В 1899 году Владимир Ильич Ленин, находясь в ссылке в селе Шушенском, закончил свою монографию «Развитие капитализма в России», над которой он работал три года. Одной из тем этого исследования является имущественное расслоение крестьян и внедрение капиталистических методов ведения хозяйства на селе. События, описанные в автобиографической трилогии Федора Васильевича Гладкова, происходят в селе Чернавка Саратовкой губернии примерно с 1890 по 1893 год, то есть практически накануне сибирской ссылки Ленина. Книги советского писателя могли бы послужить хорошей художественной иллюстрацией к научной работе вождя мирового пролетариата.

Кроме того, начиная с перестроечных времен, буржуазная пропаганда неустанно твердит о нищете, забитости и бесправии колхозников в СССР. Романы Федора Гладкова «Повесть о детстве», «Вольница» и «Лихая година» – это подробный, интересный, хотя и вовсе не веселый рассказ очевидца о жизни крестьян в конце XIX века. В этих книгах описаны быт, нравы и насущные проблемы тружеников села в «России, которую мы потеряли», они дают читателю возможность разобраться, таким ли уж злом оказалась коллективизация и сильно ли она ухудшила положение людей.

Повествование в трилогии ведется от лица мальчика Феди (самого писателя в детстве), и первые действующие лица, с которыми знакомит нас автор, это члены его семьи. Семья состоит из девяти человек, условно разделённых на три поколения. Старшее поколение представлено дедом Фомой и бабушкой Анной, среднее – пятью их детьми, а также женой старшего сына Василия Настей (это отец и мать Федора Гладкова), и, наконец, единственным внуком является Федя. Мальчику в первой книге около восьми лет.

Хотя вместе с дедом живут четыре сына и дочь, на самом деле у Фомы и Анны было четырнадцать детей, из которых до совершеннолетия дожили семеро. Две взрослые дочери к тому времени, о котором идет рассказ, вступили в брак и жили со своими мужьями в соседних селах. Такая многодетность и детская смертность не являлись чем-то из ряда вон выходящим, а наоборот, были вполне типичны. Дети в семье Гладковых так же, как и в миллионах других крестьянских семей, умирали от болезней и от несчастных случаев: кто-то утонул, кого-то забодал бык. Бабушка Анна, рассказывая Феде о своих умерших сыновьях и дочках, не проявляла горя или жалости, для нее они стали уже чем-то вроде героев сказок или призраков из прошлого.

Когда автор описывает нравы родственников и взаимоотношения в доме, то читателю сразу бросается в глаза неограниченная власть главы семьи. И ее символ - кнут, который старик порой пускает в ход. Таким способом дед Фома, например, мог поднимать сыновей по утрам. Старик требует от своих детей беспрекословного подчинения, они не имеют права возражать или  советовать что-то ему. Такое положение особенно унизительно для Василия, взрослого мужчины, у которого есть жена и ребенок. Другие обычаи тоже жестоко подавляют человеческое достоинство. Когда в избу приходят односельчане, шьющие одежду, то бабушка учит маленького Федю: «Попроси у дедушки шубку Христа ради, а потом поклонись и головкой в ножки ему постукай». Мальчик, сгорая от стыда, выполняет требуемое действие. Но потом унизительный обряд приходилось повторять для отца.

 Впрочем, справедливости ради нужно отметить, что первую половину жизни дед Фома прожил при крепостном праве. Его тело покрыто рубцами от барского кнута. Так мужчине в голову вбивали мысль, что его душа, тело и помыслы – всего лишь собственность помещика. Неудивительно, что теперь хозяин дома сам схожим образом относится к домочадцам.

 А самые забитые и бесправные люди в деревне – это женщины. Всего лишь за тридцать лет до описываемых событий они находились под гнетом двойного рабства – крепостного и семейного. И если реформа 1861 года провозгласила де-юре их личную свободу, то от вековой домостроевщины никто не собирался освобождать и даже не провозглашал такого намерения.

