно. Те, кто читал классику марксизма, наверняка найдут знакомые рецепты, но здесь будут и более точные методы с современными примерами и обоснованиями. В конце концов, что это за “Журнал тотальной социалистической пропаганды”, если в нём нет методических указаний по ведению пропаганды?

Этот живучий идеализм

Вам, может быть, интересно: а что это автор ополчился на идеалистов? Ведь идеалисты, как полагают некоторые, просто стремятся к неким идеалам. Веруют. Исповедуют идеи. Разве это плохо? То ли дело материалисты: думают только о том, как бы набить себе живот и кошелёк.

Если судить с этой стороны, то нападать и правда незачем. Вот только это слишком примитивное понимание философии. Даже самый циничный материалист к чему-то стремится, имеет какие-то идеи в голове и рассчитывает какие-то вероятности. А религиозных идеалистов, наоборот, можно обвинить в том, что они надеются на бесконечный гедонизм (то есть, наслаждение) после смерти, в раю. Другими словами, они просто готовы потерпеть страдания до гроба, чтобы потом бесконечно предаваться удовольствию.

Такая примитивная трактовка “материализма” и “идеализма” никуда не годится.

Кроме того, если ей следовать, неизбежно появится масса пограничных случаев, которые непонятно куда отнести. Например, инфоцыгане обещают своим слушателям приземлённое богатство, если только те будут ходить на их платные тренинги и “верить в успех своего бизнеса”. То есть, с одной стороны, они культивируют примитивные потребности, а с другой - дают надежды. Как правило, ложные. Так они материалисты или идеалисты?

Особенно ушлые “тренера личностного роста” даже наоборот пытаются опереться на “современную материалистичную науку”. Так, авторы фильма “Тайна” (30 миллионов проданных копий у книги по мотивам, 2.7 миллиона просмотров на Youtube, сборы фильма 65$ млн. в 2006 году - почти в 20 раз больше бюджета) пишут:

“Исследования квантовой механики, квантовой космологии подтверждают, что Вселенная, по существу, возникает из мысли, и вся окружающая материя – это просто сгусток мысли. В конечном счете, мы – это источник Вселенной, и когда осознаем свою силу на личном опыте, мы можем пользоваться этой властью, чтобы достигать большего.”

Неплохой заход, не правда ли? “Даже материалисты подтверждают, что правы идеалисты”.

Вряд ли квантовые физики обрадовались бы, что их теорией прикрывают примитивный инфобизнес. Но это факт: те, кого мы привыкли называть идеалистами, могут быть не только крайне приземлёнными и циничными, но и находиться “в согласии” с наукой (по крайней мере, с некоторыми её частями). А самое главное: концепции, которые сейчас являются общепризнанными, когда-то считались полной чушью именно в научных кругах (скажем, теория шарообразной Земли).

Значит ли это, что всех сторонников устаревших или ещё не взобравшихся на трон концепций нужно было считать идеалистами?

Или ещё интереснее: бывают теории, вроде бы сугубо материалистические (как марксизм), но при этом обладающие внешними атрибутами религии: поклонение телам умерших (мавзолей Ленина), незыблемое писание (“учение Маркса всесильно, потому что оно верно”), ритуалы (пение Интернационала), непоколебимая вера в светлое будущее и т.д. и т.п. Можно ли считать такие теории идеалистическими? Некоторые блогеры-миллионники, как Ян Топлес, считают, что да.

Если продолжать держаться бытовых трактовок, то границы между материализмом и идеализмом станут совсем размытыми, а ситуация - запутанной.

К счастью, есть более строгое и научное определение материализма и идеализма. Оно сводится к тому, что считать первичным - бытие (материя) или сознание (дух). То есть, считать ли, что мир создан духом (божеством в широком смысле) или существовал изначально без всякого вмешательства извне.

Как видно, авторы инфоцыганской “Тайны” как раз оказываются идеалистами, потому что считают: мир возник из нашей мысли и полностью мыслями управляется.

Но и тут полно подводных камней. Скажем, продавец “структурированной воды” вполне может признавать теорию Большого Взрыва (то есть, у него первична материя) и вообще быть атеистом. Но это никак не помешает ему делать деньги на антинаучной концепции “памяти воды”.

Автор данной статьи, безусловно, ополчился на идеалистов. Но прежде, чем объяснить, за что именно, нам-таки придётся окунуться поглубже в философию и разобраться, а что такое в точности идеализм. А то как бы нам вместе с водой не выплеснуть ребёнка.

Материализм и идеализм в науке

В начале прошлого века, когда стала рушиться старая, чисто механистическая картина мира и были изучены новые виды физических взаимодействий (электромагнетизм, радиоактивность и т.д.), появилась целая армия учёных, которые говорили, что раз ни одна научная теория не является окончательной, абсолютно точной истиной, то и само понятие “истины” не имеет объективного смысла. Нет никакой материи вне сознания, а “мир есть лишь комплекс ощущений”, и задача науки - описывать эти ощущения.

Такие учёные не то что отрицали “первичность материи”, а вообще - само её существование как объективной реальности. Они признавали сознание первичным, а то, что мы называем материей - лишь отражением этих ощущений. Очень серьёзные физики, включая Эрнста Маха и Анри Пуанкаре, оказались идеалистами.

Получается, и вполне серьёзная наука может быть идеалистической?

В ответ на этот выпад наиболее передовые материалисты говорили так:

Да, человеческое сознание несовершенно, и мы никогда не сможем отразить объективную реальность абсолютно полно и точно. Но эта объективная реальность (материя) всё равно существует, и чем дальше идёт научный прогресс, тем ближе мы приближаемся к этой абсолютной истине, тем реже ошибаемся и тем дешевле нам стоят ошибки. И поэтому нужно продолжать двигать науку и теснить религию (как и идеализм в целом).

Проиллюстрируем на примере.

Допустим, мы перебрались в новую местность (или даже высадились на новую планету), и нам хотелось бы узнать, какая температура тут бывает летом, чтобы получше подготовиться к следующему году.

Мы начинаем вести историю наблюдений - каждый год летом измеряем, какая была температура, и через это оцениваем среднее значение по всем годам.

В первый год (когда у нас есть данные только за этот самый период) средняя температура будет равна температуре за этот же год (потому что больше не с чем усреднять). Во второй год средняя температура будет выведена уже из двухлетнего наблюдения. И так далее.

Если мы построим график наших оценок средних температур, то мы получим, например, следующую картину:

Как видно, летняя температура год от года “скачет” в промежутке от 15 до 34 градусов (синий график).

Однако график посчитанной средней температуры за предшествующие года постепенно стабилизируется вокруг значения примерно в 27 градусов. И чем за большее число лет у нас есть измерения, тем ближе к этому “идеальному” значению будет точка на нашем статистическом графике.

Именно это имеется в виду, когда говорят, что “наука не может полностью достичь абсолютной истины, но приближается к ней”.

Звучит логично? Пора всем становиться материалистами? Не тут-то было.

В примере выше мы произвольно допустили, что средняя температура будет равна 27 градусам на основе 40 лет наблюдения. И может быть, даже стали строить города и вести сельское хозяйство, исходя из этих оценок.

Но что, если на этой планете наступает ледниковый период, и средняя температура вскоре насчёт понижаться, скажем, на 0.5 градуса каждый год?

Или что будет, если у нас не было 40 лет наблюдений, а было только 5, после чего нужно было срочно принимать решение о постройке города? Какое бы среднее значение мы тогда использовали?

График за первые 5 лет выглядит вот так:

И он как будто бы стабилизируется в районе 30 градусов, а не 27. И более того, в последние два года мы удаляемся от “настоящего” среднего значения, а не приближаемся к нему.

Если бы мы здесь втупую использовали аргумент материалистов о том, что “с развитием прогресса мы приближаемся к абсолютной истине”, то нам пришлось бы сказать, что “абсолютная истина” заключается в том, что средняя температура в этой местности летом составляет 30 градусов. Хотя мы уже видели, что это не так, если только нам удаётся измерить температуру за 40 лет, а не за первые 5.

Получается, что “приближение к абсолютной истине“ может идти зигзагами. И даже когда нам кажется, что мы уже обнаружили самую тайну бытия, и вот-вот вцепимся в неё крепкими лапами науки, на деле мы можем наоборот от неё удаляться.

Именно страх перед преждевременными “абсолютными истинами” заставляет учёных (даже атеистов) становиться скептиками и идеалистами. Точнее, многие из них (включая упомянутых выше физиков Маха и Пуанкаре) из этого страха пытаются “примирить” идеализм с материализмом. Мол, даже если “внешняя материя” существует, я боюсь делать слишком далеко идущие выводы о ней, поэтому буду доверять лишь своим ощущениям. В своё время это направление в философии получило название “эмпириокритицизм”, то есть “критика теорий с помощью непосредственного опыта”.

Объектом же их критики стала так называемая “метафизика”, то есть “над-физика” - попытки найти “универсальные, незыблемые законы бытия” (они же - “абсолютные истины”), с помощью которых можно было бы делать слишком далеко идущие выводы.

В нашем случае метафизики могли бы после 5 лет сказать: “Средняя температура тут - 30 градусов”, а эмпириокритики могли бы ответить: “По опыту - да, но давайте понаблюдаем ещё хотя бы 35 лет”.

Эмпириокритицизм тогда пришёлся очень ко двору, ведь он говорил людям: “Ребята, давайте не будем заглядывать далеко вперёд. Лучше будем наблюдать, потихонечку копошиться в наших ежедневных делах, пытаться обустроить свою жизнь. Понемногу будем двигать науку, но не будем лезть в религию, если мы физики, и в физику, если мы теологи. Ведь в чужой науке у нас нет опыта, а слишком общие, “универсальные” концепции - лживы”.

В противовес эмпириокритикам выступали радикальные материалисты, в первую очередь - социалисты.

Им наоборот было выгодно делать ставки на далеко идущие истины, даже если пока они мало подкреплялись опытом или вообще не подкреплялись.

Вот, допустим, вы хотите построить бесклассовое общество всесторонне развитых людей, где все средства производства (заводы, газеты, пароходы, интеллектуальная собственность) будут общественным достоянием, а не чьей-то частной собственностью. И чтобы общество при этом было не примитивным, а наоборот, ещё более технологически развитым, чем существующее.

Разве у нас есть опыт построения такого общества? На тот момент (начало XX века) не было.

Что вам на это скажет эмпириокритик? Правильно: “Раз у вас нет опытных результатов, то я вам не верю”. В крайнем случае, он сначала предложит попробовать построить такое общество на мелком масштабе, а потом уже постепенно распространить на всё человечество, если локальный эксперимент пройдёт успешно.

Звучит логично? Да, но в том-то и дело, что бесклассовое общество на базе высшей техники нельзя построить на мелком масштабе. Это всё равно что пытаться построить метрополитен из одного села в другое: огромные затраты, почти никакой выручки, и как следствие - чудовищные убытки.

Для поддержания бесклассового общества (то есть, общества всесторонне развитых людей), нужно тратить огромное время на это самое всестороннее обучение. Это возможно, только если быт людей в основном автоматизирован, и нужно лишь по минимуму тратить драгоценное время на добывание еды, уборку, изготовление одежды, жилья и т.п. Такое возможно только с очень высокоразвитой техникой, а технологическое развитие обходится тем дешевле, чем больше масштаб, на котором оно работает.

И вот получается, что для построения коммунизма вам в начале XX века буквально нужно было совершить “прыжок веры”: не имея серьёзных опытных данных о вашем проекте, довериться тенденциям развития капиталистического общества, из этих тенденций представить образ будущего, и совершить революцию в обществе, попытавшись поставить его на рельсы, ведущие в это будущее.

Можно, конечно, возразить, что коммунисты оставались материалистами, разумными скептиками и, несмотря на своё трудное положение, продолжали считать, что “человеческое сознание может лишь приблизиться к абсолютной истине, но не полностью и точно познать её“.

