На широком левом ресурсе «Вестник бури» вышла статья моего товарища по ЛФ Андрея Рудого о «перспективах революционной коммунистической партии в России».

Хотя перспективы получились у Андрея крайне туманные и невеселые, саму дискуссию на эту тему можно только приветствовать. Самое время разобраться, как валить с гибнущего капиталистического Титаника.

Крушение рынков, лопающиеся финансовые пузыри, безвыходный экономический кризис, все бесконечные противоречия неолиберального мира сегодня на наших глазах выливаются в нешуточные войны, гражданские, фронтальные, партизанские и какие угодно еще. В общем, если бы кто-то десять лет назад зачитал бы в качестве прогноза сегодняшнюю новостную ленту, его обсмеяли бы, как алармиста и фантазера. Но сегодня реальность превосходит самые грозные пророчества, которые мы когда-то раздавали. Сложившийся социальный, экономический и политический порядок рушится. Мы, читатели и писатели «Вестника бури», были бы последними, кто пролил бы по нему скупую слезу, но беда в том, что мир проваливается в какую-то совсем черную бездну, в которой нет никаких ориентиров. Отмороженные средневековые фанатики борются там с откровенными фашистами за право быть главной альтернативой и прийти на смену гибнущему неолиберализму.

Левые, которые годами призывали бурю, рассчитывая что она вдует свежий ветер в их паруса, остаются, по большому счету, на обочине истории. Ситуация чуть было не поменялась, когда в Греции к власти пришла «широкая левая» коалиция СИРИЗА. Даже в Швеции, одной из самых тихих и стабильных стран, которой пока вряд ли грозят радикальные перемены, началось невиданное возбуждение, а греческие политики стали известнее местных. Греческий бунт возродил было надежду миллионов людей на то, что «другой мир возможен». Но капитуляция правительства Ципраса перед тройкой быстро погасила этот вспыхнувший огонек.

И тут товарищ Рудой очень кстати приглашает нас подумать, как вместо рыхлой и нерешительной «широкой левой» строить дисциплинированную, монолитную и вооруженную правильной теорией революционную коммунистическую партию.

Но вот вопрос, а почему эта правильная, теоретически подкованная и смелая партия не появилась до сих пор? Вернее, появлялось большое число организаций, претендующих на этот благословенный статус, но не стоит даже иронизировать на их счет, ведь Андрей сразу пишет, что «упоротые сектанты» не образец. Так все-таки, почему?

Т. Рудой сетует на буржуазные иллюзии рабочего класса и провокационную роль КПРФ, как на объективные причины и незрелость левых активистов, как на субъективный фактор этого трагического результата. Но, постойте, все эти обстоятельства мешали жить и широким левым проектам. К примеру буржуазные иллюзии еще какое-то время будут туманить взоры сознательных рабочих, отталкивая их не только от пролетарского партстроительства, но и от «мелкобуржуазных» идей антиавторитарных левых движений и широких коалиций. Ну а уж с незрелостью и вовсе вплоть до массовых репрессий справиться не представляется возможным. Все эти малосимпатичные типажи, которые нам перечисли т. Рудой, «Красные имперцы”, неадекватные сталинисты, выродившиеся “троцкисты”, окунающиеся в борьбу за права сексуальных меньшинств; бесхребетные социал-демократы, ревизионисты, потерявшие всякую связь с теорией; упоротые догматики, любители «широкой левой»; желчные и беспомощные сектанты» - они и составляют, в массе своей, аудиторию, к которой обращается автор.

Так что тут явно есть и какие-то дополнительные причины, мешающие становлению нового авангарда рабочего класса. И не только в России. Куда ни кинь взгляд, нигде дистиллированные революционные марксисты, объединенные в монолитную партию ленинского типа не могут похвастаться успехами. Сами эти дистиллированные есть, а вот успехов у них нет и не предвидится.

Едко высмеивая догматические тезисы «упоротых сектантов», т. Андрей и сам нащупал диалектическую пружину, которая не позволяет вновь повторить блестящий опыт большевистской партии. Историческая «спираль, – пишет он. - не может вернуть нас в исходное положение – несмотря на то, что некоторые особенности нашего положения и положения марксистов конца XIX века и впрямь похожи. В одну реку нельзя войти дважды. Мы пребываем не на девственно чистой поляне – мы на руинах. Где-то остался фундамент, где-то - фрагмент стены, где-то - фрагменты разрушенных коммуникаций и т.д.».