Например, у Насти, мамы писателя, однажды случился выкидыш оттого, что дед заставлял ее на поздних сроках беременности носить тяжелые камни. У молодой женщины не было родственников, способных заступиться за нее, поэтому в новой семье свекор и муж видели в Насте, прежде всего, безропотную работницу и помыкали ей как хотели. Бабушка Анна жалела невестку, но, сама с детства привыкшая к покорности, не решалась заступиться за нее. Другой вопиющий, но при этом показательный случай произошел с родственником семьи Гладковых, буйным мужиком по имени Ларивон. У этого человека была единокровная сестра Маша на двадцать лет моложе него, которая служила в помещичьей усадьбе и была у хозяев на хорошем счету. Ларивон по праву главного в семье «пропил» ее мужику по фамилии Сусин. У девушки к этому моменту уже был возлюбленный, с которым они готовились пожениться, но никто не принимал ее чувства в расчет. Когда Ларивон и Сусин попытались утащить Машу прямо с барского двора, там разыгралась безобразная сцена. Помещик заметил мужиков, и, возмущенный подобной дерзостью, начал было орать на них и стегать нагайкой, но потом в дело вмешалась его жена. Она убедила мужа в том, что не нужно вмешиваться в мужицкие дела. Маша лишилась последней надежды на заступничество и помощь. Ларивон и Сусин увели с собой сломленную девушку и вскоре насильно выдали ее замуж.

Здесь нужно отдать должное капитализму и отметить его прогрессивные черты. Новый общественный уклад постепенно разрушал крепостное право, крестьянскую общину и патриархальную семью с ее варварскими средневековыми обычаями. Тем самым он избавлял людей, по крайней мере, от внеэкономических форм зависимости и угнетения, обусловленных полом, положением в семье или сословной принадлежностью.

Кстати, о капиталистах. В первой книге, «Повести о детстве», Федор Гладков рассказывает только об одном таком односельчанине по имени Митрий Стоднев. Это благообразный и начитанный человек с приятным голосом, который владеет лавкой и к тому же является духовным главой старообрядческой общины села Чернавка. Но за его личиной настоятеля скрывается алчный и безжалостный торгаш и ростовщик, не брезгующий никакими средствами ради наживы. Федор Гладков в своих книгах почему-то не употребляет привычного слова «кулак». Он называет Стоднева мироедом, что, впрочем, не меняет сути. Вот как описывает этого человека сам писатель: «Митрий Степаныч и в моленной, и в лавке, и в деловых разговорах с мужиками красотой слова и неотразимой мудростью лишал их воли к сопротивлению, гасил в них недоверие и злобу и потом делал с ними что хотел. Когда мужики трезвели, приходили в себя, они восхищались талантом Митрия Степаныча, но ругали уже не его, а самих себя. Ученье, однако, не шло впрок мужикам. Стоднев богател с каждым днем и становился непреоборимой силой, а мужики все больше запутывались в его тенетах». Или, как коротко и остроумно выразился один из крестьян, «Митрий Степаныч к вам и с крестом, и с пестом, и с божьим словом, а домой – с уловом».

Положение в обществе и власть мироеда уже были сопоставимы с помещичьими. А его финансовые возможности намного превышали доходы всех остальных крестьян вместе взятых. Однажды по селу прошел слух, что помещик собирается продать большой участок хорошей земли, которую до этого мужики много лет у него арендовали. Народ заволновался, люди считали, что именно им принадлежит первоочередное право выкупа земли, на которой трудились поколения их предков, и начали переговоры с помещиком. Крестьяне настойчиво просили о десятилетней рассрочке, помещик же несколько раз давал им невнятные обещания, а потом все-таки продал участок Стодневу, который мог всю сумму сразу выложить «на бочку». Возмущенные мужики попытались было самовольно всем миром захватить землю, но потерпели неудачу, а зачинщики оказались в заключении.