Действительно, сам Ленин - один из главных первопроходцев в построении коммунизма говорил: “мы в абсолюты не верим”, а насчёт “относительной” (то есть, опытной) и “абсолютной” (то есть, теоретически обобщённой, предсказательной) истины писал:

“Вы скажете:... различение относительной и абсолютной истины неопределенно. Я отвечу вам: оно как раз настолько "неопределенно", чтобы помешать превращению науки в догму в худом смысле этого слова, в нечто мертвое, застывшее, закостенелое, но оно в то же время как раз настолько "определенно", чтобы отмежеваться самым решительным и бесповоротным образом от фидеизма (разновидность субъективного идеализма - прим. авт.) и от агностицизма, от философского идеализма и от софистики последователей Юма и Канта.”

В. Ленин, “Материализм и эмпириокритицизм”, глава II, 5

Вроде бы, всё логично: мы оставляем пространство для критики, мы не считаем нашу теорию “абсолютной истиной”, но мы всё же делаем далеко идущие выводы на основе тех научных данных, которые у нас уже есть. Возможно, эти данные потом будут корректироваться (истина-то не абсолютна), но по крайней мере мы должны хотя бы начать двигаться в выбранном направлении.

И всё бы хорошо, если бы Ленин-философ иногда не уступал место Ленину-вождю и пропагандисту. Вот что он писал в 1913-м году:

“Учение Маркса всесильно, потому что оно верно. Оно полно и стройно, давая людям цельное миросозерцание, непримиримое ни с каким суеверием, ни с какой реакцией, ни с какой защитой буржуазного гнёта.”

В. Ленин, “Три источника и три составные части марксизма”

Это уже звучит идеалистично и метафизически. Якобы, найдено учение, которое будет верно всегда (то есть, закон “над физикой” - метафизический закон). И если вдруг найдётся что-то, противоречащее марксизму, то его нужно либо уничтожить, либо проигнорировать, либо трактовать так, чтобы оно всё-таки поместилось в прокрустово ложе “единственной верной теории”.

В этой статье я даже не буду касаться вопроса о том, что в “Капитале” Маркса много противоречащих друг другу моментов (например, кого считать “производительными рабочими” - то есть полноправными членами общества, не-лишенцами). Безусловно, внутренние противоречия по фундаментальным вопросам не красят теорию, претендующую на звание “всесильной, верной, полной и стройной”.

Достаточно сказать, что СССР, руководство которого до последнего делало серьёзный вид, что во всём придерживается заветов всесильного марксизма-ленинизма, таки развалился.

Нет ничего удивительного, что после такого поражения коммунистов стали записывать в идеалисты (или, по бытовому, в “мечтатели”) с утроенной силой. И наоборот, приземлённые, обывательски настроенные учёные и интеллектуалы, сознательно или бессознательно поддерживающие капитализм, получили подтверждение, что именно они - носители материализма. Ведь у материализма бытие первично, а бытие определило, что коммунистический проект “СССР” нежизнеспособен.

И вот под конец XX века мы пришли к ситуации, запутанной едва ли не больше, чем за 100 лет до этого. Что же считать истинным материализмом и идеализмом? И нужно ли бороться с чем-то из этого?

Как на самом деле думает мозг

Чтобы решить спор идеалистов и материалистов, попробуем подойти к вопросу вот с какой стороны.

В жизни человек работает с вероятностями. Скажем, нельзя достоверно сказать, что завтра пойдёт дождь, но можно сказать, что вероятность дождя на завтра - примерно 50%.

Есть, конечно, события, вероятность которых чрезвычайно близка к 100%. Например, что завтра встанет Солнце. Хотя и тут есть варианты: внезапный огромный астероид, прилетевший в Землю за ночь и сбивший ось вращения, или команда спец. агентов, усыпившая вас вечером и за ночь вывезшая на самолёте на Южный полюс, где Солнце в сентябре визуально не встаёт (ибо полярная ночь).

Человеческий мозг, как чрезвычайно сложная нейросеть, учится работать именно вероятностями, чтобы удовлетворить свои потребности.

Например, если нечто в реке на 50% похоже на бревно, а на 50% похоже на крокодила, то решение приближаться к нему, чтобы набрать воды, будет сделано из других соображений. А именно: насколько важно подойти к реке именно в этом месте? Есть ли другие, гарантированно безопасные места? Как далеко до них идти?

Когда все варианты со всеми вероятностями подсчитаны, мозг выбирает тот вариант действий, который даст наибольшее возможное удовлетворение, с поправкой на вероятности (в науке это называется “математическое ожидание”).

Допустим, совсем рядом есть другой спуск к реке, и там не видно никакой даже вероятной опасности. Опасность же от “бревна” (в случае, если оно окажется крокодилом) мы считаем смертельной. То есть, проигрыш от смерти будет равным “бесконечности” (конечно, при условии, что мы ценим свою жизнь превыше всего - тут тоже могут быть варианты). Если мы примем, что набор воды даст нам +100 единиц удовлетворения жажды (хороший вопрос в чём это измерять - в концентрации дофамина в мозге, в суммарном возбуждении нейронов, ответственных за жажду и т.п.), то получим следующие расчёты для вариантов действий:

Спускаемся к реке с “подозрительным бревном”:

50% * 100 + 50% * (-∞) = -∞

Спускаемся к реке в безопасном месте:

100% *100 = 100

Тут выбор очевиден - нужно идти к безопасному место, ибо +100 бесконечно больше минус-бесконечности.

Но что, если альтернативных мест для набора воды нет, и человек умрёт от жажды? Тогда у второго варианта (“ничего не делать”) вероятность гибели: 100%, и он становится ничем не лучше первого.

Далее: что, если в первом варианте нет бревна или крокодила, но есть вероятность наткнуться на представителя враждебного племени? Чужак не убьёт, но может нахамить или избить. Тогда проигрыш от встречи будет не -∞, а, скажем, -200 (снова можно спорить, измерять это в концентрации нейромедиаторов или электрическом токе нейронов, но мозг в любом случае оценивает “удовольствие” и “неприятие” интуитивно).

И что, если до альтернативного (безопасного) источника нужно идти 2 часа, и негатив от этого мы оцениваем в 50 единиц? Тогда расчёты поменяются таким образом:

Спускаемся к реке с риском встретить чужака:

50% * 100 + 50% * -200 = -50

Спускаемся к реке в далёком, но безопасном месте:

100% * 100 + 100% * (-50) = 50

Второй вариант всё ещё предпочтительнее, но уже более-менее сравним с первым. Если же вероятность встретить чужака будет не 50%, а всего лишь 10%, то получим:

90% * 100 + 10% * -200 = 70

И вот спуск к реке в близком, но рискованном месте становится уже более предпочтительным, чем в далёком, но безопасном.

Цифры в примерах выше взяты совершенно с потолка, но они нужны лишь для того, чтобы показать, какие факторы и каким образом влияют на принятие решений.

Кстати, что значит “вероятность” с физиологической точки зрения? Это значит, что связь от нейронов, ответственных за одно понятие, до нейронов, ответственных за другое понятие, является более или менее крепкой.

Скажем, есть понятия “вой сирены” (конкретный звук), “учебная тревога” (можно расслабиться) и “пожар” (нужно срочно бежать спасать себя, вещи и других людей). Если каждый раз после воя сирены человеку будут объяснять, что это всего лишь учебная тревога, то нейронные связи между этими двумя понятиями очень укрепятся, а нервные реакции по этим связям будут идти легко. Чего не скажешь о связи между воем сирены и понятием “пожар”. В конце концов, установка на расслабленность во время сирены может быть настолько сильной, что человек просто проигнорирует начало настоящего пожара. Всё прямо как в той басне про мальчика и волков.

Вроде бы, всё понятно и логично? Но дальше начинается самое интересное.

Лотерейное мышление

В самых разных лотереях волей или неволей участвуют сотни миллионов человек. Например, разновидностью лотереи являются розыгрыши призов среди голосующих на российских выборах. Большую часть азартных игр также можно отнести к “лотерейному типу”: обмен небольшой фиксированной суммы денег на небольшую вероятность получить огромный выигрыш.

Казалось бы, тут есть какой-то обмен, поэтому он должен быть полезен обеим сторонам или хотя бы в каком-то виде равноценен.

Но чудо заключается в том, что коллективный игрок в любую лотерею проигрывает. Всегда. С гарантией. Потому что лотерея - это игра с минусовой суммой.

Общий принцип организации лотерей таков: вы собираете как можно большую сумму денег с желающих поучаствовать. Из этой суммы откладываете средства, необходимые для организации процесса (зарплата персоналу, налоги, реклама, технические затраты и т.д.), а из оставшейся суммы формируете призовой фонд, который обратно получают несколько игроков-счастливчиков. Причём эти игроки потом ещё и заплатят налоги со своих выигрышей.

То есть, участники вкинули сумму денег, организаторы лотереи (включая государство) забрали огромную часть этой суммы себе, и вернули остаток обратно нескольким игрокам. Отдельные люди могут получить больше, чем потратили, но коллектив в целом обеднеет всегда.

Поведение игроков как коллектива здесь абсолютно иррационально. Они просто на ровном месте расстаются с частью денег.

Можно возразить, что некоторые лотереи устраивались с благотворительными целями, как в Российской империи (сбор средств для голодающих) и СССР (Спортлото - сбор средств на постройку стадионов и проведение Олимпиады). Но если нужно было только собрать деньги, то можно было бы просто объявить сбор пожертвований или ввести налог. Но нет, особой привлекательностью пользовался именно формат лотерей.

Зависимость от лотерейного мышления настолько сильна, что во многих странах они вообще были и/или остаются запрещёнными, наравне с азартными играми. Например, в той же Советской России в первые годы их отменили как “буржуазный пережиток”, но быстро вернули, именно из-за острой нехватки средств у государства. То есть, власть фактически использовала “опиум для народа”, чтобы обеспечить себя деньгами в критический период.

Как же работает эта разновидность “опиума”? Чтобы разобраться, вспомним, что огромную долю трат при организации лотерей составляет реклама счастливчиков, которым всё-таки повезло сорвать большой куш.

Вкладывать деньги могут миллионы, но задача организаторов - не показывать вам проигравших вообще. Наоборот, как можно чаще нужно показывать победителей (потенциальных или реальных - от уже завершившихся тиражей).

Если в эзоповской басне мальчик постоянно кричал: “Волки, волки!” - то организаторы лотерей постоянно кричат: “Победитель, победитель!” Огромные суммы и счастливые лица их обладателей мелькают в видеороликах настолько часто, что в мозгу… скажем так, расслабленного и не очень сознательного человека формируются прочные связи между понятием “купить лотерейный билет” и понятием “выигрыш”. Связи с понятием “проигрыш” не культивируются и потому остаются очень слабыми.

Кажется, что стоит немного подумать, вспомнить принципы организации лотерей, и понять, что коллективный игрок проигрывает всегда. Говоря по-научному, математическое ожидание выигрыша (выигрыш с поправкой на вероятность) для лотерей отрицательно. Но если человек не силён в критическом мышлении, или не понимает принципов лотерейного бизнеса, то он не будет с этим заморачиваться. Ему будет казаться, что спустить зарплату на билет - хорошая идея.

Давайте посмотрим на этот процесс с точки зрения теории вероятностей. Допустим, что организаторы лотерей забирают себе 20% от вложенных участниками денег. То есть, обратно игрокам возвращается 80%. При этом выигрывает ровно 1 билет из 100 проданных, и именно по нему выплачиваются эти 80%. И пусть каждый билет стоит 500 рублей. Тогда получим такую формулу:

1% * (500 рублей * 80% * 100 билетов) // “джекпот” с вероятностью его получить

+ 100% * (-500 рублей) // деньги, которые точно нужно отдать за билет

= -100 рублей

Или, иными словами:

1% * 40000 - 100% * 500 = -100

(говоря по-русски: если вы покупаете билет за 500 рублей с вероятностью в 1% выиграть 40 000 рублей, то в среднем вы проиграете 100 рублей)

Как и ожидалось, математическое ожидание выигрыша отрицательное. Проигрыш составил ровно ту сумму, которую забрал себе организатор лотереи (100 рублей с каждого билета).

Но это чисто рациональный расчёт. В мозгу же человека ассоциативные связи (которые отвечают за “вероятности”) формируются под внешними впечатлениями. То есть, благодаря навязчивой рекламе счастливчиков связь между понятием “купить билет” и “выиграть” может оказаться гораздо прочнее.