Андрей, как ты прав! Продолжая твою аналогию со строительством, можно даже сказать, что изменился сам ландшафт стройплощадки. Дело не столько в том, что вместо чистого поля у нас везде торчат остовы труб и куски стен, у нас вместо твердой почвы – вечная мерзлота и зыбучий песок, а вместо равнины скалы и холмы. Или болото и река. И призывая тут строить то же здание, что и твои предшественники, ты сам впадаешь в грех, который клеймил: «не желаешь применять теорию на практике, творчески осмысливая её».

Партия «нового типа» была политическим новшеством на рубеже 19-20 вв. Сейчас она такой же анахронизм, как масонская ложа или якобинский клуб. Как бы не было жаль, но повторить опыт с комиссарами в пыльных шлемах, кронштадтскими матросами, штурмующими Зимний и большествистскими агитаторами в каждом цеху, не выйдет. Не потому что они недостаточно прекрасны, а потому что они существовали в конкретно данной исторической и общественной реальности, отличной от того, что ты видишь за окном.

Есть старый схоластический спор о рабочем классе, есть он или нет. Так вот, я считаю, что есть. Но он очевидно качественно иной. Он по-другому организован, по-другому вписан в ткань общества, наконец, у него другие формы самосознания. Далеко не все отряды современного рабочего класса могут быть организованы в боевые профсоюзы. Боевые профсоюзы сегодня, как правило, осознанно ставят перед собой сугубо реформистские задачи и это не случайно. Дифференциация рабочего класса сегодня настолько превосходит таковую сто лет назад, что объективно перед разными отрядами рабочих стоят разные социальные цели. И, помимо всего прочего, это означает, что коллективная идентичность рабочего класса, превращающая его в «класс для себя» становится невозможной. Наконец, ядро рабочего класса, промышленный пролетариат, сегодня больше не является центральной силой общественного производства и потому характерные для него формы коллективной борьбы (такие как забастовка) больше не являются главным нервом общественной жизни. Рабочий класс сегодня не является стремительно растущим общественным сектором, окруженным консервативным, но слабеющим крестьянским миром. Сегодняшнее государство, Андрей, как институт, было создано если не рабочим классом, то от его имени коммунистическими и социал-демократическими партиями. И оно радикально отличается от того государства, в котором боролись большевики.

Ну и так далее, Андрей. Это новый ландшафт. И чтобы строить какое-нибудь здание на нем, тебе нужно проявить чуть больше фантазии, чем требовалось на то, чтобы в тысячный раз приложить штамп с освященным Лениным брендом «партии нового типа».

Откуда, кстати, взялись эти «широкие левые» проекты, которые т. Рудой желчно клеймит? Есть ли прямая связь между ними и Народными фронтами в Испании и Франции 1930-х и Чили 1960-70-х, как об этом говорится в его статье? Думаю, вряд ли. Во всяком случае, пользу могут принести такие определения, которые вскрывают специфику феномена, а не делают его неотличимым от всего на свете. Современные широкие левые партии и организации – Левый фронт в России, СИРИЗА в Греции, Подемос в Испании, Новая антикапиталистическая партия во Франции – это специфический феномен последних 10 лет. Это попытка вернуть в мейнстримную политику антикапиталистический дискурс в условиях отсутствия или слабости механизма классового представительства. Классовые партии – не только коммунисты, которые т. Рудому нравятся, но и социал-демократы, которых он не любит - выступали представителем, референтом организованного рабочего класса, и эта связь осознавалась обеими сторонами и институализировалась тем или иным способом. В сегодняшних условиях, возможности такого представительства нет.

Может, – скажет нам т. Рудой. – временно? Может быть, может быть. Хотя мне нравится сентенция про одну реку, в которую нельзя войти дважды, но дело в другом. Дело во времени. Сейчас установить такую связь между партией и классом в исторически приемлемые сроки (по ходу кризиса) нет. Вопрос в том, что делать людям левых убеждений в такой трагической обстановке? Образовывать дискуссионные клубы и сосредоточенно работать в профсоюзах по принципу «не знаешь что делать – помогай профсоюзам»?