Очень мрачной, но при этом красноречивой иллюстрацией роли мироеда в жизни села может послужить история Сереги Каляганова. Этот человек богатырского сложения когда-то был хорошим соседом и работящим хозяином, но, попав в тенета Стоднева, обнищал и озлобился. Серега работал на того день и ночь, они с женой перебивались с хлеба на квас, а сумма долга все не уменьшалась. Каляганов зверел от безысходности и срывал злобу, избивая жену. Он был лучшим кулачным бойцом в селе, от одного его удара на землю валились крепкие мужики. Было удивительно, что несчастная женщина еще жива. Но долго так продолжаться не могло, и однажды жители села, сбежавшиеся на крики Серегиной жены, стали свидетелями ее смерти от рук мужа. На шум пришел и Стоднев, который степенно обратился с нравоучениями к оцепеневшему от осознания случившегося Сереге. Увидев Митрия, Каляганов в исступлении бросился на него с криком «Ты - злодей! Не я, а ты убивец! Ты силы из меня вымотал!» Мужики только с большим трудом смогли связать Серегу и спасти мироеда от расправы.

Должниками Стоднева были почти все жители села, и эти люди, проклиная мироеда в душе, вынуждены были проявлять по отношению к нему полную покорность. Но один человек все-таки противостоял дельцу, державшему за горло всю общину. Это был высокий старик с апостольской бородой по имени Микитушка, который бедно, но опрятно жил вместе с женой собственным трудом, а свободное время проводил за чтением религиозных и гражданских книг. По церковным праздникам в селе происходили «стояния» в «моленной», то есть богослужения в помещении, заменявшем старообрядцам церковь. Во время этих стояний Стоднев зачитывал длинные религиозные тексты-поучения, а Микитушка с насмешкой или угрозой подхватывал прочитанные слова и обращал их против самого Стоднева. Старик обличал мироеда в криводушии, стяжательстве, напоминал ему об обездоленных и погубленных им людях, заставляя того бледнеть от бешенства. Мужики, слушая Микитушку, злорадно усмехались в бороды, но поддержать его вслух не решались. Однако в противоборстве Микитушки и Стоднева силы были все-таки неравными, и со временем Митрий смог заставить прихожан изгнать старика из общины и больше не допускать его в моленную.

Не один только Стоднев тянул жилы из крестьян, государство тоже безжалостно выколачивало из них последний грош. Раз в несколько лет оно взыскивало с мужиков недоимки, и это мероприятие напоминало налет на селение степных кочевников. Федор Гладков описывает его так: в один из тихих зимних дней, когда казалось, что время в мире остановилось, в затерянную среди снегов деревню ворвались пять троек с колокольчиками. Эту экспедицию возглавлял офицер полиции с глазами навыкате, вместе с ним прибыли писарь, несколько свирепых рядовых полицейских в форме, а также группа сторонних мужиков. Когда народ собрался на площади, полицейский начальник, перемежая слова руганью и оскорблениями, объявил о том, что сейчас начнут изымать имущество в счет долгов. После этого представители власти стали обходить дома тех людей, за кем числились недоимки. Полицейские с привезенными мужиками-помощниками рылись в сундуках, выносили на снег одежду, самовары, прялки и другой нехитрый крестьянский скарб, выгоняли скот со двора. Над селом стояла атмосфера народного бедствия, на улице звучали плач, крики и стоны. Некоторые женщины, для которых потеря коровы означала угрозу голода и смерти ребятишек, в прямом смысле повисали на своих буренках, но это никак не могло помочь. Мужики переговаривались о том, что Митрий Стоднев и староста по дешевке скупят народное добро и наживутся на этом, кроме того, мироеда подозревали в организации приезда начальства.