Пусть даже рационально полученную вероятность удастся сместить всего лишь на один жалкий процент. Тогда получим:

2% * 40000 - 100% * 500 = 800 - 500 = +300

Voila! Покупка лотерейного билета уже кажется хорошей затеей!

Тут можно сказать: хорошо, в данном случае человек повёл себя глупо, потому что им манипулировали. Но что, если законодательно запретить лотереям акцентировать внимание на победителях? Решит ли это все проблемы с иррациональным поведением игроков?

Правильный ответ: нет, не решит. И причина кроется в самом сознании игроков.

Самоиндукция удовольствия

У Маркса есть известная цитата о роли религии в обществе:

“Религия — это вздох угнетённой твари, сердце бессердечного мира, подобно тому как она — дух бездушных порядков. Религия есть опиум народа.”

К. Маркс, «К критике гегелевской философии права»

Ленин выражался чуть более приземлённо, зато понятно:

“Религия есть один из видов духовного гнёта, лежащего везде и повсюду на народных массах, задавленных вечной работой на других, нуждою и одиночеством. Бессилие эксплуатируемых классов в борьбе с эксплуататорами так же неизбежно порождает веру в лучшую загробную жизнь, как бессилие дикаря в борьбе с природой порождает веру в богов, чертей, в чудеса и т. п. Того, кто всю жизнь работает и нуждается, религия учит смирению и терпению в земной жизни, утешая надеждой на небесную награду. А тех, кто живёт чужим трудом, религия учит благотворительности в земной жизни, предлагая им очень дешёвое оправдание для всего их эксплуататорского существования и продавая по сходной цене билеты на небесное благополучие. Религия есть опиум народа. Религия — род духовной сивухи, в которой рабы капитала топят свой человеческий образ, свои требования на сколько-нибудь достойную человека жизнь”

В. Ленин. “Социализм и религия”

Позже Ильф и Петров в романе “Двенадцать стульев” переиспользовали эту цитату во варианте: “Почём опиум для народа?” Именно этот вариант стал популярен в массовом сознании.

Разница, казалось бы, несущественная. И всё же она есть.

Вариант “для народа” предполагает, что религия и вообще “вера в лучшую жизнь” привносится извне. Подобно тому, как искажённые вероятности выигрыша привносятся организаторами лотерей с помощью рекламы.

На самом же деле народ является автором религии ничуть не меньше, чем правящая верхушка. Поэтому, даже если бы не было никакого “опиума извне для народа”, то народ сам бы создал этот “опиум”.

Чтобы понять механизм его работы, нужно вспомнить, что мозг занимается удовлетворением потребностей. От самых низменных (поесть, поспать) до самых высоких (построить адронный коллайдер, уподобиться богам, пожертвовать собой ради спасения детей).

То есть, какая бы аналитическая работа не проводилась, она всегда проводится исключительно с целью удовлетворения потребностей.

Если какой-то путь приводит к удовлетворению, то он начинает ассоциироваться с этим удовлетворением. Нейронные связи, ответственные за этот путь, укрепляются, и в следующий раз, когда дело дойдёт до похожей задачи, человек увереннее выберет такой же путь. И наоборот, если путь не привёл к цели (или хуже - доставил страдания), соответствующие нейронные связи не получат развития - человек будет стараться избегать этого пути.

Но есть нюанс: чтобы захотеть идти к цели, человеку нужно представить эту цель. А сама мысль об удовлетворении является удовлетворением до какой-то степени.

Одна старая пословица гласит: “Сколько ни говори халва, во рту слаще не станет”. Но фишка-то как раз в том, что не станет слаще только во рту, а вот в голове мысль о сладком может заменить ощущение от реальной сладости.

Да, обычно сила человеческого воображения не так сильна, чтобы ощущение от придуманного образа равнялось по силе воздействию реального объекта. То есть, мысль о халве будет “менее сладкой”, чем ощущение от настоящей халвы.

Кроме того, если речь идёт о критических потребностях (таких как потребление пищи), то на страже человеческой жизни будет стоять чувство голода, которое со временем будет становиться всё сильнее, пока не затмит даже очень уверенные фантазии о халве. Человеку-таки придётся съесть что-нибудь настоящее, чтобы подавить чувство голода.

И всё же чисто мысленное удовлетворение может быть достаточно сильным, чтобы спровоцировать процесс обучения, упомянутый выше.

Например, если в ситуации с лотерей человек постоянно мечтает о том, куда он потратит джекпот, если выиграет, то засчёт постоянных приятных мыслей связи “игры” с “выигрышем” будут крепнуть. То есть, “вероятность” выигрыша будет оцениваться как всё более высокая, а идея купить билет - всё более заманчивой.

Для взрослых людей эта ситуация очень хорошо известна, потому что именно такой процесс используется при мастурбации: реальный сексуальный объект отсутствует, но воображаемого оказывается достаточно, чтобы получить сексуальное удовлетворение. И поскольку удовлетворение было успешным, в следующий раз человек охотнее выберет мастурбацию, чем пойдёт искать себе сексуального партнёра. Конечно, есть масса нюансов, способных заставить человека вернуться к “реальной” жизни (иначе человечество давно бы уже вымерло), и всё же процент полностью отказавшихся от секса весьма значителен [айн, цвайн].

Получается замкнутый круг: человек для удовлетворения мечтает об объекте -> сама мысль об объекте приносит удовлетворение -> человек учится мечтать, вместо того чтобы добиваться реального объекта.

Один рекламный слоган гласил: “Не мечтай - действуй!” Очевидно, чтобы такая фраза выглядела разумной для маркетологов, сначала масса людей должна поверить в слоган: “Не действуй - мечтай!”

Но и без слоганов видно, что причина “мысленного самоудовлетворения” лежит в фундаментальных принципах работы мозга. Мошенники могут пользоваться этим, чтобы выжимать людей деньги, например, в лотереях или азартных играх, но главным “мошенником” является сам мозг по отношению к самому себе.

Именно поэтому Маркс писал, что “религия есть опиум народа”, а не “для народа”. Мнимое удовольствие вызывается самостоятельно (самоиндуцируется).

Малые дети сами себе придумывают воображаемых, могущественных друзей, с которыми переживают приключения, потому что в реальной жизни им приключения пока недоступны - они жёстко контролируются родителями, воспитателями и обществом (да и физических возможностей пока мало). Не нужна никакая “церковь воображаемых друзей”, чтобы насадить эти фантазии сверху.

И всё же, власть имущие активно пользуются этой особенностью человеческого мышления и ещё больше провоцируют ещё.

В авраамических религиях людям, задавленным нищетой и гнётом, предлагается самоудовлетвориться мечтами о счастливой загробной жизни (и, как мы видим по популярности - верующие делают это вполне успешно). А когда человек удовлетворён, у него возникает меньше желания что-то делать в реальной жизни. Например, спрашивать у богачей, на каком основании некоторые “равные перед Богом” вдруг живут намного лучше остальных.

Современные проповедники мысленного самоудовлетворения тоже секут фишку. В упомянутой выше книге “по саморазвитию” “Тайна” встречаем буквально следующее:

“Представьте, что живете в роскоши, и вы притянете ее к себе. Это работает всегда и для всех.”

(“всех” вам, конечно, не покажут, а то грустно будет видеть, что 99% читателей так ничего и не добились - прямо как в лотерее)

и далее:

“Менять мир или окружающих людей – не ваша работа. Ваша работа – плыть в потоке Вселенной и радостно принимать мир таким, какой он есть.”

“Вопрос «как?» – не наша задача. «Как» проявится само собой, возникнет из целеустремленности и веры в мечту… «Как» – дело Вселенной. Она всегда знает самый простой, быстрый и гармоничный путь, соединяющий вас с вашей мечтой.”

В христианстве этим фразам соответствует: “Неисповедимы пути Господни”. Впрочем, авторы “Тайны” - превосходные маркетологи, а потому создали иллюзию эксклюзивности своих проповедей. Якобы “Тайна” открывается человечеству только сейчас, и плевать, что классические религии говорили всё то же самое, только немного другими словами уже несколько тысячелетий:

“Наступило лучшее время в истории. Впервые мы открываем Тайну для каждого человека.”

Нехорошо бы получилось, если бы пипл узнал, что неработающие методы не работают уже многие века. Чего доброго, не стал бы хавать.

Великая лотерея капитализма

Теперь мы понимаем, почему организация лотерей (в широком смысле) так выгодна мошенникам и вообще любым манипуляторам.

Человеческий мозг пытается посчитать свою выгоду, исходя из вероятностей. Но вероятности физиологически оцениваются по количеству разных впечатлений. А впечатлениями легко манипулировать. Можно показывать человеку неадекватно много хороших или плохих случаев, чтобы “испортить” оценку вероятностей. А часто человек и сам не против испортить себе этот счётчик, занимаясь мысленным самоудовлетворением.

Именно поэтому в классовых обществах, где велико социальное расслоение, обязательно проводятся особые лотереи как метод психологической стабилизации с помощью “социального лифта”.

В религиозных сословных и кастовых обществах (где нельзя сменить социальную роль при жизни) суть розыгрыша состоит в том, что людям дают надежду на лучшую загробную жизнь, если только они исправно платят налог священникам.

При капитализме (особенно в передовых странах) религиозность особо не поощряется. Некоторые наивные блогеры типа Ежи Сармата даже утверждают, что капитализму вообще не нужны свои проповедники, потому что современная система - “это естественный порядок вещей”. Конечно, адепты рыночной экономики как таковые не обещают вам райской жизни после смерти. И всё же они вынуждены рекламировать особый социальный лифт “по счастливому билету” для своей паствы.

Об этом лифте многие слышали, но, как правило, не осознают это именно как лотерею.

Алгоритм “движения к успеху” заключается в следующем: вы открываете свой маленький бизнес, внося первоначальный капитал, затем через какое-то время ваш бизнес дорастает до среднего, а затем и до крупного. После чего объём капитала становится так велик, что вам хватает денег на жизнь с чисто пассивного дохода (с прибыли). Вы - в капиталистическом раю.

Первоначальный капитал - это ваша плата за лотерейный билет. Жизнь на пассивный доход - джекпот. Организаторы лотереи (банки, выдающие кредиты на “своё дело”, владельцы франшиз, инфоцыгане и прочие) даже готовы охотно делиться информацией о том, сколько именно вы будете получать каждый месяц, если бизнес взлетит (обычно это сотни тысяч или миллионы рублей).

Но кое-о-чём вам, конечно, не скажут. О вероятности успеха. Разумеется, о настоящей, а не о приписках типа “результат 100%”, которые лохотронщик никак не обязан обосновывать.

В России 97% малых предприятий закрываются после первых 3-х лет работы. То есть, вероятность не то что выиграть, а хотя бы не уйти в минус равна всего 3%. И надо понимать, что большая часть малого бизнеса так и не дорастает до состояния среднего. А в малом владелец, как правило, вкалывает за нескольких человек, включая топ-менеджера, бухгалтера, а иногда и прикладного работника. Ни о каком джекпоте тут речь не идёт - разве что о том, чтобы получить минимальный выигрыш, компенсирующий затраты на билет.

Во времена кризисов, которые при капитализме так или иначе случаются периодически, статистика становится ещё более печальной:

В 2020 году на 605,5 тысяч открытых ИП пришлось 677,2 тысяч закрытых. То есть, в лотерею проиграло аж больше людей, чем стало играть.

Если очень повезёт, то малый бизнес будет выкуплен большим или встроен в его франшизу. Но и в таком случае, как правило, пассивного дохода не получится (или он будет слишком маленьким, чтобы на него жить), а бывший владелец бизнеса сможет стать кем-то вроде менеджера в купившей его корпорации.

Лотерея малого бизнеса - тот же лохотрон, только ставки выше. И всё же ни одно капиталистическое государство не решится его запретить, даже если обычные лотереи находятся вне закона.

Дело в том, что вера в успех своего бизнеса является важнейшим стабилизатором общества.

Пока рядовой человек верит, что сможет “выбиться в люди”, просто открыв своё дело, он вряд ли пойдёт на баррикады. Но если эта надежда будет утеряна, терять ему будет нечего.