В скобках замечу, что никто, ни один известный мне защитник широких левых против работы в профсоюзах или участия в дискуссиях никогда не выступал. В России, Левый фронт, например, своей главной миссией считал работу в социальных движениях и независимых профсоюзах.  Мы выступали против другого, а именно: против того, чтобы ограничивать политическую борьбу этими практиками. Участники широких левых выступили против того, чтобы революционной фразой камуфлировать самую капитулянтскую из возможных теорию малых дел.

Идея заключалась в том, что в сложившейся конфигурации общественных сил классовая политика в чистом виде невозможна. Ни революционная, ни реформистская, никакая. Но неолиберальная политика, разрушающая общественную солидарность, ведет нас к катастрофе – к бедности, диктатуре, кризису, войне. Прямо сейчас. Что горизонтом этой политики становится, например, фашизм. И необходимо действовать немедленно, опираясь на всех, кто готов это действие разделить. Вставал вопрос: а как объединить этих «всех», если классовые структуры не работают? Ответ – может слабый, но единственный доступный - был таков: только в народное движение за перемены, за отказ от неолиберальной политики и разрыв с проводящим ее истеблишментом. Такое объединение неизбежно будет внеклассовым, а «народным». Подобно активистам Occupy Wall Street, оно конструирует себя по принципу «Мы – 99%». Да, такое движение неизбежно рыхлое. Единственная инстанция ответственности в его пределах – не процедура делегирования, а общая программа. Но это все, что можно здесь и сейчас.

Если уж и искать аналогии «широких левых проектов» в истории, то это крестьянские движения, популисты Латинской Америки и стран Третьего мира, русские народники, а не коалиции коммунистов, социалистов и левых либералов в середине 20 в. на Западе. «Широкая левая» это проект левого популизма – не в смысле безответственности, а в смысле «народничества».

Да, с самого начала было понятно, что у этой истории очень большие издержки и ограничения. Что на выходе получится «слишком» широко. Что будут расколы и противоречия. Что часто такие движения будут упираться в собственную ограниченность, останавливаясь на полпути и не решаясь перейти к по-настоящему решительным, радикальным мерам (как пока случилось в Греции). Но это все же чуть более амбициозная задача, чем дискуссионный кружок, который спорит о марксизме во время мирового катаклизма.

Кстати, нельзя ни сказать, что широкие движения вовсе не одиноки в области расколов и шатаний. Монолитные партии могут в этом им дать большую фору. Я бы рекомендовал т. Рудому перечитать Краткий курс истории той самой партии (в любой редакции), чтобы убедиться, что каждый крутой поворот истории (не говоря уж про «периоды исторических спадов») ставил большевиков в тупик ничуть не хуже СИРИЗы. Что число расколов и распадов, исторических ошибок и колебаний в истории «железной когорты революции» было гораздо больше, чем СИРИЗа вообще может себе представить.

Я горд, что, также как и Андрей, принадлежу к российскому Левому фронту, организации, которая одной из первых в сегодняшней Европе открыто сформулировала трагическую дилемму современного левого движения и политическую стратегию, дающую возможность однажды выйти из этого тупика. Да, в нашей истории было много всякой ерунды. Широкие левые – они такие. Да и узкие левые, центристские и правые – никто не застрахован от ошибок. Тем более, действовать то приходилось и приходится в том ужасающем паноптикуме, который обрисовал нам т. Рудой. И все-таки, оглядываясь назад, я должен сказать, что по большому счету, стратегически, все было правильно.

Да, правильно. Конечно, мы проиграли. А разве мы могли победить? Крохотная секта (несмотря на всю «широту»), без социальной базы, ресурсов, медиа в пассивном и атомизированном обществе, где господствующие классы захватили невиданный прежде контроль за общественной жизнью – могла ли она победить? Нет, я думаю это было невозможно. Это БЫЛО невозможно. Но эпопея 2011-2012 гг. отменила эту невозможность. Она показала, что чудо возможно: ультрамаргиналы могут стать лидерами массового движения, превратиться в значимый фактор общественной жизни. Опыт показал – и теперь это часть исторической памяти народа – что «новые левые» могут появиться, как черт из табакерки. Похожим образом строится история СИРИЗы и Подемоса, кстати говоря. И теперь, несмотря на глубокое поражение, на период «исторического спада», породивший в частности это наше несогласие, победа мыслима, представима, исторически возможна. И это, я считаю, большое завоевание широкого, популистского, рыхлого «Левого фронта» и его союзников.  Так сказать, результат «безрезультатной уличной активности».

С товарищеским приветом и надеждой на дальнейшую дискуссию,