Государство посягало не только на предметы домашнего обихода мужиков. В селе проживало много старообрядцев, которых власть всегда недолюбливала, опасалась и с помощью разнообразных притеснений стремилась «привести к общему знаменателю». Если сбор недоимок происходил зимой, то эта история случилась летом. В Чернавку прибыл становой пристав в сопровождении урядников и чиновника болезненного вида и потребовал от Митрия Стоднева отпереть моленную. Внутри помещения, украшенного многочисленными образами, полицейский объявил, что по докладу обер-прокурора святейшего синода последовало высочайшее повеление закрыть все моленные, изъять все старообрядческие иконы и книги и уничтожить. Такие известия потрясли до глубины даже Стоднева. Настоятель дрожащим голосом униженно просил сохранить реликвии, но ничего нельзя было сделать. Чиновник, тихий и хорошо образованный человек, все это время с живым интересом рассматривал иконы, а потом взволнованно сказал, что это замечательно написанные музейные редкости, которые необходимо сохранить, и что он попробует возбудить ходатайство. Тем не менее, пристав опечатал дверь и ставни моленной, а потом пообещал на следующий день вернуться с правильным, «казенным» священником, чтобы описать и сжечь раскольнические книги и образа. Представители власти уехали, жители села погрузились в глубокое уныние. К счастью, среди них нашлось двое находчивых и решительных кулибиных, которые смогли сначала организовать доступ в помещение, а потом уничтожить малейшие следы взлома. За ночь верующие успели вынести из моленной все свои реликвии и спрятать их в надежном месте. Когда утром пристав вместе с сопровождающими вошли в помещение, то увидели там только голые стены. Полицейский бушевал в приступе ярости, но сделать ничего не мог: все печати остались целыми, и никаких признаков преступления обнаружить не удалось. Все что ему оставалось – это объявить, что иконы, по-видимому, утащила нечистая сила и отправиться пить водку к Стодневу.

Эта история, хотя и завершившаяся благополучно для земляков Федора Гладкова, тем не менее, наводит на самые мрачные мысли. Накануне ХХ века государство издает закон, по которому к уничтожению приговариваются древние произведения искусства, настоящие шедевры, которые для своих владельцев к тому же являются святынями! Это гораздо хуже, чем сожжение книг гитлеровцами, там уничтожалась лишь современная дешевая промышленная продукция. Понятно, что кто-то из старообрядцев смог откупиться от полиции, кому-то, как жителям Чернавки, удалось ее перехитрить. Можно, наконец, надеяться на то, что многие рядовые исполнители вместо сожжения книг и икон присвоили их с корыстными целями и хотя бы таким образом сохранили культурное достояние страны. Но все это не спасает от безжалостного вывода, что немало древних реликвий все-таки было варварски предано огню.

Хотя жизнь мужиков год от года становилась все тяжелее и беспросветнее, вырваться из села было очень непросто. Во-первых, уйти на заработок мог только тот счастливец, который расплатился с недоимками. Во-вторых, для беспрепятственного передвижения по стране крестьянину в Российской империи нужно было получить «пачпорт», причем не каждый совершеннолетний мужчина мог самостоятельно это сделать. Если взрослый мужик жил в родительском доме, то получить документы он мог только с согласия главы семьи. Так, собственно, произошло с Василием, отцом Феди. Дед Фома, склонный к религиозному старообрядческому фанатизму, стремился свести к минимуму контакты семьи с внешним миром, дабы дети не «обмирщились», не утратили веру предков и не погубили в итоге свои души. Однако ссора со старшим сыном, отсутствие в деревне возможности трудиться хотя бы с минимальной пользой и нужда в деньгах заставили старика отпустить Василия с женой и маленьким Федей на заработки. При этом сын все равно оставался в руках Фомы, дед «выправил пачпорт» на год и в момент отъезда потребовал ежемесячно присылать по рублю в деревню. Когда Василий стал работать извозчиком в Астрахани, то аппетиты старика выросли, вскоре он настаивал уже на двух рублях, а потом и на трех, угрожая в случае отказа «вытребовать всех обратно по этапу».

Год спустя родителям Феди пришлось вернуться в родную деревню. Хотя их жизнь в городе и на рыбных промыслах была непростой, а труд тяжелым, там они все же чувствовали себя гораздо легче и свободнее. Никто уже не стоял над душой, не требовал выполнения нелепых и унизительных обрядов, не заставлял одеваться в строгом соответствии с законами дремучей старины. После вольного воздуха Волги и Каспийского моря жизнь в родительском доме показалась Феде, его маме и отцу особенно тягостной. Василий приложил все усилия для того, чтобы стать «самосильным», то есть самостоятельным мужиком, но ради этого пришлось дать взятку писарю в форме новых сапог. «За самосильство эти живоглоты норовят и разуть, и раздеть, и по миру пустить», – ворчал Федин отец.