Зачем нам богачи? Игрок в лотерею ответит: “Потому что я сам смогу стать таким же, если мне лишь немного повезёт. Я не хочу вредить будущему себе”. А если лотерею запретить? Зачем нам будут нужны богачи?

Именно поэтому государства так рьяно охраняют жизнеспособность малого бизнеса, даже если он давно уже лежит под капельницей из дотаций и гос. помощи, а крупный бизнес давно уже готов поглотить или заменить его технически.

Так что такое идеализм?

Теперь, когда мы познакомились и с религиозными, и с атеистическими сторонниками “первичности мышления”, и разобрали техническую часть работы разума, мы можем более точно ответить на вопрос, что такое идеализм.

Я уже писал, что нельзя сводить идеализм к “наличию идей”, потому что и у материалистов они есть всегда. Но и “первичности сознания” не всегда достаточно требовать. Скажем, адепты “денежных медитаций” могут признавать материальность мира в целом, “первичность материи” и даже опираться на какие-нибудь псевдонаучные теории. И всё же они будут оценивать “силу мыслей“ слишком высоко.

Вот это “слишком высоко” нас и интересует.

Понятно, что наши мысли материальны в том смысле, что это биохимические реакции в головном мозге. Также понятно, что сознательные поступки любого человека начинаются с мыслей, и в этом значении “мысли управляют реальностью” до некоторой степени.

На практике, когда поступки, вызванные мыслями, наталкиваются на реальность и не могут изменить эту реальность так, как нужно нам, у нас есть выбор. Либо вообще отказаться от цели (найти удовлетворение в чём-нибудь другом), либо изменить свои действия, но продолжить работать над той же целью в реальности, либо удовлетворить себя самой мыслью о цели как о достигнутой.

Именно последний случай культивируется в идеалистических системах.

Страдаешь в земной жизни? Подумай о том, как будет хорошо в раю. Нет денег и не видишь способа их заработать? Устрой себе денежную медитацию. Или купи лотерейный билетик.

Удовлетворение через идею, мысль, начинает доминировать над реальной деятельностью. В этом смысле “дух” действительно оказывается важнее “материи”.

Иными словами, идеализм - это стратегия поведения, основанная на оценках вероятностей, искажённых из-за самоиндукции мысленного удовольствия.

Нам, конечно, могут возразить, мол, идеализм этим не исчерпывается. И вообще, идеализм - это прежде всего система взглядов на возможности человеческого познания.

Ну что ж, давайте убедимся, что даже максимально отвлечённые вопросы познания сводятся к удовлетворению.

Один из классиков субъективного идеализма - епископ Джордж Беркли - говорил следующее:

"Для всякого, кто обозревает объекты человеческого познания, очевидно, что они представляют из себя либо идеи, действительно воспринимаемые чувствами, либо такие, которые мы получаем, наблюдая эмоции и действия ума, либо, наконец, идеи, образуемые при помощи памяти и воображения... Посредством зрения я составляю идеи о свете и о цветах, об их различных степенях и видах. Посредством осязания я воспринимаю твердое и мягкое, теплое и холодное, движение и сопротивление... Обоняние дает мне запахи; вкус – ощущение вкуса; слух – звуки... Так как различные идеи наблюдаются вместе одна с другою, то их обозначают одним именем и считают какой-либо вещью. Например, наблюдают соединенными вместе определенный цвет, вкус, запах, форму, консистенцию, – признают это за отдельную вещь и обозначают словом яблоко; другие собрания идей составляют камень, дерево, книгу и тому подобные чувственные вещи..."

Джордж Беркли, "Трактат об основах человеческого познания" (цитата по В.И. Ленину, “Материализм и эмпириокритицизм”)

Пока всё верно, и даже самому циничному материалисту сложно к чему-либо придраться.

Но дальше Беркли пишет, что раз мы воспринимаем только ощущения, то нет причин верить, что вещи существуют за пределами этих ощущений:

"Когда я говорю, что стол, на котором я пишу, существует, то это значит, что я вижу и ощущаю его; и если б я вышел из своей комнаты, то сказал бы, что стол существует, понимая под этим, что, если бы я был в своей комнате, то я мог бы воспринимать его..."

И далее:

"Странным образом среди людей преобладает мнение, что дома, горы, реки, одним словом, чувственные вещи имеют существование, природное или реальное, отличное от того, что их воспринимает разум".

"[Это явное противоречие], ибо что же такое эти вышеупомянутые объекты, как не вещи, которые мы воспринимаем посредством чувств? А что же мы воспринимаем, как не свои собственные идеи или ощущения? И разве же это прямо-таки не нелепо, что какие-либо идеи или ощущения, или комбинации их могут существовать, не будучи воспринимаемы?"

Здесь материалисту всё ещё сложно придраться, потому что, действительно, у нас нет гарантии, что предмет существует, когда мы его перестали чувствовать. Хотя мы можем говорить о вероятностях, опираясь на предыдущий опыт.

Скажем, мы оцениваем, что закатившееся Солнце завтра утром появится опять, как чрезвычайно высокую. А вот вероятность того, что оставленный посреди неблагополучного района кошелёк с деньгами пролежит там нетронутым целые сутки, как очень низкую. Но гарантии, достоверности и в самом деле нет никогда.

Казалось бы, к чему клонит епископ Беркли? Что нам теперь нужно оценивать все вероятности как нулевые? Это было бы очень непрактично.

Нет, Беркли клонит к другому:

"Существование материи или вещей, не воспринимаемых, было не только главной опорой атеистов и фаталистов, но на том же самом принципе держится идолопоклонничество во всех его разнообразных формах".

"На основе учения о материи или о телесной субстанции воздвигнуты были все безбожные построения атеизма и отрицания религии... Нет надобности рассказывать о том, каким великим другом атеистов во все времена была материальная субстанция. Все их чудовищные системы до того очевидно, до того необходимо зависят от нее, что, раз будет удален этот краеугольный камень, – и все здание неминуемо развалится.”

Итак, Беркли выступает здесь как религиозный пропагандист. Ему не нравится объективная реальность в форме “материи”, потому что на неё основывают свои взгляды его враги - материалисты. Именно поэтому его упоминает материалист Ленин как образцового идеалиста. Тут может показаться, что идеалист - это тот, кто не признаёт объективной реальности именно в форме материи, потому что она противоречит существованию бога.

Но ведь начал Беркли с другого. Ему не нравилась не материя в частности, а объективная реальность вообще. Он вообще отказывался признавать существующим стол и стулья, как только он выйдет из комнаты. Что, если стол и стулья продолжают существовать в комнате не просто так, а по воле бога? Разве это будет противоречить теологии?

На это Беркли отвечает дальше:

“Идеи [которые человеческий ум вызывает по своему усмотрению] бледны, слабы, неустойчивы по сравнению с теми, которые мы воспринимаем в чувствах. Эти последние идеи, будучи запечатлеваемы в нас по известным правилам или законам природы, свидетельствуют о действии ума, более могущественного и мудрого, чем ум человеческий. Такие идеи, как говорят, имеют больше реальности, чем предыдущие; это значит, что они более ясны, упорядочены, раздельны и что они не являются фикциями ума, воспринимающего их...”

Под “более могущественным умом” здесь епископ, конечно же, имеет в виду христианского бога.

Итак, взгляды Беркли вступили в противоречие с самими собой. С одной стороны, он доказывает отсутствие материи тем, что объективной реальности не существует. С другой стороны, чуть погодя он подсовывает своим читателям всё ту же объективную реальность, но под именем “бога”.

Это очень похоже на современные методы инфоцыган, которые говорят своим потенциальным жертвам: “Ребята, все схемы заработка, которые вам предлагали в инфобизнесе - это буллшит. Кстати, у меня для вас есть отличная схема заработка…”

Ну а что, лох не мамонт, лох не вымрет.

В какой-то момент Беркли и сам признаётся, что просто поменял шило на мыло:

“Я утверждаю так же, как и вы [материалисты], что, раз на нас оказывает действие нечто извне, то мы должны допустить существование сил, находящихся вне нас, сил, принадлежащих существу, отличному от нас. Но здесь мы расходимся по вопросу о том, какого рода это могущественное существо. Я утверждаю, что это дух, вы – что это материя или я не знаю какая (могу прибавить, что и вы не знаете какая) третья природа...”

Критикующий Беркли Ленин охотно соглашается с такой постановкой вопроса. В конце концов, и тот, и другой признают объективную реальность, просто материалисты называют её “материей”, а идеалисты - “богом” (“духом” и т.п.).

Но мы уже видели, что для идеалиста не составляет труда прикинуться материалистом, на словах признав “материю” и прикрывшись какой-нибудь псевдонаучной теорией.

Не в том дело, как вы назовёте объективную реальность. А в том, как вы оцениваете вероятности ваших идей и предположений.

Объективная реальность здесь - это та самая “абсолютная истина”, которую мы никогда не сможем познать в полной мере, но к которой можем приблизиться. То есть что-то, что имеет абсолютно достоверную, стопроцентную вероятность.

Зло идеализма именно в том, что он объявляет себя знающим эту абсолютную истину, то есть задирает вероятность очень сомнительных предсказаний до 100%.

Когда Беркли говорит, что объективная реальность - это бог, он не просто признаёт её существование, но заодно подспудно добавляет: “Кстати, платите десятину, покупайте индульгенции, жертвуйте на храм, ведите себя так, как мы вам скажем, и Бог дарует вам вечную жизнь в раю.”

Из существования внешней реальности (назовите её хоть богом, хоть материей) ещё не следует необходимость, например, строить храмы определённой формы или причащаться именно вином и хлебом, но идеалисты говорят вам: “Делайте так, ибо так желает Бог, а Бог - это абсолютная истина, которую я познал”.

Как мы уже видели, от подобных искажений вероятностей не застрахованы и люди, считающие себя материалистами. Пока Ленин действует как философ, он подтверждает, что мы лишь приближаемся к абсолютной истине, никогда полностью не достигая её:

“С точки зрения современного материализма, т.е. марксизма, исторически условны пределы приближения наших знаний к объективной, абсолютной истине, но безусловно существование этой истины, безусловно то, что мы приближаемся к ней.”

В.И. Ленин, “Материализм и эмпириокритицизм”, глава II, пункт 5

Но когда ему приходится стать пропагандистом, начинаются высказывания в духе “учение Маркса всесильно, потому что оно верно”. То есть, заявления, будто абсолютная истина наконец-то найдена, и у нас есть монополия на неё.

И разумеется, если бы человеческий мозг был просто беспристрастным наблюдателем, ему ни к чему были бы эти уловки с подменой и искажением вероятностей. Неадекватная оценка идей делается либо для прямого обмана жертвы (“опиум для народа”) либо из-за мнимого самоудовлетворения, самовнушения (“опиум самого народа”).

Итак, идеализм - это не просто признание объективной реальности в виде “бога” или “духа”. Это искажение вероятностей из-за чисто мысленного самоудовлетворения, а также поведение и мировоззрение, основанное на таких искажённых вероятностях.

“Идеализмом” это называется потому, что не одно только беспристрастное наблюдение за внешним миром становится источником оценок и предсказаний, а самоудовлетворяющие идеи также искажают оценки и вероятности, вплоть до неузнаваемости.

Такое определение всё ещё находится в русле старой доброй философской концепции, по которой идеализм - это признание первичности духа (мыслей, идей) и вторичности материи.

Но, на мой взгляд, оно всё-таки удачнее старого. Во-первых, потому что не привязывается к классическим религиям и верованиям. А во-вторых, потому что более точно определяет соотношение между этой “первичностью” и “вторичностью”.

И материалисты, и идеалисты признают существование объективной реальности (в виде “материи” или в виде “бога”). И материалисты, и идеалисты считают, что мысли материальны и влияют на окружающую действительность (по крайней мере, в виде нервных реакций, приводящих в движение тело). Но вот какова сила этих мыслей, и почему человек, вроде бы стремящийся к объективной истине от природы, начинает неадекватно эту силу оценивать - это сложно понять, не зная вероятностную модель поведения человека и то, как мысленное самоудовлетворение влияет на оценку вероятностей.

Определение идеализма через искусственный интеллект

Понять идеализм будет проще, если мы рассмотрим его ещё с одной стороны.

Сейчас человечество занято созданием искусственного интеллекта, и, судя по всему, в ближайшие годы или десятилетия-таки создаст нечто, превосходящее человеческий разум по познавательным, аналитическим и творческим способностям одновременно [передовая визуальная нейросеть в 2022-м, передовая текстовая нейросеть].

Сравнение человеческого интеллекта с искусственным хорошо тем, что с одной стороны, уже сейчас понятно, что ИИ успешно имитирует мышление и поведение человека во многих сферах деятельности (как минимум в рисовании и диалогах), а с другой ИИ с нуля сознательно сконструирован людьми. То есть, мы достаточно хорошо понимаем принципы его устройства.

Так вот, в создании ИИ выделяют три принципиально разных метода: обучение с учителем, обучение без учителя и обучение “с подкреплением“ (англ. “reinforcement learning”).

Во всех трёх случаях в модель интеллекта на вход подаются огромные массивы данных (картинки, текст, структурированная информация и т.д. и т.п.), а на выходе модель должна определить, к какому классу эти данные относятся. Например, “это фото собаки” или “это фото кошки”.

Отличие между методами в том, кто указывает модели, правильно ли она определила класс и нужно ли делать корректировку распознавания.

Здесь нас будет интересовать третий метод - “обучение с подкреплением”. Его смысл заключается в том, что модель не просто существует в лабораторном вакууме, а взаимодействует некоторой окружающей средой. Среда отвечает на действия модели “хорошими” и “плохими” последствиями. Если последствия “хорошие”, то текущее поведение модели поощряется (“подкрепляется”) и в следующий раз в аналогичной ситуации она скорее поступит так же. Если же последствия были “плохие”, то попытается изменить своё поведение.

Это похоже на ту модель вероятностного поведения, которую мы описывали выше для человека (например, для того, который решал, купить ли ему билет в лотерею).

Если мы попробуем начертить схему, то получится следующее:

Здесь внешняя среда воздействует на нейросеть разными способами, которые можно разделить на две группы. Во-первых, собственно информация об этой среде, по которой мы “познаём её” непредвзято. Во-вторых, информация, которую мы считаем “хорошей” или “плохой”, и из-за которой мы подкрепляем текущее поведение или меняем его (технически это значит изменение связей между нейронами). Понятно, что второй вид информации является на самом деле подвидом первой, но для наглядности они здесь разделены на два отдельных потока.

Простейший робот, основанный на этих принципах, может, например, путешествовать по виртуальному лабиринту и познавать мир с помощью “зрения”. В какой-то момент он может натыкаться на “оранжевые пятна”, которые с точки зрения симуляции оказываются, скажем, лавой. Если робот попадает в лаву, то система перезагружает симуляцию и “наказывает” робота, так что в следующий раз он с меньшей вероятностью поедет в сторону “оранжевых пятен”.

Работу подобной простенькой нейросети можно увидеть в этом ролике на примере игры Mario.

Обратим внимание, что пока такая сеть является чистым “материалистом”. У неё нет собственных “идей” и нет самоиндукции удовольствия.

Но что, если мы добавим нашей нейросети модуль “внутреннего диалога”?

Пускай она не просто будет как-то воздействовать на окружающую среду, но ещё и генерировать слова, которые будут произнесены не вслух (то есть, вовне), а будут отправляться сразу обратно на вход в нейросеть. То есть, робот будет думать словами и слышать собственные мысли.

Собственно, ничего магического здесь нет: современные ИИ по генерации текста работают схожим образом - выбирают и создают следующее слово для текста, и тут же отправляют его себе на вход, чтобы на следующем ходу думать над ещё одним новым словом для уже выросшего текста.

Однако у нашего робота есть особенность. Он не просто беспристрастно генерирует текст. Он ещё ещё и получает удовольствие или боль от внешних сигналов, которые приводят к изменению связей между его нейронами.

Так вот, мы сделаем так, чтобы и слова из “внутреннего диалога” могли “подкреплять” или “обучать” нейросеть наравне с внешними сигналами. Ну или не наравне, а несколько слабее. Ибо, памятуя о епископе Беркли, “идеи от более могущественного разума (читай, “бога” или “объективной реальности”) должны запечатлеваться сильнее”.

Получим такую схему:

На практике это можно реализовать, например, так: вместе с визуальной информацией внешняя среда буквально говорит роботу устное словесное описание того, что происходит вокруг. Например, “лава” или “яблоко”. Если “лава” ассоциируется с убивающими “оранжевыми пятнами” и, соответственно, чем-то неприятным, то робот со временем будет стараться избегать ситуаций, при которых среда говорит ему “лава”.

А если слово “яблоко” ассоциируется с каким-нибудь, допустим, зелёным объектом, который робот может поднять, “съесть” и получить от этого удовольствие, то со временем ИИ будет стараться как можно чаще встречать слово “яблоко” и зелёные объекты в поле зрения, чтобы получить ещё больше удовольствия.

Магия начинается тогда, когда мы разрешаем роботу самому генерировать слова в пику среде и их же слушать. Если робот уже понял ассоциацию “слово яблоко - что-то хорошее”, то он сможет сам сказать себе “яблоко”, чтобы немного самоудовлетвориться (как пелось в одной пародийной песне: “Сразу как захочешь - схватишь и подрочишь”).

А далее всё зависит от того, насколько мы сделали “сильными” сигналы от внутреннего диалога по сравнению с сигналами от внешней среды.

Если внутренние “мысли” совсем слабые, то они не окажут существенного влияния на поведение.

Если же мысли звучат чересчур “громко”, то робот превратится в печально известную лабораторную крысу из эксперимента Джеймса Олдса и Питера Милнера. Только там животное постоянно нажимало на специальный рычаг, чтобы стимулировать центр удовольствия в мозге, пока не умрёт от истощения, а у нас роботу даже рычаг не понадобится - будет удовлетворять себя полностью сам.

Ну а где-то посередине между этими двумя крайностями находится человек. Часто самоудовлетворяющийся с помощью мечтаний, но, как правило, находящий в себе силы, чтобы отвлечься на объективную реальность.

Вот этот механизм “самоподкрепления” с помощью мысленного удовлетворения и есть идеализм в самом общем виде. “Сознание” здесь значит для нейросети больше, чем “бытие”. Иными словами, сознание “первично”.

Как жить без абсолютной истины?

Как мы увидели выше, при крайней форме идеализма человек объявляет, что он познал “абсолютную истину”. Но если мы хотим бороться с идеализмом, то тогда мы вроде бы остаёмся без твёрдой почвы под ногами, потому что ничего не знаем достоверно.

Как можно быть уверенным в завтрашнем дне, если мы “никогда не достигаем абсолютной истины”? Как можно строить долгосрочные планы?

В поддержку этого скепсиса в Новое Время появилось третье крупное направление в философии - агностицизм (“а” - “гнозис” - отрицающее познание), во главе с крупными мыслителями. Например, Дэвидом Юмом и Иммануилом Кантом.

А ещё задолго до Нового Времени взгляды агностиков выразил Сократ: “Я знаю только то, что ничего не знаю”.

Учёные-эмпириокритики, которых мы обсуждали выше, были идеалистами в том смысле, что не признавали существование объективной материи. Но в то же время они были агностиками в плане взглядов на возможности человеческого познания. “Я могу доверять только конкретным опытам, я не вправе делать долгосрочные прогнозы”.

Интересно, что ещё один классик марксизма - Фридрих Энгельс - был согласен с агностиками в том, что “окончательные истины в последней инстанции”, как правило, ограничены или даже попросту лживы:

“Значит, существуют вечные истины, окончательные истины в последней инстанции?.. Если кому-нибудь доставляет удовольствие прибегать к пышным словам для обозначения весьма простых вещей, то можно сказать, что некоторые результаты этих [точных] наук являются вечными истинами, окончательными истинами в последней инстанции: поэтому-то эти науки и называются точными. Но далеко не все результаты их носят указываемый характер. Столь безупречная некогда математика, введя у себя переменные величины и распространив свойство переменности на область бесконечно-большого и бесконечно-малого, совершила грехопадение; она вкусила яблоко познания, что открыло перед ней поприще гигантских успехов, но также и заблуждений. В вечность кануло девственное состояние абсолютной правильности, неопровержимой верности всего математического; открылась эра разногласий, и мы дошли до того, что большинство людей дифференцирует и интегрирует не потому, чтобы понимали, что они делают, а руководясь чистой верой, потому что результат до сих пор всегда получался верный. В астрономии и механике дело обстоит еще хуже; что же касается физики и химии, то здесь мы окружены со всех сторон гипотезами, точно в центре пчелиного роя. Но это так и должно быть. В физике мы имеем дело с движением молекул, в химии с образованием молекул из атомов, а если интерференция световых волн не сказка, то у нас абсолютно нет никаких надежд увидеть когда-нибудь собственными глазами эти интересные вещи. Окончательные истины в последней инстанции становятся здесь с течением времени удивительно редкими.”

Ф. Энгельс. Анти-Дюринг, Глава IX

И всё же разница между марксистами-материалистами и агностиками/эмпириокритиками есть.

Как мы уже видели, сами первые говорят, что за суммой относительных (вероятных) истин они всё-таки предполагают некоторую абсолютную истину, просто не могут её достигнуть.

Спрашивается: в чём же смысл этого “движения” к абсолютной истине, если конечного пункта всё равно не достигнуть?

Вернёмся к нашему примеру с предсказанием погоды. Мы видели, что в зависимости от числа наблюдений можно предсказать среднюю температуру летом на уровне 27 или 30 градусов.

До абсолютной истины тут не докопаться. Во-первых, что значит “средняя температура летом” вообще? Что нужно измерить температуру за бесконечное число лет и затем поделить на эту самую бесконечность? Но ведь мы не можем ждать и измерять температуру целую вечность. Помимо прочего, это не имело бы практического смысла. А во-вторых, точность измерения здесь весьма условна, ведь “температура” - это мера кинетической энергии частиц (молекул и т.д.), и чтобы измерить её “абсолютно” точно, пришлось бы измерить и кинетическую энергию каждой частицы.

То есть, да, абсолютная истина нам тут неизвестна, и никогда не будет известна.

Вот только нужно ли нам это?

Как я писал выше, человек познаёт окружающую действительность для самых разных практических целей. И поэтому конечным результатом “познания”, “анализа” и так далее должны быть конкретные действия.

Скажем, вам нужно что-то надеть на завтра, и у вас есть футболка и осенняя куртка. Если мы возьмём прогноз погоды и примера выше - “27 или 30 градусов”, то осенняя куртка не нужна. И не важно, что именно показал бы термометр в результате: 27 или 30. А вот если бы прогноз был “от 10 до 30 градусов”, то пришлось бы либо проводить дополнительные исследования, либо брать с собой куртку просто на всякий случай.

То есть, нам здесь и не нужна абсолютная истина в точности - достаточно приблизиться к ней на какое-то расстояние, чтобы сделать оптимальный выбор.

Бывают, конечно, ситуации, когда решение нужно выбрать из непрерывного множества. Скажем, повернуть руль машины на столько-то градусов, чтобы вписаться в дорогу, поворачивающую на столько-то градусов. Но и в таких случаях мы работаем с “допусками”, “люфтами” и т.д. То есть, нам в любом случае нужно попасть в некий допустимый диапазон, а не в абсолютно точное значение. Чем дальше человечество продвигается в технологиях, тем тоньше становятся эти “допуски”, но всё же они сохраняются всегда.

Короче говоря, у материалистов понятие истины привязывается к практической целесообразности. Или, как говорили классики, “практика - критерий истины”.

В этом плане интересна концепция “чайника Рассела“. Атеист и философ Бертран Рассел требовал от верующих доказательство существования Бога, ибо “бремя доказательства лежит на верующем”. В качестве аналогии он приводил гипотетический фарфоровый чайник, который летает в космосе где-то между Землёй и Марсом, и при этом настолько мал, что его нельзя видеть в телескоп. Строго доказать отсутствие такого чайника нельзя, так что если мы признаем “бремя доказательства на скептике”, то нам придётся признать и существование чайника, ведь скептик никогда не сможет доказать свою правоту. Ну а раз мы (и атеисты, и верующие) не хотим признавать существование такого чайника, то нужно возложить бремя доказательства на верующих в такие объекты. В том числе на верующих в бога.