В тот год в Поволжье случилось два бедствия одновременно: эпидемия холеры и засуха, повлекшая за собой неурожай, падеж скота и голод. «Мужики отдавали свои наделы кулакам, заколачивали избы и с котомками за плечами гурьбой потянулись по большой дороге — одни на Волгу, другие в Пензу, а четыре семьи при одной костлявой лошади сложили в телегу свои пожитки и направились в Сибирь. Волость паспортов не выдавала: за каждым числились недоимки, и люди бежали тайком — по ночам, не думая о том, что их переловят по дороге и доставят обратно по этапу. Родное село, родительские избы терзали их ужасом, как проклятое место. Завтрашний день ничего не сулил им, кроме нищеты и бездолья. В селе остались только семьи, где валялись больные, где старики не могли переступить порога от дряхлости», – так описывает события того времени Федор Гладков.

Но полиция не дремала и не ела свой хлеб даром, беглецов ловили и время от времени по два-три человека возвращали на родину. К таким событиям мужики привыкли, но когда однажды холодной и промозглой осенью пригнали целую толпу «этапников», это событие взбудоражило все село. Оборванным и голодным людям пришлось около тридцати километров шагать по грязи, причем обувь была далеко не у всех. Среди прибывших находились не только мужики, это были семьи с женщинами и многочисленными детьми. Всех их перед отправкой держали в тюрьмах как воров или грабителей, хотя вина этих людей заключалась лишь в том, что они как-то сумели устроиться в чужих местах, работали там и кормили свои семьи. Государство не могло с этим смириться и, наводя порядок, силой вернуло их в родное село, где у них не было никаких средств к существованию. Более того, у многих «этапников» не осталось даже крыши над головой, потому что они были должниками мироеда, и он за время отсутствия хозяев разобрал избу на бревна.

Автобиографическая трилогия Гладкова – это обширнейшая картина крестьянской жизни, и на этом полотне преобладают мрачные тона. Все нелепые, тягостные и жуткие события, происходившие с маленьким Федей, его соседями и родственниками, типичны для тысяч других деревень и миллионов их обитателей. Все эти люди гнут спину на своих помещиков, хотя крепостного права уже нет, все они в долгах как в шелках перед кулаками-мироедами. Крестьяне владеют ничтожными наделами, которые не могут их прокормить, и не знают, будет ли у них завтра кусок хлеба. Мужики отчаянно жаждут получить землю, но самые лучшие участки принадлежат богачам, на стороне которых чиновники, суды и полиция. Власть рассматривает население с одной стороны как источник доходов для казны, а с другой – как проблему, как назойливых и подозрительных личностей, которые норовят зачем-то бесконтрольно перемещаться по управляемой территории. Здоровье и жизнь людей ничего не стоят, а уж о человеческом достоинстве и говорить не приходится. Государство стремится залезть даже в душу к мужику и заставить его верить в того бога, которого считает правильным.

Но в своих романах Федор Васильевич описывает и то хорошее, что видел в детстве вокруг. Он показывает, что даже непосильный труд, нищета, произвол властей и религиозное мракобесие не в силах убить душу народа и сломить его волю. Одни положительные герои Гладкова бескорыстно приходят на помощь своему ближнему, попавшему в беду, другие ловко водят за нос зарвавшееся начальство, третьи, несмотря на угрозу их здоровью и свободе, возглавляют борьбу односельчан против угнетателей. Писатель показывает, как постепенно растет кругозор мужиков, как они становятся под воздействием невзгод злее и решительнее. И мы знаем, что через десять с небольшим лет, во времена всеобщей политической стачки и боев на Пресне, по всей стране запылали помещичьи усадьбы. А еще через двенадцать лет народ, наконец, смог избавиться от вековых оков и взять власть в свои руки.

(иллюстрация - True Left, https://t.me/tr_ue_left)