Атеисты часто приводят “чайник Рассела” как пример удачной пропаганды. Хотя это как раз пример пропаганды провальной. Верующие с тем же успехом могут предъявить дарвинистам за существование промежуточных видов (которые, согласно теории эволюции, должны были существовать, но останков которых мы по факту часто не находим). Дело ведь не в том, существует фарфоровый чайник на орбите или нет. Дело в том, какую практическую пользу мы получим от признания его существования или отсутствия. Необнаруживаемый чайник ничего не меняет, независимо от того, решили мы считать его существующим или нет. Совсем другое дело - бог, проповедники которого обещают вечную жизнь в раю в обмен на соблюдение определённых ритуалов и уплату десятины. Можно возлагать “бремя доказательства” на кого угодно, но пока человеку выгодно признавать существование бога (хоть бы даже и для чисто мысленного удовлетворения), он будет это делать.

Философы любят спорить о том, первично бытие или сознание. Но не подлежит никакому сомнению, что первично удовлетворение, а познание - вторично к нему. То есть, человек познаёт, докапывается до истины и т.д., только если ему это выгодно. Если же слепая вера или даже намеренное незнание окажется выгоднее, то будет верующим. Но в случае конкретно с чайником Рассела “диапазон практической истины” широк настолько, что признание как существования этого чайника, так и его отсутствия, будет одинаково выгодно. То есть, с точки зрения “практики как критерия истины” этот вопрос вообще не имеет значения.

Возвращаясь к нашему примеру про температуру, можно ещё возразить, что высказывание “завтра будет от 27 до 30 градусов” само по себе является претензией на абсолютную истину: хотя мы не назвали температуру, мы в точности заявили возможный диапазон температур. А что, если в результате завтра будет 25 градусов?

Для этого нам нужно вернуться к вероятностной модели выбора. Да, мы оцениваем вероятность того, что угадаем диапазон от 27 до 30 градусов, допустим, в 99%, а не в 100%. Однако мы (и наш мозг - на уровне интуиции) умеем работать с вероятностями - мы умножаем их на результаты, получаем математическое ожидание, а затем выбираем вариант действия, который даёт нам максимальное математическое ожидание из доступных.

Абсолютная истина нужна человеку в том смысле, что стремление узнать о мире как можно больше позволяет ошибаться как можно реже с как можно более мягкими последствиями ошибок. Хотя мы отдаём себе отчёт, что полностью безошибочным наше поведение не будет никогда.

“"Сущность" вещей или "субстанция" [имеется в виду материя, прим. авт.] тоже относительны; они выражают только углубление человеческого познания объектов, и если вчера это углубление не шло дальше атома, сегодня – дальше электрона и эфира, то диалектический материализм настаивает на временном, относительном, приблизительном характере всех этих вех познания природы прогрессирующей наукой человека. Электрон так же неисчерпаем, как и атом, природа бесконечна, но она бесконечно существует, и вот это-то единственно категорическое, единственно безусловное признание ее существования вне сознания и ощущения человека и отличает диалектический материализм от релятивистского агностицизма и идеализма.”

В.И.Ленин, “Материализм и эмпириокритицизм”, Глава V, пункт 2

Интересно, что современная математика тоже пришла к “диалектическому” установлению истин с помощью понятия “предела”.

Вот, например, есть число “пи”, равное отношению длины окружности к её диаметру. За тысячи лет математики показали, что это число нельзя выразить ни конечной десятичной дробью (типа 3.14), ни рациональным отношением (типа 22/7). Это будут лишь приблизительные значения.

Между тем, уже с древних времён был известен способ приблизительного вычисления числа “пи” с помощью многоугольников, вписанных и описанных вокруг окружности.

То есть, если нам нужно по радиусу вычислить длину окружности, то мы можем создать многоугольники, где длина стороны относительно исходного радиуса известна. И чем ближе многоугольники будет “прилегать” к окружности, тем ближе их периметр будет к длине окружности.

Когда мы берём внешний и внутренний многоугольники (как на картинке), то настоящая длина окружности будет равна чему-то между периметрами этих двух многоугольников Но самое главное: если число граней таких многоугольников “стремится” к бесконечности (как говорят математики), то периметр таких многоугольников будет “стремиться” к собственно длине окружности, то есть достигнет её в “пределе”.

То есть, число pi - это не просто отношение длины окружности к её диаметру, а отношение предела периметров равносторонних многоугольников, описанных вокруг окружности, к её диаметру. Второе определение удобнее тем, что мы можем вычислять длину окружности через многоугольники с требуемой точностью - достаточно только повозиться с построением многоугольника с нужным числом граней.

Это чисто интуитивное, грубое определение предела. Строгое определение же вообще выглядит диалектически:

Число A называется пределом бесконечной числовой последовательности X1, X2, X3,... Xn,..., если для любой погрешности E найдётся такой номер N, зависящий от величины этой погрешности, что все числа с порядковым номером большим, чем N, будут отстоять от числа A не дальше, чем на погрешность E.

Говоря простым языком, чем дальше мы идём, тем ближе становятся к пределу все последующие числа. Но интересно, что сама формулировка предполагает как бы диалог двух лиц, один из которых спрашивает: “А можем ли мы быть уверены, что начиная с какого-нибудь момента все числа будут отстоять от предела не дальше, чем на 0.5?” - на что второй отвечает: “Да, можем - начиная с 1013-го элемента все последующие элементы будут отстоять от предела не больше чем на 0.5” (конкретные числа здесь взяты с потолка).

Чтобы привести простой пример: предел числовой последовательности вида 1/n, где n - натуральное число от нуля до бесконечности, равен нулю. И аналогично для функции y = 1/x:

Красная линия на графике выше “стремится к нулю”, хотя так никогда и не достигает его.

Или, чтобы стремление не всегда выглядело монотонным, приведём в пример что-нибудь колеблющееся (как процесс завоевания новой экономической формацией мирового господства). Скажем, функцию (10/x) * cos(x):

Здесь нет чёткой конечной формулировки, к каким мы привыкли в начальных классах, где можно просто взять пальцы обеих рук и позагибать их. Вместо этого предлагается работать с “бесконечностью”, в которой только и достигаются результаты. Работа с бесконечностью же предполагает бесконечный диалог о всё больших и больших, но конечных величинах.

Сравните это с высказываниями выше, где каждое конкретное состояние науки не обладает абсолютной истиной, но тем не менее наука становится ближе к ней от состояния к состоянию.

“Абсолютная истина” здесь - недостижимый предел, к которому, тем не менее, стремится общество. И нас не расстраивает здесь тот факт, что он не достижим. Потому что нам по-настоящему важен лишь вопрос: дойдём ли мы до такого состояния, когда погрешности в наших оценках будут не больше такого-то и такого-то значения? Требуемая же величина погрешности, как мы видели выше, задаётся практикой.

Как видно, официальная наука уже далеко не первое столетие оперирует с диалектическим понятием абсолютной истины, как недостижимого, но всё же приближающегося предела. И чувствует себя при этом очень комфортно. Всё дифференциальное и интегральное исчисление (гигантский и важнейший пласт высшей математики) базируется на понятии предела.

Иногда думается, что политически нейтральная наука зашла в своей диалектике даже дальше, чем марксисты, которым грешно игнорировать диалектику. Например, у нас до сих пор к коммунизму относятся к состоянию, где всё на свете автоматизировано. И потом удивляются, почему не удалось “построить коммунизм в СССР к 1980 году.”

Хотя можно было бы поступить умнее и считать коммунизм диалектическим процессом или пределом удовлетворения бесконечно растущих потребностей засчёт постепенного автоматизации одной отрасли за другой.

Или, говоря математически: для любой потребности найдётся такой момент времени, начиная с которого она будет полностью удовлетворяться засчёт автоматизированного производства. Это не значит, что всё производство будет автоматизировано одновременно (как в примитивном понятии коммунизма). Это даже не значит, что когда-нибудь будут удовлетворены все потребности, ибо они бесконечно развиваются (накормили - подавай одежду, одели - подавай путешествия по планете, построили самолёты - подавай космолёты для исследования дальних галактик и т.д.). Такой “коммунизм” скорее означает процесс постепенной, но неуклонной автоматизации отраслей одной за другой. И потому не даёт ложных надежд.

Возвращаясь к спору материалистов и агностиков: мы увидели, как материалисты на практике работают с недостижимой абсолютной истиной и вообще с ситуациями, где нет достоверных данных. Общий технический прогресс общества, несмотря на свою шаткость и метания, показывает, что материалистический метод в конце концов работает.

Если бы правы были наиболее кондовые агностики (“я знаю только то, что ничего не знаю”), то человечество никуда бы так и не сдвинулось, начиная со времён своего наиболее примитивного существования.

И тем не менее, если говорить о более осторожных агностиках (о вышеупомянутых эмпириокритиках, например), то вопросы и проблемы остаются.

Во-первых, мы приводили очень простые примеры с очень очевидными ответами (как предел функции 1/x). В них “любому дураку” было понятно, к какому пределу идёт функция. Но ведь в математике полно последовательностей, которые сходятся к неочевидному пределу, или вообще ни к чему не сходятся.

Например, последовательность, называемая “гармоническим рядом”:

1

1+ ½

1 + ½ + ⅓

…

1+ ½ + ⅓ + … + 1/n

…

не сходится к конечному числу, а уходит в бесконечность.

А вот очень похожий на него ряд обратных квадратов:

сходится к конечному числу, внезапно связанному с нашим любимым числом “пи”: (pi^2)/6

Что, если агностики скажут нам: да, на первый взгляд, наука куда-то движется, но не факт, что её движение сходится к некой одной конкретной абсолютной истине (как некоторые трактовки квантовой физики допускают, что объективной реальности не существует), а даже если сходится к чему-то конкретному, то не факт, что это то самое конкретное, чего хотите вы (скажем, общество движется не к социализму, а к ультра-империализму, или к кибернетической антиутопии, или к диктату разумных машин)?

С такими выводами спорить намного тяжелее. Но к счастью, для целей статьи нам это и не нужно.

Нам нужно лишь зафиксировать два факта.

Первое: материалисты и агностики на самом деле обвиняют друг друга в идеализме, то есть в искажении вероятностей при разработке поведения. Агностики утверждают, что материалисты слишком сильно задирают вверх вероятности некоторых предположений (в том числе научных) и заглядывают слишком далеко вперёд, надеясь на эти повышенные вероятности. Материалисты, наоборот, говорят: агностики недооценивают вероятности долгосрочных прогнозов.

Второе: независимо от того, смотрите вы на мир со стороны осторожных (диалектических) материалистов или осторожных агностиков, в обоих случаях настоящей проблемой будет скатывание в идеализм, то есть в искажение вероятностей. Поэтому и бороться в любом случае нужно с идеализмом.

Как бороться с идеализмом?

Мы проделали большой путь, чтобы уточнить понятие “идеализма как признания первичности сознания над материей”.

Во-первых, мы выяснили, что идеализм далеко не всегда связан с религиозным мировоззрением, и в современном мире зачастую прикрывается наукой или даже материализмом.

Во-вторых, идеализм как “опиум народа” возникает из-за особо типа самообучения мозга, когда человек привыкает удовлетворяться собственными мыслями вместо того, чтобы добиваться желаемого в реальности.

В-третьих, идеализм в общем случае приводит к искажённой оценке вероятностей. В “норме” она формируется под воздействием внешнего опыта для аналогичных случаев, но из-за мысленного самоудовлетворения к этому внешнему опыту примешивается тот, что создан воображением.

В-четвёртых, идеализм является фундаментальным побочным эффектом от работы воображения, внутреннего диалога и прочих высших мыслительных процессов.

Исходя из последнего пункта, мы вряд ли можем поставить задачу “окончательно победить идеализм”. С тем же успехом можно привязывать подростков к антимастурбационному кресту. По видимому, это означало бы полный отказ от воображения как такового (привет, Замятин), потому что человек генерирует идеи с целью удовлетворения потребностей, следовательно неизбежно мысленно удовлетворяется, пока обдумывает эти идеи.

И всё же есть огромная разница между лёгким, контролируемым и осознанным удовлетворением во время обдумывания идей и навязчивыми идеями, которые буквально заставляют человека закрыться от реальности и игнорировать её сигналы. Как говорил Гиппократ: “Всё может оказаться и ядом, и лекарством - дело только в дозе”. И когда идеализм дорастает до уровня “опиума народа”, он явно превращается в яд.

Если мы посмотрим на распределение верующих людей по разным географическим и социальным категориям, то обнаружим, что в целом оно подтверждает наши тезисы об идеализме.

Так, более религиозными оказываются традиционные общества или общества, завязанные на сельское хозяйство. Сельскохозяйственная отрасль не только исторически наиболее традиционна сама по себе, но и часто находится на отшибе науки, и плоды прогресса часто приживаются там с огромным трудом (привет противникам ГМО). Отсюда понятно, почему люди в сельскохозяйственных регионах часто противопоставляют себя жителям столиц (которые, кстати, обычно являются менее религиозными). В то время как интеллектуальная элита больших городов направляет прогресс человечества, люди в глубинке оказываются ведомыми и, вообще говоря, беспомощными перед элитой. В такой среде религиозность не только передаётся от предыдущих поколений, но и хорошо сохраняется до сих пор.

Это хорошо видно по статистике религиозности в США: в “столичных” (Калифорния, Нью-Йорк, Невада, Флорида, Колумбия) и северных штатах процент атеистов выше среднего по США, а в южной и юго-восточной глубинке - ниже среднего.

Но гораздо более показательным является сравнение религиозности среди мужчин и женщин.

Исследование Pew Research Center от 2016 года показало, что в мире есть 61 страна, где религиозных женщин значительно больше, чем мужчин, и ни одной страны, где значительно больше религиозных мужчин, чем женщин.

Кроме того, есть всего одна страна, где больше мужчин ежедневно молятся (Израиль), а то время как значительно больше женщин молится в 43 странах:

Глядя на тезисы по идеализму выше, удивляться нечему: мы до сих пор живём в мире с перекосом в пользу патриархата. Мужчины больше вовлечены в общественную экономическую жизнь, имеют в среднем больший доход, следовательно сами могут влиять на свою судьбу. В то же время женщины зависят от мужчин как от “своих благодетелей” и имеют меньше личных ресурсов. Сюда же накладывается необходимость ухаживать за детьми и (иногда) за пожилыми родственниками, да ещё “критические дни”, которые неизбежно вредят трудоспособности и доставляют страданий “ни за что” примерно раз в месяц. Более угнетённое и беспомощное положение вынуждает удовлетворяться молитвами, в то время как проблемы в реальной жизни решают мужчины.

Конечно, существует множество вне-религиозных форм идеализма, в которых участвуют современные мужчины. Скажем, лохотроны в духе ставок на спорт. Но ведь и современные женщины добавили себе идеалистических занятий в духе “денежных медитаций” или “медитаций на отношения”, которые по факту являются всё теми же молитвами, только без обращения к конкретному богу. Было бы интересно сравнить половую статистику по таким активностям, но вряд ли в ближайшее время удастся её раздобыть. Поэтому приходится довольствоваться данными по наиболее классической форме идеализма - религии.

По крайней мере, понятна зависимость: чем беспомощнее человек в реальной жизни, тем скорее он идёт искать утешения в своём воображении, в церкви, в лотереях/розыгрышах, в гаданиях, в “курсах от гуру инфобизнеса”, в попытках открыть свой бизнес и т.д. и т.п.

Поэтому борьба с идеализмом в социальном смысле - это в первую очередь борьба за вовлечение людей в общественную экономическую и политическую жизнь, а также в осознанную трудовую деятельность, причём в такую, которая точно будет влиять на положение человека в лучшую сторону.

Но этого мало. Скажем, в СССР рабочих вообще и женщин в частности чрезвычайно активно сподвигали к участию в общественной жизни. Но по факту успех был весьма ограниченный, потому что страна была недостаточно экономически и технологически развита. Поскольку женщине физиологически эффективнее сидеть с малыми детьми, за ней так или иначе закрепляются домашние обязанности. В результате можно до хрипоты звать женщин на общественные собрания, но энтузиазма к ним проявлять не будут, потому что это будет третья работа (после основной и домашних обязанностей).

Единственный способ переломить ситуацию - это автоматизировать “вторую работу”. То есть, создать достаточное количество бытовой техники, почти полностью автоматизирующей домашние дела (роботы-пылесосы, посудомоечные машины, умные дома и т.д.). И кроме того, создать достаточное число яслей, детских садов и школ, чтобы дети как можно раньше отправлялись на общественное воспитание.

В развитых странах сейчас культивируется разделение домашних обязанностей поровну между мужчиной и женщиной. Сама по себе затея хорошая, но надо понимать, что она работает только потому, что речь идёт о современных развитых странах, а точнее о среднем или правящем классе в них. В неразвитой и тем более средневековой экономике резкое разделение труда (мужчина - только тяжёлый внешний труд, как правило физический, женщина - изнуряющий труд по дому) является не ошибкой, а суровой необходимостью для выживания. Потому что в условиях крайне скудных ресурсов и дефицита времени именно разделение труда позволяет успевать делать необходимую работу. Если учить всех всему (в том числе мужчин - “женским” делам, а женщин - “мужским”), то сам процесс обучения может занять столько времени, что его не хватит на удовлетворение необходимых потребностей. От слишком жёсткого разделения труда можно избавиться только там, где автоматизация освобождает достаточно времени для обучения и всестороннего развития.

Поэтому только таким, технологическим, а не морально-культурным методом можно уравнять положение женщин и мужчин.

Но, само собой, тут мы натыкаемся на противодействие тех, кто кормится с идеализма масс. Трудовые возможности общества ограничены. Бюджеты ограничены. И если государство больше тратит на возведение храмов, то меньше денег остаётся на развитие науки (которая помогла бы с автоматизацией). И наоборот.

Таким образом, организаторы “мысленного самоудовлетворения” становятся конкурентами тех, кто желает изменить реальность, чтобы людям не приходилось удовлетворяться иллюзиями. Идеализм становится врагом материализма.

Именно поэтому автор статьи ополчился на идеализм (мы пришли к ответу на этот вопрос спустя каких-то жалких 10 000 слов - поздравляю).

Впрочем, вопрос о борьбе с религиозным сознанием подробно изучался ещё очень давно, включая упомянутую работу Маркса, а также брошюру “Социализм и религия” Ленина. По этому поводу мы добавили очень немного нового.

Гораздо интереснее выводы о том, что делать с идеализмом нерелигиозным.

Во-первых, мы увидели, что капитализм обладает своей квази-религией и связанной с ней “лотереей”. “Раем” в этой религии становится жизнь на пассивный доход, и великое множество проповедников из церкви инфобизнеса убеждают массы в том, что этот рай возможен для всех, “стоит только захотеть”. При том, что 1% населения сейчас владеет большим богатством, чем все остальные люди. То есть, примерно 99% последователей этой религии остаются в “капиталистическом аду” или, на худой конец, в чистилище малого и среднего бизнеса, несмотря на всю свою веру в успешный успех.

Но во-вторых, мы также увидели, что сугубо циничные, материалистические и атеистические мировоззрения наподобие марксизма также иногда оказываются во власти идеализма.

Конечно, Ян Топлес преувеличивает, когда говорит, что весь вообще марксизм сводится к квази-религии. Нет, там есть и рациональное ядро. Вопрос в том, что беспомощность способна превратить любое научное начинание в религию.

Скажем, аборигены из Меланезии основали карго-культ после того, как к ним некоторое время залетали военные самолёты и оставляли там грузы с товарами развитых западных стран. После Второй мировой войны поток грузов иссяк, но аборигенам, конечно, хотелось больше. Поэтому они стали имитировать действия реальных военных (строили аэродромы и самолёты из говна и палок, маршировали и т.д.), чтобы магическим образом приманить к себе больше грузов.

Здесь беспомощность в достижении цели сводится к простому повторению ритуалов, имеющих только внешнее отношение к настоящему производству. Идеализм здесь возникает как деградация материальных условий и наукоёмких идей. Но это не значит, что самих этих условий и идей никогда не существовало.

Что-то подобное происходит и с другими целями, которые люди не могут достичь по-настоящему.

Скажем, жил-был вождь, революционер, публицист и философ Ленин. Заботился о благополучии народных масс. А потом умер. “Воспроизвести” Ленина просто так не получится, поэтому массам предлагают ходить в мавзолей, где выставлено мёртвое тело Ленина.

Казалось бы, разве дело было в теле? В конкретном внешнем виде? Разве основное достижение Ленина - не его публицистические работы и не те реформы, которые он успел провести на посту главы государства? И разве для того, чтобы ознакомиться с его работами и продолжить его реформы, нужно знать, как он выглядел, и нужно физически побыть рядом с его мёртвым телом?

Конечно, нет. Но тут в дело вступает идеализм и предлагает получить мысленное самоудовлетворение от того, что человек физически находится близко к чему-то, что внешне похоже на “того самого” Ленина.

Признак ли это квази-религии? Несомненно.

Недавно запрещённое движение “граждан СССР” - ещё один пример того, как научное мировоззрение превращается в идеалистический культ. “Граждане” верят в существование СССР по сей день на том основании, что при его развале и создании Российской Федерации кто-то где-то забыл оформить правильный документ. Хотя любому материалисту понятно, что реальное государство опирается на физическую силу и организованность своих структур независимо от того, какими бумажками оно подтверждает своё существование. Мысленное самоудовлетворение отсутствием бумажки застилает здесь элементарное ощущение реальности. Как результат, отказывающиеся платить “несуществующей” РФ за коммуналку граждане благополучно отъезжают на нары. Воистину, практика - критерий истины.

Навязчивое выполнение ритуалов встречается и у групп молодых людей, которые могут, например, часами раздавать газеты у проходных предприятий, потому что “большевики так делали” 120 лет назад.

Бороться с такой формой идеализма намного тяжелее, потому что эти ребята вам скажут: “Ну я же в бога не верю, значит материалист”.

Если речь идёт о небольшой группе людей, ради которой не будут проводить реформы в рамках целой страны, то можно хотя бы перевести деятельность этой группы в плоскость практических результатов, и самое главное - выстроить чёткую связь между действиями и конечной целью.

Если деятельность раз за разом не даёт прогресса, но по какой-то причине люди продолжают заниматься этим, значит эта группа - клуб по интересам, секта, культ, собрание ролевиков, что угодно, только не рабочая группа. Их не столько удовлетворяет возможное достижение результата, сколько сам процесс и слепая вера в то, что привычные ритуалы как-нибудь сами собой приведут к цели.

В этой статье я не буду подробно описывать, как именно вести статистику и дневники, где нужно отмечать практические результаты (ежедневные, еженедельные и т.п.), тем более что в последние годы появилось очень много инструментов, чтобы делать это автоматически и с подсказками. Отмечу лишь, что игнорирование стагнации и тем более деградации в практических результатах - это как раз пример того, что проект оказался в плену идеализма. И наоборот, если команда учитывает результаты и в случае проблем проводит анализ и меняет тактику/стратегию, то это один из признаков реализма.

Это может показаться и так очевидным, но это не мешает огромным группам людей раз за разом повторять одни и те же действия без какого-либо намёка на результат. Вот, например, как распределялись места в Думе для партии КПРФ по созывам:

Всплеск VI созыва (2011-2016 годы) был вызван массовыми антикоррупционными настроениями против “Единой России”, подогретыми либералами. В остальном, начиная с 1995 года, партия сначала деградировала, а теперь стагнирует. На словах КПРФ “борется за власть”, но на практике десятилетиями не трогает свою ориентацию на пенсионеров, ностальгирующих по СССР, национально-ориентированную буржуазию (в пику западно-ориентированной, “компрадорской”) и заигрывания с националистами, “умеренными антисемитами” и верующими (впрочем, это идёт в копилку к ориентации на пенсионеров). И это не говоря уж о том, что нынешняя идеология партии не имеет почти никакого отношения к настоящим коммунистам (у тех - ориентация на работающих людей молодого и среднего возраста, а также на передовую интеллигенцию, плюс интернационализм, атеизм и т.д.).

Получается, что КПРФ не борется за власть, а на протяжении десятилетий спокойно занимает небольшую нишу в парламенте. И если для руководства партии это прагматичная стратегия[1][2][3][4], то для идейного актива на местах это очевидно превратилось в самоудовлетворение ритуальной деятельностью, своего рода карго-культом. Конечно, на самом деле всё не так плохо, потому что большинство молодых людей приходят в КПРФ по незнанию, что есть другие партии и организации (имеющие гораздо больше отношения к коммунизму по факту, а не в названии), и когда они это узнают, довольно быстро уходят. То есть, этот идеализм не принимает, как правило, затяжного характера для конкретных людей. Но всё же показательно, насколько живучими остаются подобные организации в целом.

Наконец, бороться с идеализмом можно и на индивидуальном, субъективном уровне. Понятно, что делать это будет тем тяжелее, чем меньше у человека возможности изменить реальность под свои потребности. Но всё же даже “осознанных” людей, прагматиков и материалистов иногда может захватывать идеализм.

Во-первых, как мы уже говорили, идеализм связан с искажением вероятностей, а одна из форм искажений - это доведение их до абсолютных значений - 0% или 100%. На практике это может случаться потому, что нам лень оценивать и запоминать более точные значения.

Например, по телевизору сказали, что на таком-то складе боеприпасов близ театра военных действий произошло “самовозгорание”, из-за чего весь склад взлетел на воздух. Если канал проправительственный, то ему будет невыгодно признавать, что это была диверсия врага или “прилёт” снаряда с другой стороны фронта, потому что это дискредитировало бы работу военных и спец. служб.

У обывателя, далёкого от места действия, нет почти никаких шансов провести собственное расследование и узнать правду. Ему приходится слушать пропагандистов либо одной стороны, либо другой стороны.

В таком случае ленивый мозг предпочитает довериться ровно одной из двух версий (то есть, принять вероятность одной за 0%, другой - за 100%). Вообще говоря, это тоже пример идеализма, потому что серьёзных объективных данных у нас как у отстранённых людей нет, но мы задаём вероятности объективного события чисто с позиции наших желаний. Скажем, если мы симпатизируем нашим войскам, то мы согласимся с мнением из телевизора о том, что это было самовозгорание. Либо же нам просто лень думать и лень держать в уме две возможные картины происходящего, поэтому мы просто отбрасываем одну (случайным образом, или ту, которую нам больше всего заливали в уши). И здесь тоже желание простенького самоудовлетворения ленью “побеждает” реальность. Не ту реальность, в которой точно известно, что произошло со складом, а ту реальность, в которой нужно предполагать возможными оба варианта с некоторыми вероятностями.

Отсюда один из практических советов: ничто не считать достоверным, но всё принимать к сведению. В наших терминах это значит: не задирать оценки вероятностей до 100% или 0%, а стараться держать в голове промежуточные, более точные вероятности и как можно больше вариантов развития событий.

Второй совет: осознавать и компенсировать мысленное самоудовлетворение (как бы двусмысленно это ни звучало).

Выше было показано, что совсем без идеализма человек не смог бы жить как существо творческое. Но с другой стороны, идеализм - это искажение картины мира в результате мысленного удовлетворения. А искажение картины мира - это просто увеличение или уменьшение оценки вероятностей. Стало быть, если сознательно “искажать” вероятности в обратную сторону, то эффект от идеализма будет более-менее компенсироваться.

Возьмём пример из наших двух любимых тем: мастурбации на эротику/порнографию и денежной медитации. В обоих случаях речь идёт о (в том числе) мысленном удовлетворении, поскольку человеку предлагается получать удовольствие от объектов, которыми он на самом деле не обладает (может лишь представить с помощью визуальных/слуховых стимулов).

Однако существенная разница есть. В случае с мастурбацией человек, как правило, осознаёт, что он фактически не обладает и вообще никогда не будет обладать объектом (скажем, порно-звездой), и что по завершении, пардон, сеанса придётся вернуться в реальность. В случае же с денежной медитацией коуч прямо говорит: “Представьте, что миллион долларов уже у вас, представьте, на что вы его тратите, и тогда вы получите этот миллион в реальности”. Здесь искажение вероятности получения миллиона долларов привносится извне (опиум для народа) в дополнение к самоиндукции медитирующего (опиум народа), и речи о том, чтобы после сеанса возвращаться в реальность, вообще не идёт. Наоборот, тренера инфобизнеса повторяют, что “визуализации”, “аффирмации” и прочие способы получить мысленное удовлетворение - это необходимый способ для того, чтобы разбогатеть в реальности.

Конечно, и у мастурбации могут быть серьёзные побочные эффекты с точки зрения психологии (например, искажённые представления о возможностях среднего человеческого тела и о нормах сексуального поведения), и всё же скептически настроенный человек сможет их отбросить. Чего не скажешь о денежных медитациях, где долгосрочные искажения сознания являются самоцелью - без них весь процесс теряет смысл.

Разумеется, вместо провокационного примера выше можно подставить почти любую деятельность, в которой задействовано воображение. Например, человек в какой-то момент насмотрелся на работы топовых художников и решил сам заняться рисованием, чтобы “быть как они”. Совершенно стандартная ситуация - возможный успех кружит голову, и человек на голом энтузиазме начинает вгрызаться в ремесло. Однако быстро остывает к этому, потому что выясняется, что для качественной художественной работы нужно очень многому учиться и очень долго практиковаться. К тому же конкуренция среди художников высокая - многие из них работают тяжело, но даже в таком случае попадание в топ и высокие заработки не гарантированы.

Если бы упомянутый нами человек осознавал, что первоначальный энтузиазм вызван зацикливанием на “истории успеха” единиц других художников (посреди моря провальных проектов), то он выбирал бы себе занятие не из-за краткосрочного порыва вдохновения, а, например, исходя из того, нравится ли ему сам процесс. И приносит ли эта работа достаточно денег в среднем, а не только топам.

Короче говоря, осознание собственного идеализма и корректировка вероятностей позволяет смотреть на мир достаточно трезво. Даже несмотря на то, что наш мозг стремится искажать мировосприятие на самом фундаментальном уровне.

Нужно ещё упомянуть о чисто психологических проблемах, которые вызываются идеализмом, если его не сдерживать.

Будь то молитвы или денежные медитации, человеку предлагается изо всех сил верить, что его желание сбудется. И раз уж он находится в таком отчаянии, что обратился к молитвам, то очевидно, что с получением желаемого в реальности у него есть серьёзные проблемы.

Стало быть, человек всё усиленнее пытается представить, что проблема решена, в то время как на самом деле она никуда не уходит. Естественно, это приводит к нервному напряжению и фрустрации, которые со временем только усиливаются. Очень депрессивный, но зато наглядный пример того, чем это может закончиться, есть в старом добром фильме “Реквием по мечте” - а именно в истории любительницы телешоу Сары.

Наконец, третий совет - знакомиться с разными источниками информации.

Идеализм искажает оценку вероятностей, но на практике “вероятность” для человеческого мозга - это просто соотношение разных результатов для всех аналогичных случаев. Если мы подбросили монету 20 раз, 10 раз выпал орёл, а 10 раз - решка, то мы интуитивно оценим вероятность выпадения орла как 50%.

Соответственно, иногда человек задирает правдивость идей до 100% просто потому, что не ознакомился с другими точками зрения.

Конечно, в реальности всё устроено сложнее, и если 5% опрошенных людей по незнанию говорят, что “Вторая мировая война началась 22 июня 1941 года”, то это ещё не значит, что человеку, хорошо знакомому с историей, стоит оценивать правдивость этого высказывания больше чем в 0%. При оценке вероятностей нужно учитывать не только количественные соотношения, но и авторитетность источников, а также другие факторы.

Речь скорее о том, что нельзя закрываться от альтернативных точек зрения. Иначе дело закончится тем, что человек окуклится в своём маня-мирке, не сможет переубеждать других и принимать из конкурирующих идей те полезные моменты, которые там всё-таки есть. Один из показательных социальных примеров - беспомощность поздней советской пропаганды (основанной на “всесильной, потому что верной” версии марксизма), привыкшей к тому, что несогласных можно просто затыкать физически. Впрочем, это тема для отдельной статьи.

Заключение

Материалист Маркс как-то сказал: “Философы лишь различным образом объясняли мир, но дело заключается в том, чтобы изменить его.”

Однако было бы неправильно сказать, что идеалистов не интересует практика. Просто их “практика” заключается в том, чтобы удовлетворяться своим мышлением, фантазиями, иллюзиями, а не изменением реальности.

При этом идеалисты могут прикрываться наукой, атеизмом, самим материализмом и т.д. Дело не в том, верует ли человек в бога, лешего, домовых. Дело в том, готов ли он трезво оценивать окружающий мир, не лениться просчитывать разные варианты и допускать вероятности, готов ли он отказаться от мысленного самоудовлетворения в пользу работы с объективной реальностью.

Однако речь идёт не только о борьбе с субъективной слабостью и ленью. Человеческий мозг - машина для удовлетворения, каким бы сложным он ни был. И потому, выберет мозг решать свои проблемы лишь силой воображения или будет напрягать тело, чтобы то меняло мир под свои потребности - это зависит от того, насколько мир податлив.

Чем меньше возможностей удовлетвориться реальностью, тем скорее человек пойдёт в объятия идеализма. И наоборот, чем могущественнее человек, тем охотнее он будет работать с окружающим миром.

Современное классовое общество делит людей на малочисленную и очень могущественную группу богачей и на огромную массу бедняков и середняков. Причём первые постоянно демонстрируют богемный образ жизни, а вторые влачат скромное существование и имеют мизерные шансы попасть в число первых. Желание жить богато и успешно вкупе с невозможностью достичь этого в реальности создает огромный спрос на чисто идеалистический “опиум”: молитвы, медитации, аффирмации, визуализации, - а также на “опиум”, слегка прикрытый ширмой махинаций: лотереи, ставки на спорт, финансовые пирамиды, торги на форексе, казино и т.д. и т.п.

Поскольку и это не позволяет забраться на вершину пищевой цепочки, в обществе на высоком уровне держится неудовлетворённость собой, своим статусом и материальным положением, а также - число психических расстройств.

Метод, который может исправить положение в теории - высокооплачиваемый труд. Но труд не будет оплачиваться высоко, если конкуренция между работниками слишком сильна - они просто будут сбивать себе цену до возможного минимума. Как это обычно и бывает, огромные деньги будут зарабатывать только монополисты: владельцы крупного бизнеса, организаторы (но не участники) лотерей, казино и т.д. и т.п. Конечно, бывают ниши, куда можно успешно воткнуться, даже не обладая огромным капиталом. Но при возникновении таких ниш вероятность того, что на них придётся значительный объём рынка, ещё очень мала. А когда величина рынка становится очевидной, в неё устремляется большое число конкурирующих бизнесов, так что цена на продукцию опять идёт вниз. В обеих ситуациях математическое ожидание заработка на таких нишах невелико.

Получается, что единственный устойчивый способ заработка, доступный массам - это именно работа плюс монополизация своего участка рынка. Например, создание профсоюза, в котором работники не были бы конкурентами друг другу и противостояли бы работодателям как олигополия/монополия против олигополий/монополий.

Разумеется, действующим монополистам такое положение дел было бы невыгодно. А потому информацию о тех же профсоюзах приходится собирать по крупицам (а некоторых профсоюзных лидеров ещё и сажают за слишком смелые действия), в то время как медиапространство забито рекламой инфобизнеса - неработающих и именно потому безопасных для богачей методов.

Очевидно, что эра господства идеализма уйдёт в прошлое, только когда человек перестанет чувствовать себя беспомощным перед окружающей действительностью. Но так же очевидно, что для масс людей это станет возможным только со сменой экономической системы. Впрочем, это не значит, что с идеализмом не нужно бороться уже сейчас: чем раньше люди снимут розовые очки, тем быстрее они осознают необходимость перемен.